ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

ЗЕМНЫЕ МЫТАРСТВА

1

Беды неравно рассыпаны по миру. Стоны с кряхтением. Муки с печалями. Недород и недосып.

Одним по жизни пуды неподъемные.

Другим – пушинки неприметные.

Они уходили без оглядки. По бездорожью. В зарослях сухой‚ по пояс‚ травы. Нервы давно были на исходе. И силы тоже. И мысль-соблазнительница закрадывалась от лукавого: не ищи того‚ без чего можно обойтись. Чтобы не потерять то‚ что имеешь.

– Пинечке‚ – сказал папа в нужный момент‚ как плечо подставил для упора. – Твое – бери. Начал – кончай. Кончай уже‚ Пинечке.

На пригорке‚ возле станкового пулемета спал на спине‚ лицом кверху‚ секретный солдат Степан Змиев. Спал, как ждал нападения. Чтобы открыть глаза и тут же бежать‚ тут же стрелять‚ глотать шифровку или раскусывать ампулу с ядом.

– Стёпкеле‚ – позвал Пинечке‚ – вы что тут делаете‚ если не секрет?

Открыл глаза и руку потянул к пулемету:

– Я больше не Стёпкеле‚ – сказал Стёпкеле. – Бери выше. Я теперь Смерс.

– Смерс – это что?

– Смерс – это смерть своим. Как побегут из окопов‚ так я и полосну.

Пулемет был задымленный‚ замурзанный‚ нечищенный‚ как деревенский трактор-работяга‚ и видно было с первого взгляда‚ что из него много и долго стреляли. Рядом валялись пустые коробки из-под патронов и ленты с гильзами.

– Тут близко окопы? – полюбопытствовал Пинечке.

– Тут всюду окопы. А из них бегут.

– А почему бегут? Не кормят‚ что ли?

– Посади тебя‚ и ты побежишь. Во избежание иной убыли‚ кроме естественной.

Это порождало недоумения‚ и Пинечке спросил:

– А если враги набегут? И все на вас? Что тогда?

– Враги нас не касаются. Врагов мы пропускаем. Без задержки. Мы только по своим.

Встал. Подтащил патроны. Зарядил пулемет:

– Своих развелось – что чужих.

– Знаете что‚ – сообщил ему Пинечке. – Если бы я жил в ваши времена‚ непременно ушел бы в скитания. Из земли в землю. В поисках людей глупее теперешних.

– Это я знаю‚ – сказал Змиев и заулыбался. – Это у нас сказка такая. Мужик пошел по свету‚ чтобы найти человека глупее своей жены. Это мне мамка рассказывала.

– У вас была мамка? Я-то думал‚ вы с фабрики. Из глины или из дерева: голем бесчувственный.

– Голем... – повторил задумчиво. – Нет такого слова. Ежели это сокращение‚ секретный пароль‚ тогда так и быть. Тогда я голем‚ который в заграждении. Чтобы свои не разбежались.

Кошка хмыкнула с небрежением на его слова и презрительно отвернулась. Кошки – они давно отчаялись найти разумного человека и отложили это занятие до будущей цивилизации.

Собакам этого не понять. Собаки служат самому глупому с той же беззаветностью‚ как и самому мудрому. Собака ищет в человеке хозяина‚ а кошка собеседника. Человек это понимает‚ и потому с собакой он чувствует себя сильным‚ а с кошкой глупым.

Про петуха же сказать нечего. Петух равнодушен к человеку‚ вряд ли его замечает. Петух ищет зерно на прокорм и кур на утеху‚ и оттого его место в курятнике‚ а уж потом в супе.

Пинечкин петух исключение.

– Стёпкеле‚ а в спину вы не стреляете?

– Ежели побегут на меня‚ спинами вперед‚ то почему бы и нет? А ежели спинами от меня‚ значит на врага‚ в атаку.

– Тогда мы пойдем‚ Стёпкеле. Спинами от вас.

Они уходили по комковатой выжженной земле‚ под прищуром яростного солнца‚ как под дулом пулемета‚ и вот уже полоса поперек степи‚ белилами размеченная граница через сушь с крушью‚ разделяя людей‚ змей‚ кроликов‚ мышей с сусликами.

Приближался район боевых действий‚ и это не добавляло радости.

– Эй‚ – позвали негромко. – Идите скорей сюда. Не рискуйте жизнью‚ народы‚ она и так недолгая.

2

Траншея протянулась вдаль‚ без конца-края. Брустверы. Ходы сообщений. Огневые точки на обе стороны. Будто не знали еще‚ откуда враг наползет‚ с кем воевать придется и за кого.

Пусть будет наготове‚ для долгой обороны‚ поперек степи.

Торчал из траншеи Ушер Балабус‚ Ушер Локшн‚ Ушер Полтора Жида‚ вопрошал с ухмылкой:

– Знаете ли вы‚ как царь ходит на войну?

– Ушер! – закричал Пинечке в восторге. – Почему вы не в укрытии‚ Ушер? В вас же попадут!

– Нет для меня укрытия‚ Пинечке. Не накопано вглубь. Прятать меня некуда‚ потому и впередсмотрящий.

– Кого выглядываете‚ Ушер?

– Да я‚ Пинечке‚ сам не знаю. Враг‚ говорят‚ на подходе. Который уж год. Прыгайте‚ что ли.

Пинечке скатился в траншею. За ним кошка с собакой. За ними петух. Рассказать в курятнике – и не поверят!

Сначала они увидели спину. Мощную и непробиваемую. Кавалер-бомбардир Петя Умойся Грязью – ваксой пахучий‚ портупеей скрипучий‚ голосом крикучий – глядел из-под руки на вражескую сторону и прикидывал вслух:

– Турок храбр‚ француз ловок‚ англичанин богат‚ да и мы не чурки.

Увидел Пинечке – порадовался:

– Пришел? В самый раз. Скоро я фугасы начну кидать‚ а там и в атаку пойдем. Ура закричишь. Кровопролитие учинишь. Врага поразишь и голову сложишь. А мы тебя увековечим.

– Петькеле‚ – сказал Пинечке‚ – неужто не угомонились? Ваничке велел передать: лучше в тепле за миской‚ чем в поле за ветром.

– Чего это? – удивился Петя. – Только что из похода. По заморским странам. Трофей взяли – консерв неразменный. Не портится‚ не жуется‚ не глотается: консерв на века.

– И что?

– И то. Еда есть. Можно воевать дальше.

На дне траншеи‚ спиной привалившись к оглаженной лопатами стене‚ сидел Юдл – "Что-то особенное". Обмотки размотались над ботинками‚ гимнастерка задубела от пота‚ тяжелая каска наползала на уши и голову заваливала на плечо‚ как у подвядшего одуванчика. Что старит человека? А то старит: страх‚ огорчения из–за детей‚ злая жена и война. Юдл сидел и старательно дергал за рукоятку старую кавалерийскую саблю в заржавленных ножнах‚ с кожаной‚ в прозелени‚ портупеей. Сабля‚ видно‚ немало поработала на веку‚ состарилась‚ ушла на покой и не желала вылезать наружу.

– Юдл! Что за вид‚ Юдл‚ и чем вы занимаетесь?

– Война‚ Пинечке‚ – скорбно сказал Юдл. – Это мы на войне. Нами затыкают прорыв.

– Мы – это кто?

– Ополчение‚ Пинечке. Последняя на нас надежда. Четверо со мной‚ а остальные изменники‚ во вражеских окопах.

Пинечке глядел на него‚ обмякал от жалости:

– Юдл‚ ой‚ Юделе! А что с будущим?

– Будущее надо еще завоевать. Светлое будущее: штыком и гранатой.

– А как же те‚ во вражеских окопах?

– Они завоевывают не наше будущее‚ Пинечке. Они завоевывают никому не нужное будущее и не догадываются об этом. Умные люди‚ но заблудились. Запутались в сетях ума своего. Скоро мы на них в атаку пойдем. Есть только одно будущее‚ Пинечке‚ и оно наше.

– Вот фугасы перекидаем‚ – подтвердил Петя‚ – и пойдем. Одним недолет‚ другим перелет‚ а кому-то и карачун.

– Почернеют лица наших врагов‚ – еще сказал Юдл‚ – и замысел их не осуществится. Позади прошлое‚ Пинечке. Отступать некуда.

Кошка вздыхала на человеческое непотребство и оглядывала неуемных бойцов от повышенного обмена веществ и нежелания работать. Собака подсчитывала в уме поколения буйных бездельников‚ что жизни растратили на убой и разор. Петух тосковал.

Тут пение послышалось со стороны‚ с удалью и натугой:

– Жена мужа продала‚ задешево отдала...

– Яшка‚ – позвал Петя. – Цыбулькин брат! Это ты на подходе?

Спрыгнул в траншею храбрый солдат Яшка Хренов – на плече тюк громоздкий‚ докончил без ложной скромности:

– Языка добыл. В расположении врага.

И тряхнул мешком.

Выпала наземь толстая‚ рыхлая‚ неопрятная бабка в линялом байковом капоте с потными кругами под мышками‚ руки вздернула кверху.

– Раскалывайся‚ старая. Выкладывай начистоту. Не то воздействия применим‚ до неприятностей на теле.

Ахала‚ пришептывая. Охала‚ причмокивая. Бекала-мекала. Прорывалась через астматические хрипы. Приваливалась обессиленно к земляному откосу. Закисала‚ выпустив воздух.

– Поняли? – сказал Яшка с гордостью. – Ценные разведывательные данные. Не зря бабку крал и на минах подрывался. Враг готовится. Надо его опередить.

Яшкеле стрелял из ружья. Петькеле кидал фугасы. Юделе выдергивал саблю из ножен. Ушер Балабус глядел вперед. Стёпкеле – секретный солдат целился им в спины‚ чтобы не побежали. И первая жертва уже поскакала в тыл. Калечная и увечная. На самодельном костылике. Для приспособления искусственной конечности.

– Пинечке‚ – говорил Юдл между делом. – От коровы – молоко. От гуся – шкварки. От птицы – пение. А от человека‚ Пинечке?.. Нет часа без бедствия. Проснувшись‚ ты уже готовишься к несчастью. Весь день на тебя валятся несчастья. Ты засыпаешь‚ переполненный несчастьями. А ночью тебе снятся люди‚ которые придумывают для тебя новые цорес.

Прилетел одинокий снаряд‚ выпущенный по ошибке‚ из дрянной пушчонки‚ без команды и в ненужную сторону‚ разорвался на бруствере и поразил Юдла осколком.

– Ах! – сказал Юдл. – Человек подобен дуновению...

И стал отходить к предкам.

– Ой‚ Пинечке... – шелестело на уходе‚ смертной покрываясь тенью. – Вся наша жизнь‚ Пинечке‚ недолет-перелет. Да есть ли на свете такие удачливые‚ которых никто и никогда не убивал?..

Валилась голова. Обмякало тело. Руки опадали по одиночке. Ноги раскладывались за ненадобностью.

– Погодите! – тормошил его Пинечке и накладывал на рану вату с бинтами‚ чтобы душа не просочилась наружу. – Не уходите‚ Юдл. Мы с вами еще придем в будущее. В наше будущее‚ Юделе! Прольется дождичек‚ засияет солнышко‚ и пойдет народ грибы собирать.

Умирающий подобен догорающему светильнику. Вздохни – и погаснет.

– Пинечке... Ой‚ Пинечке‚ Пинечке... Мусором стала земля‚ один кругом мусор. Сколько веков прошло‚ а будущего нет как нет. Его‚ может‚ люди выдумали‚ это будущее. За что-то... надо же... зацепиться...

Вобрал малую толику воздуха‚ негодную для существования‚ задержал ненадолго‚ как засомневался‚ а выдохнул уже душу.

3

Остаться без погребения величайшее несчастье. Проклятие быть похороненным вдалеке от своих. Благословение тому‚ кто похоронит человека‚ даже незнакомого‚ даже преступника.

Пинечке не побоялся – сбегал во вражеские окопы‚ отыскал изменников‚ сказал коротко:

– Идн‚ Юдла убили. Нужен миньян для похорон.

Встали без прекословия‚ взяли оружие‚ пошагали за провожатым до белой граничной полосы. С этой стороны пришли еще четверо‚ добавить Пинечке – вот и миньян‚ десять мужчин: можно хоронить.

– Узнали – и узнали доподлинно‚ – говорил Пинечке. – Для сотворения человека взял Господь прах с четырех концов света‚ перемешал хорошенько и вдохнул в него жизнь. Зачем с четырех концов? А чтобы не сказала земля – в том месте‚ где выйдет душа твоя: "Нет праха моего в этом теле‚ и нет места ему во мне. Верните его туда‚ где взят прах‚ там и упокойте навеки". А так в любом месте‚ куда ступит нога твоя‚ взят прах для тела твоего: в тот прах и возвращаться.

Отрыли могилу вдоль белой полосы: половину на ту сторону‚ половину на эту. Обмыли Юдла‚ завернули в саван‚ постояли‚ погрустили‚ вздохнули за компанию: "Господь дал‚ Господь взял‚ благословенно имя Господне". Потом опустили Юдла‚ засыпали землей: каждому досталась лопата‚ чтобы копнуть по очереди‚ на холмик положили по камушку. Стояли по обе стороны могилы в разных военных обличьях‚ обмякали душой и телом‚ но оружие еще торчало наизготовку‚ и патрон томился безделием в канале ствола.

Примирил всех кадиш.

– Да возвеличится и освятится великое имя Его... – начал Пинечке‚ и все заключили: – Амен!

– Да низойдут с небес мир великий и жизнь для нас и для всего Израиля... – продолжил Пинечке‚ и снова они сказали: – Амен!

– Кто творит мир в высотах Своих‚ Тот да сотворит мир у нас и у всего Израиля... – закончил Пинечке‚ и напоследок они сказали просветленно: – Амен и амен!

И от смерти есть польза.

Сидели уже вперемежку‚ позабыв про форму свою и оружие: Берко с Копелем‚ Герш с Мовшей‚ Абеле с Ареле‚ Ицкеле‚ Беньюмчик и Ушер Балабус – головой над всеми. Сморкались‚ хлюпали в платочки‚ с грустью поминали Юдла: "Благословен тот‚ кто жил с добрым именем и ушел с добрым именем". Жались друг к другу грустные‚ затерявшиеся во времени‚ из одной беды‚ из одной нужды: да есть ли на свете такие удачливые‚ которых войной не задело и голодом не изнурило? Стволы скрючивались у ружей стыдливо пересохшим стручком‚ и патроны валились наземь бесполезными горошинами‚ которым уже не прорасти.

Камень на могилу тоже обязательно. Без камня имя позабудется и место затеряется. Навалили в изголовье валун‚ и Пинечке процарапывал усердно‚ ружейным штыком: "Здесь погребен Юдл. Что–то особенное. Лишенный остатка дней своих. Поверженный злодеями‚ которым он не подавал повода к гневу".

– Что я вам скажу‚ – говорил Пинечке между делом‚ – я‚ малый среди малых?.. Я скажу не своими словами‚ – где взять нужные слова? Я скажу вам словами мудрецов‚ а они говорили так: в создании человека участвуют трое – мужчина‚ женщина и Всевышний. От мужчины и женщины человек получает мозг‚ кости и жилы‚ кожу‚ плоть и кровь‚ а "Владыка всех деяний" дает человеку дыхание‚ черты лица‚ зрение‚ слух‚ дар речи‚ способность ходить и разум. Когда приходит час кончины‚ Боже отцов наших берет Свою долю обратно‚ а долю родителей кладет перед ними‚ и отец с матерью плачут. Говорит им "Изрекающий правду": "Что же вы плачете? Разве Я взял ваше? Я взял только Свое".

4

Осталась сабля от Юдла. Старая кавалерийская сабля в заржавленных ножнах‚ что хорошо поработала на веку. Хотели воткнуть в изголовье‚ а потом передумали. Не еврейская это привычка: втыкать сабли в могилы. Сабля – одно‚ а могила – другое.

– Идн‚ – сказал Пинечке без осуждения. – Не еврейское это дело – воевать друг с другом. Мы – миньян. Нам молиться положено. Всем вместе.

День уходил. Тени ложились вечерние. Поверху открывались родники росы. Грусть легким облачком отлетала прочь‚ обвисала на плечах озабоченность‚ и сказали они со вздохом:

– Граница‚ как-никак... Кому-то и охранять.

– Граница‚ – фыркнул Пинечке. – Идн‚ это же белила! Белила по траве.

– Это не белила‚ Пинечке. За это жизни отдают добровольно. Лишают за это дыхания – принудительно.

– Белила. Это белила! Вот поглядите.

Лег плашмя на полосу и пополз‚ пузом стирая границу. Рядом шла кошка‚ получала удовольствие. Рядом шел пес‚ ухмылялся лопоухой рожей. Рядом шагал петух‚ недоумевал по поводу.

Была граница – нет границы.

– Так-то оно так... – сказали они на это. – Белила–то они‚ конечно‚ белила. Видимость‚ конечно‚ одна‚ глупость и заблуждение. Ты куда это заступил‚ ты‚ да-да‚ ты? Это же наша территория!

– Это – ваша?!

– Да‚ наша! Убери свою паршивую ногу!

– Да граница тут была! Вот тут!

– Во сне она тут была! Убери ногу‚ вражина!

– Руку! Ты на кого это – руку?!

Кулаки сжались. Взгляды заострились. Стволы напряглись. Патроны изготовились. Кричали‚ толкались‚ отпихивали друг друга‚ не поделив счастливое будущее‚ которое надо завоевать и немедленно.

– Да наше завтра светлее вашего!.. Да наше завтра нужнее вашего!.. Да ваше завтра – это наше вчера!..

Пинечке метался среди них‚ хватал за руки‚ оттаскивал‚ кричал со слезой в голосе:

– Идн! А как же с будущим?

– Какое там будущее... – рычали в ответ. – С прошлым еще не разобрались!

Одного – штыком. Другого – пулей. Третьего с четвертым – прикладом. Пятый заломал шестого. Седьмой прокусил девятого. Восьмой кинул подо всех гранату‚ и они упокоились до лучших времен. Тихие. Довольные. Все вокруг победители. И только души – легким‚ порхающим хороводом – дружно отлетали в небеса‚ а одна билась над телом‚ будто с перешибленным крылом‚ взмывала и опадала в рыданиях‚ а там и она отлетела нехотя‚ словно оттаскивали‚ и всё оборачивалась назад‚ всё оборачивалась‚ выглядывая с высоты того‚ единственного‚ распростертого.

Пинечке работал до утра.

Звери ему помогали.

Отрыли общую могилу. Уложили аккуратно своих с изменниками‚ засыпали‚ сверху положили по камушку.

– Кто творит мир в высотах Своих‚ – снова сказал Пинечке‚ – Тот да сотворит мир у нас и у всего Израиля...

А звери сказали:

– Амен.

– Пинечке‚ – позвал папа‚ как по плечу огладил. – "Один строит‚ а другой разрушает". Соберись с силами‚ Пинечке‚ и приготовься к худшему.

Степь грозно придвинулась к нему‚ или это Пинечке шагнул навстречу? В темноту‚ в слепоту‚ к концу дней и началу потрясений‚ пригибая голову от неминуемого удара‚ а следом за ним‚ скорбной цепочкой‚ шли верные его попутчики – кошка‚ собака и петух.

5

Рассвело между делом.

Порозовело на восходе.

– Остановись‚ – сказала мама. – Призадумайся. Это не ровное для тебя место. Это для тебя пенечек.

Пинечке встал‚ огляделся по сторонам. Степь как степь. Время как время.

– Здесь кто-то похоронен?

– Здесь многие похоронены‚ Пинечке. Газом удушены. В печах сожжены. Прахом развеяны по полям.

Света недоставало на свете. Света было совсем мало: не отличить белой нити от синей. Душило. Обвисало на плечах. Ноги подламывало и шею гнуло. Как навалилась поверху неохватная глыба‚ без сожаления и пощады: вот лопнет под напором череп‚ хрустнут позвонки‚ игольчато расколятся трубчатые кости...

– Господи! – попросил Пинечке в великой тоске. – "Наводящий беду на Израиль"! Твой народ нуждается в спасении.

Прокричал одинокий голос – предостережением или угрозой? Пронеслись встрепанные‚ умоляющие звуки – вспугнутыми птицами‚ и страшный затем‚ единый в степи стон‚ словно ударили в могучий колокол. Вышла на них женщина в строгом костюме с погончиками‚ взмахнула указкой‚ сказала четко‚ буднично‚ обстоятельно‚ с проклюнувшимся железным акцентом:

– Это есть место‚ где зтоял самый большой печ. Здесь сжигал людей. Сжигал‚ сжигал‚ сжигал‚ но значала убивал. Ребенок мерял звой рост. Женщина мерял. Зтарик. Призлонялся к этой зтена‚ в дырку взтавлял автомат немецкий зольдат и зтрелял в затылок. Труп по желоб зкатывался вниз. Ребенок зкатывался. Женщина зкатывался. Зтарик. Вот на этот лопат его поднимал два других зольдат и клал в печ. Из трубы шел дым. Вот здесь зкладывал кость‚ зуб‚ волос для немецкий хозяйств. Окрестный жител ничего не знал. Пройдемте дальше...

Пинечке стоял‚ склонив голову‚ тихо молился в печали‚ а позади собиралось‚ подкапливалось‚ распирало теснотой по свежей боли. Тени несметные‚ тени невидные‚ закутанные в истлевшие таллесы‚ под перестук иссохших костей. Фишели‚ Шимели‚ Мойшели. Шейнели‚ Рейзели‚ Ханели. Тени молились с тенями несчитанными миньянами. Тени оплакивали теней:

– Из глубин взываем к тебе‚ Господи! Из рвов-ям-оврагов! Ветер пришел из печи палящей‚ иссушил кости наши‚ ужасы смертные наслал. Кто мы? Трость надломленная‚ прах на попрание! Пошел Господь путями ярости‚ воздвиг на нас лютый народ‚ сделал брешь в коленах Израиля. Из десяти мер жестокости на свете девять пришлись на нас‚ девять мер мрака и озверения‚ пакости и непотребства. Наполнилась земля злодеянием‚ содрогнулась и стала ужасом Божьим...

Пепел‚ из печей пепел! Пепел на головы‚ пепел на души. Стон и скорбь. Мрак и погибель. Ропот и стенания неприкаянных душ.

Поверху прогудел самолет.

Понизу проскрипел кузнечик.

В глинистой яме‚ вповалку‚ закиданные наспех‚ засыпанные живьем‚ разделившие общую беду‚ покоились вечные наши утешители Нахман‚ Менахем‚ Танхум‚ покоилась мать их Нехама. Без савана. Без доброго слова вослед. Без непременного потом поминания. Да и кому поминать? Все там‚ в яме. И стояли поодаль‚ на заслуженном отдыхе‚ с тихим довольством во взоре Преступатель черты‚ Душевредник и Ниспровергатель‚ Разрушитель ограды мира‚ образа и подобия. Ум которых – во зло. Деяния которых – похищать сердца и губить веру в Заступника.

– Что это? И за что это?..

– Это тайна‚ Пинечке‚ – отозвался папа. – Тайна глубин беспредельных. Скрытые от тебя премудрости.

Сидел возле ямы Менька-водонос‚ Менька-плоская голова‚ баюкал в руках калечный свиток с обгорелыми краями‚ пением остужал боль:

– Обеднел-опечалился царь: выпали из короны жемчужины. Обеднела-опечалилась царица: из колец выпали изумруды‚ из серег хризолиты‚ из ожерелий – яхонты с сапфирами...

И взгляд у идиота горестно осмысленный.

– Земля мала‚ чтобы вместить горе наше‚ – говорил Менька. – Наказание наше больше‚ нежели снести можно. Три дня кровь кипела в земле. Три дня земля колыхалась – пухлая‚ сочная‚ масляная‚ будто руками вздымалась изнутри‚ и гуд шел оттуда‚ на низких басах гуд.

Папа у Пинечки удостаивался Божественных видений‚ и величественные картины проглядывали для него на закапанных воском страницах. Как сжигали праведника на костре‚ со свитком в руках‚ и буквы с пергамента в пламени возносились к Тому‚ Кто дал этот свиток. Как двенадцать тысяч ангелов уничтожения – под трубные звуки – обрушили на нечестивый Сдом серу‚ смолу‚ черный с высоты огонь. Как сбылось в жизни предсказанное пророком‚ мрачное и торжественное: кому под меч – под меч‚ кому в плен – в плен‚ кому голод – голод. Но глинистая сырая яма на окраине поля – будто под силос или запасы картошки – не проступала для папы сквозь бисер расступавшихся букв. "Владыка мира! – славословили пока что ангелы. – Бог воинств! Помогающий‚ спасающий и защищающий..." – "Замолчите! – возгласил Единый‚ Великий и Страшный. – Творения рук Моих погибают‚ а вы хвалу Мне поете?" И возопили пристыженные воинства на языке страданий: "Рибоно шел олам! Если Израиля не станет на свете‚ для чего мы тогда?.."

– Теперь я тут‚ при яме‚ – еще сказал Менька‚ – а в ней все наши. Липечке – "Опять неудача". Лейбечке – "Хуже не бывает". Лейзерке – "От всякого ему цорес". Убили‚ вещи поделили‚ коз разобрали‚ и на дверях наших чужие теперь замки.

Пинечке напрягся‚ как роста прибавил. Пинечке захолодел‚ как кровь отлила. Пинечке облачился в одежды возмездия.

– Да настанет день мести и наказания‚ – сказал в сердце своем громко и торжественно‚ в жгучей испепеляющей ненависти. – Да поразят вас стрелы ужаса. Да померкнет звезда ваша в небесах и умрет под ногами земля ваша. Да не сможете вы остановиться‚ справляя нужду‚ пока не выйдут наружу ваши души. Постыдным путем и в постыдном месте.

И подивился на свои слова, тихий в душе и ласковый.

– Пусть‚ – сказал он еще. – Пусть изрыгнет вас с проклятиями. Земля ваша. Пусть выбросит из могил кости мучителей наших. Чтобы валялись они под ногой в вечном напоминании. И чтобы никакая сила на свете. Не смогла возвратить на покой. Их кости. Пусть уже. Пусть!

Застонали камни в стране проклятия‚ деревья испустили кровь‚ небеса истрепались в дым‚ луна обветшала‚ а сладкие воды погорчели. Корчилась земля под Пинечкиным словом. Раскидывала надгробные камни. Изрыгала гробы. Вышвыривала черепа с ребрами до крайней косточки. Хохотала зияющими провалами. Глумилась. Торжествовала. Не соглашалась на уговоры-раскаяния. Не поддавалась на перезахоронения‚ с ожесточением выплевывая заново. Кладбищенские козы гадили на их кости. Кладбищенские вотроны их расклевывали. Кладбищенские крысы подыхали в их завалах‚ смрадом наполняя окрестности. И если бы Пинечке пришел в мир только для этого‚ этого было бы достаточно.

– С Богом не поспоришь‚ Пинечке‚ – сказала мама. – Знай‚ молчи и иди.

В руках дрожь. В ногах дряхлость. Шагнуть – нет сил‚ но толчками в спину‚ от шепота неслышного:

– Пожалей‚ Господи‚ усталых‚ истерзанных‚ за Тебя убиваемых! Дай разумения познать пути Твои! Не отступись от нас‚ укрепи веру нашу‚ дабы не было у врага посмертных побед! Бог наш и Бог отцов наших‚ не Твоим ли наитием сказано: "Поколение уходит и поколение приходит‚ царство уходит и царство приходит‚ но мир стоит вечно‚ и мы будем вечно".

6

Радугой полыхнуло небо. Крутой переливчатой радостью до ослепления душ. Божьим обещанием: не казнить – миловать‚ аркой-надеждой для уцелевших‚ ратдужным‚ радутшным приглашением на вход в неведомое‚ заманчивое просветление‚ где капельный‚ напоследок‚ перестук‚ буйные ароматы омытых трав‚ оголтелый перезвон голосов.

Улетала под радугу птица. Неприметная птица Хул. И оперением не блистала‚ сереньким‚ невидным. И клювом не поражала. Размерами. Красотой движений.

– Всякий впитывает свое время‚ – сообщала на отлете. – Хорошее или плохое – какое есть. Мы мусорщики. Нам не привыкать. Переполнился – унес с собой. Чтобы детям не оставалось.

– Сама догадалась? – вопрошала кошка‚ поспешая вослед. – Или кто надоумил?

– Летаю по свету‚ – говорила. – Делюсь тем немногим‚ чем Всевышний озарил меня. Радуга – Божья дуга не появляется при жизни безупречного праведника. Ибо заслуги праведника дают защиту его поколению. Увидел радугу – знай: с праведниками на земле не густо.

– Что же тебя попригляднее не сотворили? – спрашивала собака‚ подскакивая через шаг. – Или не заслужила?

– А к чему? – отвечала рассудительно. – На себя бы залюбовалась. В зеркале лесных вод. Стала бы прихорашиваться‚ обольщать‚ хвостом без нужды вертеть. Невидные – они мудрее.

И было как было. Улетела под радугу птица‚ неприметная птица Хул. Облилась многоцветьем. Украсилась. Заблистала без меры. Сама стала радугой.

Пинечке уходил следом‚ послушно клонил голову:

– Господи! Милосердный на Небесах! Пугай нас‚ без меры пугай‚ только не бей‚ Господи.

Плакал и шел в смятении‚ шел и плакал в поисках утешения:

– Мама! Ой‚ мама моя‚ мамеле... Как я устал!

Но мама ему не ответила. Мама-утешительница. Мама его Нехама. Видно‚ слезы лила без звука‚ чтобы Пинечке не догадался.

Знаете ли вы‚ как плачут цари? Цари плачут в подушку.

И мамы тоже.

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее