ОЧЕРК СТО ПЕРВЫЙ

"Самолетный процесс". Массовый выезд в Израиль

1

Незадолго до Шестидневной войны побывал в Советском Союзе Э. Визель, после чего опубликовал книгу "Евреи молчания". В ней можно прочитать такие слова:

"Евреи – они есть в России. Говорят даже, что они последние евреи в мире… Последние – потому что они страдают больше других, и больше других заслуживают мира и сострадания. Последние – потому что они более одиноки, чем другие. И еще потому, что больше других они пребывают в безнадежности, их окружающей…" И в той же книге Визель написал: "Я отправился в Россию, влекомый молчанием евреев, – а увез оттуда их крик…"

Шестидневная война произвела огромное впечатление на евреев Советского Союза. Не было, наверно, такой семьи, где не обсуждали бы эту тему и не прорывались по ночам через "заглушки", чтобы услышать подробности боевых действий на всех фронтах.

Герман Брановер, Рига: "Я проводил вечера напролет у радиоприемника, слушая все израильские передачи подряд – на русском, идиш, иврите и английском, боясь упустить даже малейшую деталь… этого чуда из чудес, вошедшего в историю под названием Шестидневная война…"

Виталий Рубин, Москва: "Во время Шестидневной войны мои друзья были в состоянии большого напряжения, все ждали, что произойдет, с утра до вечера слушали израильское радио. И когда мы узнали о победе – это было потрясающее событие!.."

К вечеру первого дня войны радио Москвы сообщило об огромной победе египетской армии. В тот вечер молодежь ожидала израильских дипломатов у входа в концертный зал перед началом вечера еврейской песни. Когда юноши и девушки услышали об успехах израильской армии, они забыли о концерте и кинулись сообщать эту новость родным и знакомым.

Блистательная победа армии небольшой страны поразила не только евреев, но и многих граждан СССР; это пробудило чувство гордости за ошеломляющий успех Израиля на полях войны и привело к всплеску еврейского национального движения в Советском Союзе. Можно без преувеличения сказать: после той войны даже ассимилированные евреи стали иными; появилась не только гордость, но и чувство ответственности за Израиль, который в предвоенные месяцы находился в опасности. Осведомитель сообщал из Запорожья: "Гуткин З. Л. утверждал: "С божьей помощью израильтяне победили арабов. Это говорит о том, что в Израиле живет сильный и мужественный народ, который победит любого врага"…"

В Кишиневе исключили из университета несколько студентов-евреев – за отказ осудить "израильскую агрессию". Председатель КГБ докладывал: "Во время последнего праздника "Симхат-Тора" отдельные подстрекатели организовали около (московской) синагоги исполнение еврейских песен и танцев, имели место националистические выкрики: "Да здравствует Даян!", "Нам бы автоматы в руки и в Израиль!", "Да здравствует еврейское студенчество!", "Да здравствуют евреи!"…"

2

Пробудившееся национальное самосознание и желание уехать в Израиль подпитывались не только победой в Шестидневной войне. К тому подталкивала антиизраильская политика Кремля, ложь гигантского пропагандистского аппарата, способствовавшая усилению антисемитизма в стране, новые ограничения при поступлении на работу и в институты.

Возникал конфликт в семьях: родители не хотели слышать об Израиле, а дети учили иврит, слушали радиопередачи из Иерусалима, в дни еврейских праздников собирались около синагоги. Бывало и так, что вся семья в редком единодушии решала для себя этот нелегкий вопрос: подняться с насиженного места и уехать на Ближний Восток, в ту страну, о которой в то время были лишь туманные представления. Из воспоминаний: "В Шестидневную войну меня волновало одно: утвердят кандидатскую диссертацию или не утвердят…" – "Я решал тогда – уехать в Израиль или перейти на работу в областную партийную газету…" – "У меня появилось ощущение, что если я не уеду, то мой отец как бы и не жил…"

За полгода до Шестидневной войны объединились в Ленинграде две малочисленные группы и создали подпольную сионистскую организацию из восьми человек: Р. Бруд, Г. Бутман, Г. Вертлиб, С. Дрейзнер, В. Могилевер, Б. Товбин, Д. Черноглаз, А. Шпильберг. Их программа включала борьбу за свободный выезд в Израиль и распространение еврейской культуры для пробуждения национального самосознания.

Организация пополнялась новыми участниками, и Л. Ягман свидетельствовал: "Мы начали учиться и учить других. Были созданы курсы для изучения иврита и истории еврейского народа… Никто из нас не знал иврит, учились по "Элеф милим". Тот, кто прошел первую часть, становился учителем для начинающих и сам продолжал учиться. Среди нас было несколько пожилых евреев, которые знали иврит с прежних времен. Один из них, А. Белов, подготовил много учителей…"

Израиль Дейфт провел в заключении 11 лет, вернулся затем в Ригу, преподавал иврит в нелегальных кружках и не брал плату за свои уроки. В Киеве обучал ивриту писатель Натан Забара, бывший лагерник. В 1970 году под Одессой организовали летний лагерь для подготовки учителей иврита; его устраивали затем из года в год.

На киевском заводе проходил митинг с осуждением "израильской агрессии"; вышел на трибуну инженер Б. Кочубиевский и сказал собравшимся: "Вы видели живого сиониста? Я – сионист!" На траурном митинге в Бабьем Яре Кочубиевский заявил в своем выступлении, что евреев – в отличие от прочих жертв – убивали лишь за то, что они евреи. В конце 1968 года на Кочубиевского завели уголовное дело, и он написал Л. Брежневу: "Я – еврей. Я хочу жить в Еврейском государстве. Это мое право, как и право украинца жить на Украине, как право русского жить в России, как право грузина жить в Грузии… Выпустите меня!"

Суд над Кочубиевским проходил в мае 1969 года – в том же здании, где некогда судили М. Бейлиса. Судьи решили, что публичные выступления подсудимого являлись "распространением заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй". Обвинитель сказал ему: "Вы подумали о том, что сделали с вашей женой? Заразили молодую русскую девушку своими сионистскими взглядами…" Бориса Кочубиевского осудили на 3 года лагерей.

В стране было уже немало людей, получивших отказы на свои просьбы, и они отправляли письма по разным адресам с требованием отпустить в Израиль. "Появление открытых писем, – отметил современник, – означало явную конфронтацию с советской властью. Такого прежде не было. Новое заключалось в том, что в открытой борьбе, которую мы начали, отступление было невозможно".

1969–1970 годы: открытое письмо подписали 25 москвичей с указанием имени-отчества, фамилии и адреса; Рига – 27 подписей под письмом, Ленинград – 9 подписей, Грузия – 15, Киев – 10, Москва – 75, Минск – 17, Вильнюс – 9, Рига – 24… Среди тех, кто вступил в открытую борьбу, была не только молодежь, но и солидные люди на хорошей должности, с научными степенями и наградами, добившиеся в жизни немалого, которые вспомнили вдруг о своей национальной принадлежности.

"Я не могу смириться с мыслью, что мой сын никогда не пойдет в еврейскую школу, не прочтет еврейской газеты, книги, не увидит еврейского спектакля, фильма, не познает еврейскую историю, культуру, никогда не сможет с полным правом произнести: "Мой язык, моя история, мой народ, моя Родина!"… " А. Друк.

"С этого дня мы в пути. Пусть же этот путь не будет слишком долгим! Пусть наши дети не растут на чемоданах!.." А. Шпильберг.

"Но я ведь не крепостной! Я сам могу решить, чьим пушечным мясом мне быть!" Л. Эльяшевич.

В 1970 году И. Менделевич направил письмо председателю комиссии по правам человека Организации Объединенных наций:

"Господин председатель!

Я молодой человек, который только начинает жить в этом прекрасном мире. Я хочу жить, учиться и работать на своей национальной родине – в Израиле, который был дарован нашему народу Богом Авраама, Ицхака и Яакова. В этом я вижу цель всей своей жизни, оправдание своего существования…

Невозможность осуществить мое стремление терзает мне душу, я в смятении… Господин председатель! Я хочу жить, помогите мне!

Иосиф Менделевич, 23 года, Рига".

14 июня 1970 года 37 ленинградских евреев подписали письмо Генеральному секретарю ООН, а на следующий день произошло событие, о котором заговорил весь мир. 15 июня 1970 года газета "Вечерний Ленинград" опубликовала краткое сообщение: "15 июня с. г. в аэропорту "Смольное" задержана группа преступников, пытавшихся захватить рейсовый самолет. Ведется следствие".

В тот день в 8 часов 30 минут утра у трапа самолета были задержаны двенадцать человек: Марк Дымшиц, Эдуард Кузнецов, Иосиф Менделевич, Израиль Залмансон, Вульф Залмансон, Алексей Мурженко, Юрий Федоров, Анатолий Альтман, Мендель Бодня, а также жена Дымшица Алевтина и две его дочери. Ночью, за несколько часов до этого, в лесу около Приозерска – неподалеку от границы с Финляндией – были арестованы Сильва Залмансон, Борис Пенсон, Арье и Мэри Хнох.

Эта операция получила кодовое наименование "Свадьба". Первая группа арестованных скупила все билеты на рейс Ленинград–Приозерск; они намеревались прилететь туда на 12-местном пассажирском самолете Ан-2, связать пилотов, взять на борт четверых, ожидавших в Приозерске, и улететь в Швецию, чтобы оттуда попасть в Израиль. За штурвал самолета должен был сесть М. Дымшиц, бывший военный летчик.

Такое, казалось бы, малозначительное событие произошло 15 июня 1970 года, за которым никто, видимо, не ожидал неожиданного продолжения. Ни те, кто в отчаянной попытке пытался прорваться через границу и попасть в Израиль. Ни те, кто следил за ними, арестовывал, готовил затем показательный "самолетный процесс". Ни десятки тысяч евреев СССР, которые не могли предположить тогда, что это событие отразится на их судьбах и поставит перед ними главный, быть может, вопрос жизни…

3

КГБ получил первую информацию о задуманной акции в начале 1970 года и 30 апреля сообщил в ЦК партии:

"Комитетом госбезопасности получены данные о существовании в Ленинграде сионистской организации, состоящей из пяти групп националистически настроенных граждан по шести человек в каждой.

Руководители групп… составляют "Комитет" данной организации… По непроверенным данным, на совещании "Комитета" 26 апреля с. г. Бутман предложил провести "акцию", содержание которой держится в строгом секрете, и к ее осуществлению привлечь еврейских националистов, проживающих в г. Риге.

Большинство членов "Комитета" выступили против "акции"… Они считают необходимым получить на это санкцию у израильских правящих кругов".

Из Израиля пришел отрицательный ответ; члены Комитета отказались от захвата самолета, но группа Дымшица–Кузнецова тайно готовилась к побегу.

А. Мурженко (июнь 1970 года):

"Нас будет шестнадцать… Конечно, у каждого из беглецов свои мотивы, но основная причина побега лежит на поверхности: нет возможности свободно эмигрировать, поэтому приходится переходить границу нелегально и даже идти на такой шаг, как захват самолета (правда, на земле, а не в воздухе, и, конечно, без оружия…)

Уже ничего нельзя изменить – у меня настроение камикадзе… Мытарства мне надоели, идти на компромисс с совестью не могу. Я устал…"

Э. Кузнецов (из "Дневников", написанных в заключении):

"Вечером в лесу возле аэропорта "Смольное" я сказал, что за нами слежка. Это ты нервничаешь, говорят. Я понял, что все они чувствуют обреченность операции, но не хотят признаться в этом ни себе, ни друг другу… Борис (Пенсон) сказал мне доверительно: "Теперь хоть в петлю, лишь бы не возвращаться…"

Почему же я всё-таки согласился на побег?.. 20 месяцев – от освобождения из тюрьмы до нового ареста – были для меня сплошной душевной судорогой…"

И далее: "Я не знаю ни одного дела хотя бы с пятью участниками, которое обошлось бы без доносчика. У нас доносчиков не было. Это предмет моей гордости…"

И. Менделевич (из книги "Операция "Свадьба"):

"Похоже, нас выследили… Яснее ясного – мы на крючке. Нам не удастся вырваться. Разумнее было бы отложить операцию…

Почему мы не сделали этого? Сложный вопрос… Нас вела мечта, и было жалко от нее отказаться. Да и выбора не было. Оставаться в этой стране мы уже не могли. Сила, овладевшая нами, превышала доводы разума.

И всё же редко мне выпадали такие счастливые дни: я верил, что наконец-то живу в согласии с волей Бога, был счастлив и готов на всё…"

4

15 декабря 1970 года. Ленинградский городской суд на Фонтанке. Усиленные наряды милиции и работников КГБ. Вход только по пропускам. Небольшой зал заседаний заполнялся специальной публикой, состав которой обновляли каждый день. Во время суда происходила частая смена конвоя, приставленного к подсудимым. Топот сапог, щелкание каблуками – иногда это повторялось каждые 10–15 минут.

На скамье подсудимых – 11 человек. М. Дымшиц, Э. Кузнецов, И. Менделевич, С. Залмансон, И. Залмансон, А. Мурженко, Ю. Федоров, А. Альтман, Б. Пенсон, А. Хнох, М. Бодня. В. Залмансон был офицером, и его судил Военный трибунал. Мэри Хнох, Алевтину Дымщиц и ее дочерей к суду не привлекли.

Статьи обвинения: "измена родине", "ответственность за приготовление к преступлению и за покушение на преступление", "хищения государственного имущества в особо крупных размерах" (имелся в виду самолет) , "участие в антисоветской организации", "антисоветская агитация и пропаганда".

Из воспоминаний матери Б. Пенсона:

"Нас, родственников подсудимых, пропускали в здание по списку. Атмосфера в зале была крайне напряженной, на нас смотрели с откровенной злобой.

Но вот начался суд. Обвинительное заключение читали со многими перерывами. Выступления прокуроров длились часами. Судья заметно уставал…

Адвокаты объясняли, что самолет и летчики целы и невредимы, что самолет собирались использовать как средство передвижения, и ни один из подсудимых не предлагал продать его и присвоить вырученные деньги. Адвокаты просили снять обвинение в хищении самолета, прокурор вступал с ними в спор, в зале было душно и жарко". "Во время перерыва всех удаляли из зала, а подсудимые оставались на месте. Их плотно оцеплял конвой. В коридоре зрители шепотом переговаривались: "Вот шайка работала! Расстрелять их мало!"…"

Так начался "самолетный процесс" – восемь дней судебных заседаний: допросы, обвинение, защита. На вопрос прокурора, считает ли он себя "сионистом или лицом еврейской национальности", И. Менделевич сказал: "Я еврей, единственное желание которого – попасть в Израиль". На это прокурор заявил: "Русский народ выделил вам Биробиджан, и поезжайте туда". Менделевич ему ответил: "Позвольте мне самому решать, какое государство, а не какая область является моей родиной".

Прокурор – вопрос Ю. Федорову: "Знали ли вы о том, что должны были служить маскировкой преступного замысла группы, чтобы не видны были "еврейские уши" этой группы?" Федоров: "Я не понимаю, что вы имеете в виду". Прокурор: "Вы знали, что в группе будут одни евреи?" Федоров: "Да, знал". Прокурор: "Знал и согласился?!"

Э. Кузнецов (мать – русская, отец – еврей): "В лагере (во время первого заключения) я впервые столкнулся с участниками национальных движений… Я понял, что мне нужно прибиваться к своему берегу; он для меня определяется той половинкой крови, которая сильнее – хотя бы потому, что навеки причисляет к стану отверженных. Так я сделал свой выбор…" На вопрос о национальности Кузнецов ответил: "Еврей". Прокурор: "Но ведь в паспорте у вас записано русский?" Кузнецов: "Вы спрашиваете меня не о записи в паспорте, а о моей национальности".

Обвинение потребовало для Дымшица и Кузнецова смертную казнь, остальным – сроки наказания до 15 лет. Из последнего слова подсудимых (записано по памяти присутствовавшими на процессе):

М. Дымшиц: "Мы, группа подсудимых, разные по характеру люди. Многие из нас познакомились друг с другом только в последний день. И всё-таки отрадно, что и здесь, на суде, мы не потеряли человеческий облик. Не стали кусать друг друга, как пауки в банке…"

Ю. Федоров: "Обвинитель не поскупился на сроки, но знает ли он, что значит хотя бы три года в лагере? Я не могу понять почему Кузнецов и Дымшиц вдруг оказались виновнее всех остальных… И еще хочу подчеркнуть: я сам настоял на своем участии, а Мурженко привлечен мной даже вопреки желанию Кузнецова…"

А. Альтман: "Граждане судьи, я обращаюсь к вам с просьбой сохранить жизнь Кузнецову и Дымшицу и назначить минимальное наказание единственной среди нас женщине – Сильве Залмансон… Сегодня, когда решается моя судьба, мне и прекрасно и тяжело: я выражаю надежду, что Израиль посетит мир. Я шлю тебе сегодня свои поздравления, моя земля! Шалом алейхем! Мир тебе, земля Израиля!.."

С. Залмансон:

"Я не могу прийти в себя… Прокурор предложил снять головы за несодеянное. И если суд согласится, то погибнут такие замечательные люди, как Дымшиц и Кузнецов. Я считаю, что советский закон не может рассматривать как измену чье-либо намерение жить в другой стране. Я убеждена, что по закону нужно привлечь к суду тех, кто незаконно попирает наше право жить там, где нам хочется…

Я и сейчас ни минуты не сомневаюсь, что когда-нибудь уеду и буду жить в Израиле… Это мечта, освященная двумя тысячелетиями надежды, никогда меня не покинет. В будущем году в Иерусалиме! И сейчас я повторяю: "Если забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет правая рука моя"…" (Повторяет эти слова на иврите.)

5

Приговор объявили 24 декабря 1970 года, во второй день праздника Ханука: "Именем Российской Советской Федеративной Социалистической республики. Судебная коллегия по уголовным делам Ленинградского городского суда… установила вину подсудимых… (перечислены фамилии) в том, что они в силу своих антисоветских убеждений, действуя умышленно в ущерб государственной независимости Союза ССР, в 1969–1970 годах вошли в преступный сговор и приняли решение изменить родине путем бегства за границу…"

Марка Дымшица и Эдуарда Кузнецова приговорили к "исключительной мере наказания" – смертной казни. Иосиф Менделевич и Юрий Федоров – 15 лет заключения, Алексей Мурженко – 14 лет, Арье Хнох – 13, Анатолий Альтман – 12, Сильва Залмансон и Борис Пенсон – 10, Израиль Залмансон – 8, Мендель Бодня – 4 года лагерей.

Суд определил для Федорова и Мурженко пребывание "в исправительно-трудовой колонии с особым режимом", Менделевичу, С. Залмансон, И. Залмансону, Альтману, Хноху и Пенсону – "в колонии строгого режима", Бодне – "в колонии усиленного режима". Почти у всех в приговоре было указано: "без конфискации имущества за отсутствием такового".

И. Менделевич: "На лице Марка не дрогнул ни один мускул. Сильва закричала, заплакала. Эдуард выдавил: "Никак большевики не напьются кровью. Ну ничего, когда-нибудь они в ней захлебнутся"…"

Когда огласили приговор, группа зрителей в правой части зала организованно зааплодировала. Мать Пенсона закричала: "Дети, мы будем вас ждать! Мы все будем в Израиле…" Отец Менделевича: "Израиль с вами! Наш народ с вами…" Жена Федорова: "Всё будет хорошо! Всё будет хорошо…" А в зале продолжались аплодисменты, пока кто-то, наконец, сообразил, что аплодирующие как бы невольно подбадривают родственников осужденных. И раздалась команда: "Кончай аплодисменты!"

В. Буковский:

"В тот сумасшедший, лютый декабрь 70-го, когда власти полностью перекрыли все контакты с Ленинградом, отключили телефоны, снимали с поездов, только одному Вовке Тельникову удалось прорваться в Москву с текстом приговора и стенограммой суда. Потом – безумная гонка по Москве: проходные дворы, подъезды, метро, машины…

Нам всё-таки удалось тогда уйти от чекистов, и где-то у Пушкинской площади, в квартире моего приятеля, мы лихорадочно перепечатывали текст. Ночью мне еще предстояло прорваться к корреспондентам…"

Военный трибунал приговорил Вульфа Залмансона к 10 годам заключения в исправительно-трудовой колонии строгого режима.

6

Органы КГБ знали о подготовке к захвату самолета задолго до ареста обвиняемых, однако позволили им довести операцию "Свадьба" до последней стадии. Цель, повидимому, была одна: арестовать злоумышленников на месте преступления, провести показательный процесс, сурово наказать "изменников родины" и тем самым запугать евреев, желавших уехать в Израиль. Незадолго до этого Организация Объединенных наций приняла резолюцию, осуждающую угон пассажирских самолетов; в Кремле рассчитывали, что Запад одобрит суровые меры за попытку захвата самолета, однако реальность оказалась иной.

Через день после приговора – всего через один день – мир взорвался демонстрациями, митингами протеста, требованием отменить смертный приговор. Главы государств. Английская, итальянская, французская компартии. Писатели, ученые, артисты, священники. Лауреаты Нобелевских премий. Римский папа. Академик А. Сахаров. Телекомпании и радиостанции мира. Первые страницы крупнейших газет. Впервые на Западе основной темой дня стала тема – положение евреев в Советском Союзе.

Но самое, быть может, поразительное – это письма и телеграммы евреев СССР, тех самых, которых еще недавно называли "евреями молчания":

"Бывшим узникам концлагерей. Друзья!.. Если вам по ночам еще снятся тюрьмы и этапы, карцеры и лагеря, пусть ваш голос во всем мире прозвучит в защиту одиннадцати. Я обращаюсь к тем, кто выжил на Воркуте и на Колыме, в Освенциме и Треблинке... Мы прошли дорогой страданий и смерти, и наш долг сейчас – спасти тех, кого ведут по этой дороге. Спасти! Иначе жизнь теряет всякий смысл. Меир Гельфонд, врач, 40 лет. Бывший заключенный N 1Р 515 "Речлага", срок – 10 лет".

"Кровожадность судей вызывает омерзение… Смерть нависла над людьми, права которых были попраны, национальное достоинство растоптано..." Москва, 59 подписей.

"Неужели не достаточно жертв инквизиции, шести миллионов загубленных жизней, позорных процессов далекого и недалекого прошлого, неужели чаша пролитой еврейской крови еще не полна?.." Рига, 37 подписей.

"Этот приговор заставляет… вспомнить черные дни периода культа личности, принесшего многим тысячам семей неизлечимые страдания и душевные раны…" Свердловск, 10 подписей.

"Не допустите убийства под маской правосудия, произвола – под маской закона!.." Минск, 10 подписей.

"Никакие репрессии не заставят нас отречься от стремления на Родину…" Киев, 12 подписей.

"Не допустите убийства Кузнецова и Дымшица... Отпустите всех, кто хочет уехать! Признайте право евреев на репатриацию! Казни и запугивания не свидетельствуют о силе государства. В. Чалидзе, А. Вольпин, А. Твердохлебов, Б. Цукерман, Л. Ригерман".

В Москве не ожидали такой реакции, особенно среди коммунистов и либералов на Западе, которые традиционно поддерживали Советский Союз. В те дни испанский диктатор Франко пообещал отменить смертный приговор трем бакским террористам, и в Кремле поняли, что придется пойти на попятный. 29 декабря Верховный суд РСФСР рассмотрел кассационные жалобы подсудимых. Власти ясно торопились: со дня объявления приговора прошло пять дней, и столь малый промежуток времени явился беспримерным в советской юридической практике.

Судебная коллегия отменила высшие меры наказания Дымшицу и Кузнецову, заменив их на 15 лет заключения. Менделевичу сократили срок до 12 лет, Хноху и Альтману – до 10 лет, прочие приговоры оставили без изменения. Газеты вышли с заголовками "Справедливое наказание", "Преступники наказаны", "Когда свершилось правосудие"; фрагмент из газетной статьи: "Сионизм всегда был лютым врагом советской власти…"

Э. Кузнецов (из разговора с И. Менделевичем в "воронке"): "На троечку мы себя всё-таки вели, как думаешь?" – спросил Иосиф. "Для первого раза великолепно", – ответил я, не кривя душой… Иосиф меня порадовал. Я, говорит, ни о чем не жалею – знал, на что шел, и есть за что сидеть… Алика только и Юру, говорит, жаль. Мы с ним сошлись во мнении, что они – жертвы показухи (парадокс редчайший – пострадали за то, что неевреи)…"

7

В июне 1970 года, одновременно с захватом группы "самолетчиков", прошли аресты евреев Ленинграда, Риги, Кишинева и обыски по городам страны. Изымали учебники иврита, книги историка С. Дубнова, тома старой Еврейской энциклопедии, израильские открытки, письма, даже портрет М. Даяна. В Кишиневе изъяли среди прочего "Сборник молитв, обрядов и религиозных законов еврейского народа", который сочли "по своему содержанию реакционным". Вскоре кишиневские сотрудники КГБ составили акт: "Мы, нижеподписавшиеся… уничтожили путем сожжения "Сборник молитв, обрядов и религиозных законов еврейского народа".

Аресты и обыски вызвали новый поток писем протеста. Из обращения к депутатам Верховного совета СССР:

"Граждане депутаты! История ставит вас ныне перед выбором, и у вас только две возможности: либо вы отпустите нас с миром, либо вам придется ступить на проторенный путь массовых репрессий. Потому что, пока мы есть, мы будем – с каждым днем всё громче – требовать свободы выезда, и наш голос станет для вас нестерпимым.

Но помните, что впоследствии вам не удастся оправдаться, как вы оправдывались в попустительстве преступлениям недавнего прошлого: "Мы не знали. А если знали, то не верили. А если верили, то ничего не могли поделать". Москва, 9 июля 1970 года" (9 подписей).

С весны 1971 года начались новые судебные процессы. На скамьях подсудимых оказались те, кого выделили в отдельные расследования и обвинили "в сговоре" с ранее осужденными "самолетчиками". В мае того года на 2-м Ленинградском процессе всех подсудимых приговорили к пребыванию в лагерях строгого режима: Гиля Бутман – 10 лет лишения свободы, Михаил Коренблит – 7 лет, Лассаль Каминский и Лев Ягман – по 5 лет, Владимир Могилевер – 4 года, Виктор Богуславский, Соломон Дрейзнер и Лев Коренблит – по 3 года, Виктор Штильбанс – 1 год.

Р. Александрович из Риги написала письмо "В ожидании ареста":

"Одного за другим арестовывают друзей, и, очевидно, в ближайшие дни черед за мной…

Я не знаю, как сложится моя судьба. Я не знаю, сколько лет жизни, сколько сил и здоровья отнимут у меня тюрьма или лагерь. Но всем, кого не оставит равнодушным это письмо, я обещаю, что никто не сможет отнять у меня совести и сердца…

Я никогда не изменю своему многострадальному народу. Я никогда не изменю своей самой заветной мечте – жить, работать и умереть в Израиле".

Процесс в Риге проходил в мае 1971 года. Осуждены к пребыванию в лагерях строгого режима: Аркадий Шпильберг – 3 года, Михаил Шепшелович – 2 года, Рута Александрович и Борис Мафцер – по 1 году. Заканчивая срок, заключенные заполняли анкету с указанием места жительства после освобождения. Р. Александрович написала: "Израиль".

В июне 1971 года состоялся судебный процесс в Кишиневе. Приговорены к заключению в лагерях строгого режима: Давид Черноглаз – 5 лет, Анатолий Гольдфельд – 4 года, Александр Гальперин – 2,5 года, Аркадий Волошин, Харий Кижнер, Семен Левит, Лазарь Трахтенберг и Гилель Шур – по 2 года, Давид Рабинович – 1 год.

Июнь 1971 года: Валерий Кукуй из Свердловска – 3 года лагерей строгого режима, Рейза Палатник из Одессы – 2 года. В сентябре осудили в Самарканде на 3 года Эмилию Трахтенберг – за анонимные "клеветнические" письма в связи с отказом на выезд в Израиль. В приговоре особо подчеркнули: подсудимая "имела всё, за исключением чувства благодарности к советскому народу и его правительству".

Октябрь 1971 года: ленинградец Борис Азерников – 3,5 года лишения свободы в лагерях строгого режима за "изготовление и распространение литературы антисоветского содержания". В ответ на эти судебные приговоры – новые письма протеста: Рига – 66 подписей, Свердловск – 10 подписей, Москва – 42, Киев – 6, Москва – 51, Ленинград – 27, Кишинев – 25, Ленинград – 22, Рига – 99…

В марте 1971 года 149 еврев Риги, Москвы, Вильнюса и других городов объявили голодовку в приемной Президиума Верховного Совета СССР, требуя разрешения на выезд. В июне – по той же причине – 25 евреев Литвы объявили голодовку на Центральном телеграфе в Москве. В июле это совершила группа грузинских евреев – тоже на Центральном телеграфе; затем к ним присоединились евреи других городов. Участников голодовки увезли в вытрезвитель, а грузинских евреев под конвоем посадили в поезд Москва–Тбилиси и отправили в Грузию.

24 декабря 1971 года, в первую годовщину приговора по самолетному делу, 29 политзаключенных провели в лагерях трехдневную голодовку протеста; к ним присоединились евреи Москвы, Киева, Риги, Кишинева, Тбилиси, Вильнюса, Одессы и Ростова – более 120 человек.

И снова письма с требованием выпустить в Израиль: Москва – 10 подписей, Каунас – 12, Ленинград – 26, Рига – 90, Минск – 26, Москва – 41, Вильнюс – 46, грузинский поселок Кулаши – 291 подпись…

Дверь на Запад была пробита. Нарастало количество уезжающих в Израиль, возрастало и количество статей в советских газетах: "Правда о земле обетованной", "Бегство из земли обетованной", "Грязные дела сионистских вербовщиков", "Обманутые", "Люди без родины", "Горький хлеб чужой земли"…

Начинались иные времена.

Новые методы борьбы за выезд.

Новые жертвы и новые герои…

8

И. Менделевич (из книги "Операция "Свадьба"):

Встреча субботы в бараке:

"Десять лет подряд я надевал по субботам белую рубашку, которую мне прислал отец, когда я еще сидел в тюрьме. Ничего красивее и дороже этой рубашки у меня не было.

Полсотни человек вокруг болтают, ругаются, режутся в карты, глазеют на нас… А нам хоть бы что. На нас нисходит субботний покой. Произносим субботние молитвы. Мысленно переносимся к своим родным и вместе с ними встречаем субботу… И любопытство распирает соседей: что за странный народ, который так держится за свои обычаи?.."

Изучение иврита:

"Я обучал ивриту Ашера, Хаима и Шабтая… У нас была вторая часть учебника "Элеф милим" … Каждый из нас переписывал от руки учебник, чтобы, если его конфискуют, иметь возможность продолжать учиться. Так со временем появилась рукопись, которая называлась "Тетради Йосефа"…

Это счастье: учить других и учиться самому. Это и реальная подготовка к будущей жизни в Израиле. И более того – один из способов выжить…"

Лагерный эпизод:

"Снова цензор: "Менделевич, на ваше имя из Франции поступила посылка с молитвенником. Он конфискован. Прочтите акт". Читаю. Там черным по белому: "…конфискован, так как содержит враждебные советской власти взгляды". – "Неужели вы считаете, что в молитвеннике могут быть антисоветские идеи? Ведь он написан свыше двух тысяч лет назад, когда и России-то не было!" – "Ничего не знаю. Распоряжение сверху"…"

Голодовка протеста:

"Постепенно я так привык к состоянию голода, что по своему поведению ничем не отличался от тех, кто ел. Врачи несколько раз приходили осматривать меня. Смотреть было не на что и без голодовки. Кожа да кости. Тем не менее я продолжал бегать трусцой на прогулках…

Врачи с наблюдательной вышки следили за мной: "Восьмые сутки голодает, а бегает. Откуда силы берутся?" Сил было еще много. Не физических. Просто я понял, что если изменю образ жизни, будет еще хуже. И я продолжал…

На этапе в Пермской тюрьме увидел надпись: "В следующем году в Иерусалиме. Альтман, Залмансон. Ияр 5739"… Я добавил свою: "Йосеф Менделевич. В будущем году в Иерусалиме"…"

Итог лагерных лет – из книги И. Менделевича:

"Страшные годы, проведенные здесь, сформировали меня. Кто знает, каким был бы я, если бы приехал в Израиль, не пройдя через все эти испытания? Мне не понять замысла Бога, Который испытывал меня в рабстве одиннадцать лет…

Разве можно жить в неволе полной жизнью? Можно, если это жизнь духовная. Тогда она и на обычное лагерное существование накладывает свою одухотворенность. Жизнь получается наполненная, интересная, в ней отсутствуют рутина и однообразие. Всё зависит от человека.

Я в лагере Жил".

В 1969 году – за полтора года до "самолетного процесса" – в аэропорту города Цюриха (Швейцария) террористы обстреляли самолет израильской авиакомпании "Эл-Ал" и ранили двух пилотов. В газете "Известия" написали: "Израильские власти… поспешили использовать этот инцидент для раздувания военной истерии и дальнейшего нагнетания обстановки на Ближнем Востоке".

В 1971 году главный редактор журнала "Советиш Геймланд" А. Вергелис направил письмо в ЦК партии: "Считаю своим долгом сообщить следующее… Идеологическая диверсия сионизма направлена, прежде всего, против Советского Союза и разлагающе действует на неустойчивую часть еврейского населения…"

Вергелис предложил создать организацию "по обезвреживанию сионистского влияния"; в 1983 году появился Антисионистский комитет советской общественности, который просуществовал до 1994 года. Глава комитета – генерал-полковник Д. Драгунский.

***

Сильву Залмансон освободили досрочно в 1974 году – в обмен на советского шпиона, пойманного в Израиле. В апреле 1979 года М. Дымшица, Э. Кузнецова и еще троих заключенных обменяли на двух советских шпионов, осужденных в США. Президиум Верховного Совета постановил лишить их "гражданства СССР и выдворить из пределов СССР… освободив от дальнейшего отбывания наказания". В выездных документах было указано: "лицо без гражданства".

В 1979 году досрочно выпустили А. Альтмана, В. Залмансона, Б. Пенсона, А. Хноха. И. Менделевич пробыл в лагере 11 лет, из них 3 года в тюрьме. А. Мурженко и Ю. Федоров отсидели полный срок, соответственно 14 и 15 лет. Мурженко вернулся к семье, но вскоре его вновь осудили за "нарушение режима надзора". В общей сложности Кузнецов провел в лагерях строгого и особого режима 16 лет, Федоров – 18,5 лет, Мурженко – 22 года.

***

В 1996 году Верховный суд РСФСР не усмотрел "контрреволюционного умысла" в попытке угона самолета и назначил иные сроки заключения: Дымшицу, Кузнецову, Мурженко и Федорову – 7 лет каждому, Пенсону, Менделевичу, С. Залмансон, И. Залмансону, Альтману и Хноху – 5 лет.

Э. Кузнецов: "Выходит, я пересидел два года (да еще на "спецу"). А Федоров и Мурженко и того больше – один 8 лет, а другой 7". (Лишних два года "пересидел" и Дымшиц. Альтман, Пенсон и Хнох "пересидели" 4 года каждый, Менделевич – 6 лет.)

***

Виталий Рубин, из дневника:

"Да, поздно мы едем, но что делать? Время назад не вернешь. Надо смотреть в будущее и верить, верить и надеяться. А там всё зависит от Благодати, и всего не предусмотришь…" – "Думая о том, что мы приехали в Израиль слишком поздно, я говорю себе: мы тоже не зря прожили свою жизнь и сделали из нее то, что могли…"

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее