Что же у нас происходит, граждане?

1

«В 1948 году я приехал в Москву учиться, и было у меня твердое намерение изучить иврит.

Пошел в Ленинскую библиотеку, порылся в каталоге и к своей радости нашел самоучитель иврита. Я взял эту книгу и начал ее переписывать.

Каждый день.

По одной главе.

Переписывал примерно полторы недели, а затем эта книга пропала. Ее перестали выдавать.

Пошел тогда в библиографический отдел. Там сидел еврей, и он сказал, что книгу я не получу, но он, может быть, начнет меня учить.

Я очень обрадовался. У него был настоящий иврит…

На другой день он сказал – нет.

И тогда я решил: в таком случае буду изучать идиш.

Пошел в редакцию издательства «Дер Эмес», и они пообещали: «Очень хорошо, молодой человек! Очень похвально! Дадим вам учебники языка идиш. Приходите через месяц, мы подберем для вас».

Я пришел через месяц. Там был очень странный вид, в этой редакции, будто после погрома. Сидела там вахтерша, старая еврейка, и она мне сказала: «Ой! Вы разве не знаете? Всех же арестовали…»

Тогда я стал ходить в еврейский театр, который еще существовал. Хотелось побыть в помещении, где одни евреи, – что само по себе интересно, – и, кроме того, слушать язык идиш, его музыку.

Это продолжалось месяца три, по-моему.

Я ходил регулярно.

И театр тоже закрыли…»
                          Биньямин Файн.

2

Я купил эту энциклопедию в одной еврейской семье.

Я долго за ней охотился…

Вот они стоят у меня на полке, шестнадцать одинаковых томов темно коричневого цвета, с золотым тиснением на переплете.

И в каждом из них написано:

«Еврейская энциклопедия выходит в двух изданиях. Одно издание на обыкновенной бумаге в прочном переплете, цена 60 рублей. Другое издание на веленевой бумаге, в роскошном кожаном переплете, цена 100 рублей. Адрес конторы: Санкт-Петербург, Прачешный переулок 6».

И вот я представляю себе, что живем мы в начале двадцатого века. Пишем по адресу конторы – Прачешный переулок, дом 6, и нам высылают тома еврейской энциклопедии на русском языке, один за одним.

Хочешь – на обыкновенной бумаге. Хочешь – в роскошном кожаном переплете. Только напиши, и будут стоять на твоей полке шестнадцать томов темно коричневого цвета.

Более того: живи мы в начале того века, могли бы выписывать газеты, журналы, исторические сборники, семейные библиотеки.

«Рассвет», «Сион», «День», «Русский еврей», «Восход», «Будущность», «Возрождение», «Наше слово», «Еврейский голос», «Еврейский мир», «Еврейские известия», «Еврейская старина» и так далее.

Одни из этих изданий жили годами, другие умирали, едва появившись, но они были, они могли быть…

Я купил эту энциклопедию в одной еврейской семье.

Я долго за ней охотился.

Она лежала у них на антресолях, новенькая, чистенькая, аккуратно обернутая в плотную бумагу, будто только что из Прачешного переулка, дом 6.

Я пришел к ним, и меня окружила вся семья: папа-инженер, мама-врач, дети-школьники. У них было чисто, аккуратно, нормальный достаток – с первого взгляда.

Еще я подметил тогда, что родители и дети были одинаково кругленькие, большеглазые, с оттопыренными ушами.

– Зачем продаете? – спросил я, портя себе коммерцию. – Неужто не жалко?

– Деньги нужны, – ответил папа.

– Хотим поменять телевизор, – ответила мама.

– На цветной, – ответили дети-школьники.

И вот я подумал тогда: кто же будет нас судить? Кто, где и когда? Нас, евреев, ленивых и нелюбопытных, что меняют свое первородство на цветной телевизор.

Будто мало нам телевизора черно-белого.

Будто обязательно надо, чтобы лавина лжи и пошлости, что валится с экрана, непременно была в цвете…

А ведь кто-то ее читал, эту еврейскую энциклопедию, в этой еврейской семье. Кто-то переплетал, подчеркивал, ставил закладки по страницам.

Может, потому, что не было тогда телевизора?

Может, по другой причине?..

Когда-то я ходил в читальный зал и листал там еврейскую энциклопедию.

В больших библиотеках она стояла в открытом доступе, рядом с другими энциклопедиями: подходи и бери. Затем перешла в нижний ряд, у пола, где не всякий и заметит.

Потом она ушла во второй ряд книг, где не заметит уже никто. А когда евреи стали уезжать из России, на нее ввели пошлину…

Вот они стоят у меня, шестнадцать томов, уцелевшие за бурные десятилетия, чудом не пропавшие на обысках, чудом не попавшие в утиль: сколько старых книг перетаскали туда!

Но самое главное: энциклопедии вообще могло не быть. Это удача, что вовремя начали ее выпускать, в 1906 году. Удача, что вовремя закончили – в 1913-ом.

Начни они чуть попозже, на три-пять лет, и не было бы полного издания. С семнадцатого года всё оборвалось, а еврейскую энциклопедию успели выпустить предусмотрительные издатели.

Будто чувствовали, что надо спешить, и поторопились завершить, разослать подписчикам…

И вот я купил ее в благополучной еврейской семье, где для полного счастья не хватало лишь цветного телевизора.

Может, потому и были они большеглазые, чтобы ничего не упустить с голубого экрана?

Потому с оттопыренными ушами?..

– Ой, – сказала еврейка у синагоги, – вы уезжаете? Надо, чтобы мой Додик на вас поглядел. Ему будет интересно.

3

Мой знакомый попал однажды в группу туристов, которая поехала в Италию.

Они были там семь дней, галопом по городам и музеям, и он почти не спал, чтобы увидеть побольше, потому что вряд ли сумеет побывать в Италии еще раз.

– Их надо судить, – сказал по приезде. – Тех, кто лишил нас возможности увидеть мир. За одно за это их надо судить.

И он прав. Мир, огромный мир, интересный мир, что самолетами можно облететь за считанные часы, они сделали недоступным, запретным, отсутствующим миром. За это, конечно, надо судить.

Но как же строго надо судить нас, ленивых и нелюбопытных?

Кто будет судить и когда?..

Есть особый способ выращивания овощей. Когда семена сажают не в землю – в специальный питательный раствор. Для получения удивительных результатов.

Вот такие и мы, евреи.

Нас оторвали от земли, от корней наших, насильственно пересадили на особый раствор, и полезли диковинные растения с несуразными плодами, появились евреи-мутанты.

Нет прошлого у них.

Сомнительное настоящее и запланированное будущее.

Живут в России евреи, которые не евреи вроде, и только графа в паспорте, да нос с горбинкой, да излишняя картавость временно мешают запланированному исчезновению.

Но в этой, казалось бы, продуманной схеме, зазвучали голоса, которых не устраивает искусственный питательный раствор, а нужна земля, почва, чтобы пустить корни и сомкнуться с теми, старыми, что уходят глубоко, в века и поколения…

Учат сегодня иврит – евреи.

Зачитывают до дыр редкие книги – евреи.

Переписывают песни на магнитофон – евреи.

Справляют праздники – тоже евреи.

Думают. Спорят. Размышляют.

Чтобы понять.

Узнать себя.

Познакомиться с самим собой…

4

«Стало известно, что в Москве будет симпозиум по еврейской культуре. Состояние и перспективы.
    И мы решили туда поехать…
    В Термезе входят в вагон четыре автоматчика:
    – Ваши документы!
    Четыре автоматчика – это такой конвой, когда ловят особо опасных преступников. Шпионов с афганской границы. А с ними еще майор-пограничник. Дежурный по станции с помощником. Двое в штатском.
    – Ваши документы!
    Сняли нас с поезда, ведут по перрону: два автоматчика спереди, два сзади. Майор. Дежурный с помощником. Двое в штатском…
    Ведут по перрону, а проводники кричат друг другу:
    – Афганцев поймали! Афганцев!..
    Я говорю брату:
    – Всё! Пропали…
    Приводят в милицию.
    Обыскивают.
    Сколько обысков было потом – только внешний осмотр, а тут они искали везде, даже за подкладкой.
    Утром нас посадили в поезд, под конвоем привезли в Душанбе, в спецприёмник. А там – оборванцы, бродяги без паспорта, уголовники.
    Следователь посмотрел на нас и говорит:
 – Вот те на! Никогда евреев тут не было. Первый раз – в спецприёмнике…
    Так мы съездили в Москву. На симпозиум по еврейской культуре. Состояние и перспективы…»

Граждане, что же у нас происходит?

Что происходит у нас, граждане хорошие?..

Собрались евреи, почесали затылки и решили: а не поговорить ли нам о культуре? Как она, зачем она и сколько ее приходится на душу еврейского населения?

А приходится ее очень мало. Можно сказать – совсем не приходится. По отсутствию культуры на душу населения наши евреи давно обогнали недоразвитые пока страны, включая племена папуасов, пигмеев и оранжевых карликов.

(Я, правда, не уверен, существуют ли на свете оранжевые карлики, но если они всё-таки существуют, то с культурой у них значительно лучше. Ведь у них есть наскальная живопись, а у евреев и того нет.)

Так что говорить, вроде, и не о чем. О чем говорить, когда не о чем говорить?

Книг нет. Истории нет. Театра нет. Религии нет. Обычаев нет. Рыбы фаршированной, и то нет…

А есть пока что евреи, которых тоже, будто бы, нет.

И собираться нечего, обсуждать глупо. И эти ваши сим-по-зиумы (тьфу, черт, не выговоришь!) – дело пустое, бессмысленное, вредное…

А евреи упорствуют. Евреи желают непременно собраться. Не выпить, не закусить, а поговорить о культуре. Этих евреев хлебом не корми, только дай языком почесать.

И вот!..

И вдруг!..

Обыски! Допросы! Слежки! Угрозы!

Караул!!

Граждане начальство, за что? Ведь мы – только поговорить, обсудить, предложить кое-что. Скромно и ненавязчиво.

А они за новые обыски, новые допросы.

Забирают книги по истории евреев, которых и так мало. Плёнки с еврейскими песнями. Учебники иврита – незачем вам иврит. Словари забирают – обойдетесь. Библии, календари, справочники – в мешок. Пишущие машинки, магнитофоны – туда же…

Зачем вам, евреи, магнитофоны, если плёнки всё равно забрали?

Посуду, правда, не берут. Белье – тоже. И костюмы с галстуками.

А это уже упущение, явная недальновидность…

В посуде можно приготовить национальное еврейское блюдо. На постельном белье зачать еврейского ребенка. В костюме пойти в синагогу.

Ну и упрямые эти евреи, настырные и несговорчивые! Нет, чтобы договориться, прийти к мирному согласию…

Спросим себя: что такое культура?

Ответим: культура – это когда моют ноги.

Спросим себя: что такое еврейская культура?

Еврейская культура – это когда моют еврейские ноги.

И всё?

И всё. И достаточно с вас.

А если…?

Нет.

А может…?

Никогда.

А попытаться…?

Кому сказано!

И снова за обыски. Снова за допросы.

Кто тут шибко культурный? А ну, разойдись!

5

– Подсудимый, встаньте и назовите вашу фамилию, имя и отчество.

– Бегун Иосиф Зиселевич.

– Где и когда родились?

– 9 июля 1932 года в Москве.

– Вы работаете?

– Я работал и продолжаю работать в тюрьме…

Это было в 1977 году.

В мае месяце.

Мы стояли на Яузской набережной, в Москве, а в неприметном здании судили за «паразитизм» нашего друга. По той статье, которую обычно применяют против пьяниц, бродяг и попрошаек.

Нас не пускали внутрь. Сына его не пускали. Родственников. Только особо приглашенных и проверенных.

И мы не удивлялись. Так оно было не в первый раз. Так оно было всегда.

«…частная практика по преподаванию иврита не допускается…»
«…частное преподавание иврита запрещено…»
«…преподавание указанного предмета является запрещенной деятельностью».
                                   Из официальных документов.

Такого еще не бывало!

Не бывало, вроде, такого в истории российского еврейства.

Смутно, намеком, слабым воспоминанием в памяти престарелых отцов мелькает нечто подобное, но мы, теперешние, этого не знаем. Откуда знать нам, российским евреям, с нашей оборванной традицией, забывчивостью невероятной?

Откуда нам знать?

Наша история – это память наша. Зыбкая и ненадежная.

До первого склероза.

Первого приказа.

Или первого испуга…

На нашей памяти такого еще не бывало.

Не было такого на нашей куцей памяти!

В Москве…

…в народном суде…

…судят язык иврит!

На скамью подсудимых не посадишь существительные с глаголами, местоимения с прилагательными.

На скамье подсудимых – Иосиф Бегун.

Инженер. Кандидат наук. Шесть лет в отказе. Был сторожем – уволили. Подсобным рабочим – тоже уволили. Средства к существованию – преподавание языка иврит.

Так за что же судят его?!

За паразитический образ жизни.

9 часов 30 минут утра.

Милиция. Агенты в штатском. Патрульные машины.

Стоим у дверей суда и ждем. Друзья стоят, ученики, сын…

А внутрь уже проскальзывают «свои» люди. По одному. Разно одетые, разно причесанные – занять места в зале…

10 часов утра.

Открываются двери, но нас не пускают. Ни друзей, ни учеников, ни сына.

Зал полон. В зале сидят «представители трудящихся». Где мы их только не встречали, этих «представителей»? С фотокамерами, магнитофонами, прочей техникой…

Встать! Суд идет.

Кого же увидит Бегун на суде?

К кому обратится за сочувствием и справедливостью?

Кто выслушает его и поймет?

Шесть лет подряд он просил, чтобы официально зарегистрировали как преподавателя. Предлагая платить налоги, как это делают тысячи других. Но ему постоянно отказывали.

И не только ему…

На улицах Москвы висят объявления: «Преподаю физику», «Преподаю математику», «Преподаю английский». Нет только объявления о языке иврит.

Это удалось один раз, после долгой баталии – поместить такое объявление. Но зарегистрироваться всё равно невозможно. Заплатить налоги. И получить официальное право на преподавание.

Почему это?

А потому! Чтобы не учили. Не учились. Чтобы оставалась у властей возможность осудить за паразитический образ жизни…

«Дед Иосифа был переписчиком Торы.
    Его портрет висел в комнате Бегуна,
    Этот портрет был свидетелем того, как во время обысков забирали у Иосифа книги по еврейской истории, по еврейской культуре и социологии…»

11 часов утра.

Заседание продолжается.

Судят язык иврит.

Существительные с глаголами, местоимения с прилагательными.

Судят Иосифа Бегуна.

Подсудимый сидит в тюрьме уже два с половиной месяца, из них много времени – в голодовке протеста.

Неужели так опасен этот человек, что нельзя ему до суда ходить на свободе? Настолько опасен этот язык, что запрещено учить его и преподавать, читать на нем и говорить?

Повесь сегодня объявление, что желаешь обучать французскому языку, китайскому, кхмерскому, суахили – пожалуйста!

Предложи научить желающих языку давно вымершей народности – и ты уважаемый член общества!

А иврит – нельзя.

Может, нет на свете такого языка?

А это уже суд решит: есть или нет…

12 часов дня.

Заседание переносится на другой день…

И опять мы стоим у дверей суда. Друзья, ученики, сын…

Милиция десятками, агенты дюжинами, – проводится серьезная «операция»: посадка Бегуна в «воронок».

Нас оттесняют плечами. Машину подгоняют вплотную, дверь к двери. Проталкивают Бегуна быстро, грубо, пинком в спину.

Как бандита, вора или убийцу.

– Папа! – кричит сын. – Папа…

– Шалом, Йосеф! – кричим мы. – Шалом!

А вокруг мечутся штатские, насупилась милиция, негодуют вокруг «представители трудящихся». Это что еще за «шалом» за такой? Что еще за «Йосеф»?

Подождали бы до решения суда, а потом кричали. А пока нет решения, нет слов таких, языка такого…

Но если и был когда-то, то временно отменяется. До нового заседания.

Может, и насовсем…

А мы стоим.

Хмуримся.

Печалимся и улыбаемся.

Есть иврит.

Есть еврейский язык.

К счастью, это не зависит ни от каких судов!

6

Потом было другое заседание суда.

На шестьдесят пятый день голодовки Бегуна.

Он получил два года ссылки, и его отправили в Магаданскую область – за тысячи километров от Москвы.

Такова, видно, наша доля.

Одних провожаем на взлёт, других провожаем на срок.

Мы писали ему туда, и оттуда он прислал мне телеграмму на прощание: «Дерех Цлаха. Шалом у враха».

Счастливого пути. Мир и благословение.

Мы с женой и сыновьями уехали в Израиль, а он работал электриком на руднике и посылал письма в ООН, протестуя против дискриминации языка иврит.

А на это нужно мужество. Там, в Магаданской области, в поселке Буркандья, где какой-нибудь лейтенант охраны – царь, бог и начальник, от которого зависит твоя жизнь.

Потом его отпустили…

Засчитав, как и положено по закону, каждый день тюрьмы за три дня ссылки.

Он приехал в Москву, к жене, но там его не прописывали. Не разрешали жить дома. Гнали за сто первый километр от столицы, где никто не хотел брать его на работу.

Нет работы – нет жилья.

Нет жилья – нет прописки.

Замкнутый круг. Обычный замкнутый круг, из которого один путь – обратно в тюрьму.

Его снова арестовали в Москве. За нарушение «паспортного режима».

Режим… Слово-то какое! Принудительный режим. Режим содержания под стражей.

Паспортный режим…

Будто и на воле – неволя.

Будто и на воле – вечный режим заключения.

И опять он сидел в тюрьме в ожидании суда. Опять объявил голодовку.

И снова друзей не пускали в зал суда. Где присутствовали специально выделенные и проверенные…

Бегун получил три года ссылки.

И его вновь отправили в Магаданскую область – преподавателя языка иврит.

Что движет человеком?

Что дает силы?..

«Есть в мире великая сила, и имя ей – тоска…
Чувство национальной тоски… сможет пробудиться лишь под воздействием единого национального языка…
Так будем хранить нашу душу.
Наш язык – язык души нашей!»
                                Хаим Нахман Бялик, еврейский поэт.

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее