ОЧЕРК ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ

Стремление к светскому образованию. Отношение русского общества к евреям. Евреи в революционном движении. Убийство Александра II.

"Всё вокруг нас зашевелилось‚ засуетилось‚ зашумело... Шум‚ треск и грохот; всё спешит обновляться‚ очищаться; всё стремится вперед, навстречу чему-то новому‚ небывалому‚ почти неожиданному. Даже наши единоверцы – и те поднялись на ноги и готовы идти... Они только не знают еще – куда".

1

В 1860 году русский поэт Л. Мей написал стихотворение "Жиды":

Жиды, жиды! Как дико это слово!
Какой народ!.. Что шаг, то чудеса…
Теперь презренней нет, проклятей нет народа,
Нет ни к кому такой, как к ним, жидам, вражды,
Но там, где понят Бог и понята природа,
Везде они – жиды, жиды, жиды!..

Это похвальное слово еврейскому народу оказалось среди немногих в русской литературе того времени. В прозе, поэзии, на подмостках театров преобладало презрительное отношение к бесправному и безответному еврею; мимо смешного, карикатурного персонажа не могли пройти многие авторы – ради достижения легкого успеха у публики.

Зрители валом валили в заезжие театрики‚ где с постоянным успехом играли оперетку под названием "Удача от неудачи‚ или приключение в жидовской корчме". Публика потешалась над хозяином корчмы‚ который со всевозможными ужимками и гримасами прыгал перед заезжим паном, гнусавым голосом пел немыслимую чепуху: "Спию писню ладзирду‚ шинцеркравер лицерби‚ шинимини канцерми..." Известен даже случай, когда цензура запретила печатать "безнравственную" повесть, в которой евреи не являлись отрицательными персонажами; довод цензора был таков: "потому что жиды не могут и не должны быть добродетельными".

Смеялись над евреем не только в низкопробных оперетках и водевилях‚ но и в произведениях русских писателей, закрепляя в сознании читателя отрицательный образ иноверца. Гуманная русская литература девятнадцатого века‚ вставшая на защиту "маленького человека"‚ на защиту "униженных и оскорбленных"‚ не заметила трагедии народа‚ задыхавшегося в ограниченном пространстве черты оседлости. Выселения из деревень‚ ужасы времен кантонистов‚ ритуальные наветы‚ нищета и бесправие – остались вне поля зрения великих русских писателей. "Жиды"‚ "жидки"‚ "жидишки"‚ "жидюги" и "жиденята" – персонажи романов и газетных статей – были не только смешны‚ но и жестоки‚ коварны‚ злы и трусливы, непременно занимались шпионажем‚ контрабандой‚ сводничеством‚ подделкой монет и прочим недозволенным промыслом.

Еврейская тема, по всей видимости, не занимала А. Пушкина. "Презренного еврея" он упомянул мимоходом, так же мимоходом в его стихотворении привиделось пьяному гусару, как "жида с лягушкою венчают", – хотя "венчать с лягушкою" могли представителя иной национальности. При упоминании евреев Пушкин пользовался стереотипами, укоренившимися в тогдашнем обществе; в его дневнике присутствует характерная запись (о встрече с ссыльным В. Кюхельбекером): "Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черном бородою, в фризовой шинели, и с виду настоящий жид – я и принял его за жида‚ и неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие; я поворотился им спиною..."

У Н. Гоголя в "Тарасе Бульбе": Янкель "уже очутился тут арендатором и корчмарем; прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои руки‚ высосал понемногу почти все деньги и сильно означил свое жидовское присутствие в той стране. На расстоянии трех миль во все стороны не оставалось ни одной избы в порядке: всё валилось и дряхлело‚ всё пораспивалось‚ и осталась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы‚ выветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель‚ то он‚ вероятно‚ выветрил бы и всё воеводство". И там же, у Гоголя, когда казаки топили евреев: "Жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон‚ но суровые запорожцы только смеялись‚ видя‚ как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе".

У А. Писемского в романе: "Ведь они (евреи) мясом‚ кровью человеческою требуют уплаты себе..." У Н. Некрасова в поэме: "Идеал их – телец золотой‚ Воплощенный в седом иудее‚ Потрясающем грязной рукою Груды золота..." У И. Тургенева в рассказе "Жид"‚ когда солдаты вешали еврея: "Он был действительно смешон‚ несмотря на весь ужас его положения. Мучительная тоска разлуки с жизнью‚ дочерью‚ семейством выражалась у несчастного жида такими странными‚ уродливыми телодвиженьями‚ криками‚ прыжками‚ что мы все улыбались невольно‚ хотя и жутко‚ страшно жутко было нам".

У М. Салтыкова-Щедрина в "Недоконченных беседах": самый солидный еврей "напоминает внешним своим видом подростка‚ путающегося в отцовских штанах... Смешной лапсердак‚ нелепые пейсы‚ заячья торопливость‚ ни на минуту не дающая еврею усидеть на месте... А как смешно и даже гнусно он шепелявит: – Что‚ еврей‚ губами мнешь? – "Дурака шашу"…" Лишь после погромов 1881-1882 годов М. Салтыков-Щедрин написал с болью и сочувствием к обездоленным‚ развивая прежнюю тему:

"Что‚ еврей‚ губами мнешь? – Дурака шашу! – То ли дело Дерунов с Колупаевым! Никогда они не скажут: "шашу"‚ а прямо отчеканят: "сосу дурака" – и шабаш! И правильно‚ и для потехи резонов нет: слушай и трепещи!.. Кому же‚ однако‚ приходило в голову указывать на Разуваева как на определяющий тип русского человека? А Разуваева-еврея непременно навяжут всему еврейскому племени и будут при этом на всё племя кричать: ату! Но для Дерунова-еврея есть даже смягчающее обстоятельство: он чаще всего сосет вотще. Ибо как только он начинает насасываться досыта‚ так тотчас на него налетает ревизия: показывай‚ жид‚ что у тебя в потрохах? И всякий‚ кому не лень‚ берет оттуда часть. Как всё-то разберут – много ли останется?"

И это Салтыкову-Щедрину принадлежат такие слова: "Имеем ли мы хотя бы приблизительное понятие о той бесчисленной массе евреев-мастеровых и евреев – мелких торговцев‚ которая кишит в грязи жидовских местечек и неистово плодится‚ несмотря на печать проклятия и на вечно присущую угрозу голодной смерти? Испуганные‚ доведшие свои потребности до минимума‚ эти злосчастные существа молят только забвения и безвестности – и получают в ответ поругание".

2

Русский поэт Д. Минаев (1880 год):

Отчего на Руси
Стала жизнь не легка?
Хоть ребенка спроси,
Хоть спроси старика,
И ответ прозвучит,
Как всеобщий набат:
Виноват в этом жид,
В этом жид виноват!..

Если всюду растет
Только чертополох,
Если беден народ,
Если климат наш плох,
И везде дифтерит
Заражает, как яд,
Виноват в этом жид,
В этом жид виноват!..

Жид, красней за наш стыд,
За наш личный разврат…
Виноват во всем жид,
Жид во всем виноват!..

Десятилетиями в русском обществе складывался образ еврея, презренного торгаша и шинкаря‚ чуждого видом своим и обычаями‚ который – по всеобщему мнению – спаивал и доводил до разорения крестьян черты оседлости‚ и которого‚ конечно же‚ не следовало допускать во внутренние губернии России. Волей-неволей его приходилось терпеть до той желанной поры‚ пока этот еврей не отбросит свою веру, свои традиции и не растворится в окружающих народах.

Подобный стереотип прочно держался до середины девятнадцатого века‚ а русские газеты и журналы способствовали его живучести, проникновению в сознание тогдашнего общества. Усматривали и смаковали случайное‚ наносное‚ привнесенное в еврейское общество невыносимыми условиями существования; практически ни у кого не было желания и потребности вникнуть в их жизнь, представить себе истинную картину существования гонимых и обездоленных. Изредка появлялись статьи‚ авторы которых всерьез и непредубежденно обсуждали еврейскую проблему‚ и евреи‚ стремившиеся к сближению с русским обществом‚ восторгались тогда‚ что с ними "впервые заговорили таким языком".

"Как сирота‚ повсюду толкаемый и униженный‚ при первом сострадательном слове в недоумении вперяет прослезившийся взор в своего благодетеля‚ – писал О. Рабинович‚ – так и мы‚ привыкшие с давних пор в литературе русской встречать слово "еврей"‚ "жид" нераздельно с фальшивой монетой‚ контрабандой‚ шинкарством‚ не верили собственным глазам при чтении статьи‚ в которой о нас рассуждают кротко‚ по-человечески".

Русское общество с восторгом встретило "великие реформы" Александра II‚ и это настроение передалось частично евреям‚ проникнув в самые отдаленные местечки черты оседлости. Наступали иные времена. Новые веяния и идеалы завораживали молодежь‚ и наиболее дальновидные люди уже угадывали будущие изменения. Полина Венгерова с грустью упоминала в "Воспоминаниях бабушки" слова своей матери: "Про две вещи я в точности могу сказать: мы и наше поколение проживем свой век и умрем евреями; наши внуки наверное не умрут евреями, но что станется с нашими детьми – это для меня загадка".

В еврейских общинах России возросло стремление к светскому образованию; ученики еврейских школ переходили в гимназии‚ стремились затем попасть в университеты. Процентную норму ввели позднее‚ при Александре III‚ а пока что министр народного образования России отметил с одобрением: "Евреи‚ поступающие в наши учебные заведения‚ отличаются вообще своими способностями и прилежанием‚ и потому весьма желательно облегчить им способы к получению образования". В учебных заведениях ввели стипендии для поощрения евреев‚ средства на которые брали со "свечного сбора"‚ но наплыв желающих был так велик‚ что со временем эти стипендии отменили: евреи учились без всякого поощрения.

В 1853 году в гимназиях насчитали 159 еврейских учеников‚ в 1880 году их было 7000‚ а к 1886 году количество евреев в низших‚ средних и высших учебных заведениях Российской империи превысило 35 000 человек. В том же году на медицинском факультете Харьковского университета 42 процента от всех студентов составляли евреи‚ в Новороссийском университете Одессы на медицинском факультете их было 31 процент‚ на юридическом – 41. В черте оседлости открывались вечерние курсы‚ кружки‚ частные и общественные школы. Лев Леванда писал: еврейское общество города черты оседлости "есть общество необразованное‚ но образующееся... Здесь все учатся‚ от мала и до велика... Всё жаждет образования. Какое прилежание‚ какое соревнование!"

Это стремление к светскому образованию не затронуло‚ тем не менее‚ основную массу евреев‚ которые продолжали посылать своих детей в хедеры и иешивы. Часть молодежи уходила из местечек в Вильно‚ Минск‚ Одессу и другие города‚ учила там русский язык‚ шла затем в гимназии и университеты‚ а другая часть – их было большинство – старательно изучала Талмуд и сохраняла прежний образ жизни. Но внешний мир соблазнял книгами‚ театрами‚ увеселениями; внешний мир не требовал исполнения многочисленных предписаний религии, прельщал идеалами всеобщего братства в будущем справедливом обществе‚ которое – как верили оптимисты того поколения – без сомнений и колебаний примет в свои ряды и "просвещенного" еврея.

"Чувствовалось в воздухе‚ – писал А. Ковнер‚ – да из "запрещенных" книжек я знал‚ что где-то дышит и живет целый мир‚ которому нет дела до решения таких вопросов: можно ли употребить яйцо‚ снесенное курицей в праздничный день? можно ли употребить мясную посуду‚ если в нее попала капля молока? действителен ли развод между супругами‚ если в письменном тексте развода испорчена хоть одна буква?.. Но этот чужой‚ заманчивый мир был для меня недоступен‚ и не знал я выхода из своего гнетущего состояния".

3

Молодые люди‚ зараженные тоской по иной жизни‚ создавали дополнительное напряжение в еврейском обществе. Возникали трагедии в семьях, начиналась непримиримая борьба "отцов и детей"‚ борьба за души‚ отчаянные попытки родителей – когда силой‚ а когда убеждением – удержать сыновей в их вере и в традиционном образе жизни‚ отчаянные попытки сыновей вырваться из этого мира. "Не торопись сбрасывать с себя еврея‚ – предостерегал герой повести С. Ан-ского своего сына-гимназиста‚ – не торопись разрушать все ограды".

Но будущее показало: стоило только начать‚ и процесс становился для многих необратимым. "Маскилим"-отцы оставались евреями‚ но их дети‚ пройдя через гимназии и университеты‚ уходили из своего народа. И если прежде в еврейских семьях правоверные родители боролись со своими детьми-"маскилим"‚ то эти самые "маскилим"‚ постарев‚ стали бороться со своими ассимилированными детьми. Первые верили когда-то в благотворные действия русского правительства‚ а вторые поверили в либеральные веяния тех лет‚ всколыхнувших русское общество.

"Всё вокруг нас зашевелилось‚ засуетилось‚ зашумело... – отметил Л. Леванда в романе с примечательным названием "Горячее время". – По всему пространству России идет теперь генеральная ломка сверху и снизу. Ломка старых идей‚ заматерелых принципов‚ закаменелых учреждений и въевшихся в плоть обычаев. Шум‚ треск и грохот; всё спешит обновляться‚ очищаться; всё стремится вперед, навстречу чему-то новому‚ небывалому‚ почти неожиданному. Даже наши единоверцы – и те поднялись на ноги и готовы идти... Они только не знают еще – куда".

Гуманизм и терпимость проявились на страницах русских газет и журналов‚ и образованные евреи тут же это ощутили. "Мы впервые очнулись‚ – вспоминал Л. Леванда‚ – когда услышали вокруг себя человеческие голоса‚ голос русского общества‚ говорившего устами русской печати". Благодаря газетам и журналам появилось новое явление – общественное мнение‚ чью силу сразу почувствовали. Теперь уже и евреи желали создать собственную газету на русском языке‚ чтобы ознакомить всех с еврейскими проблемами, открыто высказать давно наболевшее.

Такая газета не случайно появилась в Одессе. Там жили евреи‚ которые знали русский язык; была там и еврейская интеллигенция – врачи‚ нотариусы‚ адвокаты‚ писатели с журналистами‚ что с успехом сотрудничали в русских газетах и журналах. Они могли писать серьезно‚ а не понаслышке‚ о еврейских проблемах; они желали это делать в собственной газете‚ без оглядки на чужого редактора и непременно на русском языке‚ чтобы "отечество увидело поближе полтора миллиона сынов своих". "Мы‚ наконец‚ дожили до момента сознания собственных сил и достоинства‚ – провозглашал писатель О. Рабинович. – Мы излечились от того страшного равнодушия‚ с которым принимали всякую брань и упреки... Мы начали чувствовать обиды‚ – это важное начало".

Была и иная причина для создания еврейской газеты. В 1859 году в Одессе‚ в праздник христианской Пасхи, распространился слух, будто евреи убили в Молдавии христианского ребенка с ритуальной целью. Погром начали греческие матросы со стоявших в порту кораблей, к ним присоединились местные греки; били не только евреев в традиционных одеждах‚ но даже тех‚ "которые уже вполне усвоили себе европейские нравы‚ обычаи‚ образование и костюм". Погром продолжался несколько дней; около тридцати евреев были ранены кинжалами‚ несколько человек умерли от ран и побоев‚ толпа между тем громила винные погреба.

Не успели смыть кровь с пострадавших‚ а газета "Одесский вестник" уже описала случившееся в игриво-благодушном тоне‚ восхищаясь тем‚ "до какой степени русский человек считает естественным разгуляться на праздниках". Заведомо лживое описание событий поразило евреев Одессы. "Факты искажены‚ – возмущался О. Рабинович‚ – дело извращено‚ о греках‚ самых главных разбойниках‚ ни слова!.. Грустно‚ больно‚ отвратительно..." Нужна была собственная газета на русском языке для правдивого описания событий – прошлых‚ настоящих и даже тех‚ которые еще надвигались.

Инициатором создания еженедельника на русском языке был Осип Рабинович‚ популярный к тому времени писатель‚ который публиковал рассказы и статьи в русских газетах и журналах. А получить разрешение помог "человек добра и прогресса"‚ знаменитый хирург Н. Пирогов‚ тогдашний попечитель Одесского учебного округа. Сообщая радостную весть‚ Рабинович призывал: "За работу! За работу‚ стар и млад!.. Родная нива ждет своих пахарей!.. Она до сих пор орошалась нашими слезами‚ теперь оросим ее потом нашим!.. Всходы будут здоровые. Я это предчувствую‚ я в этом убежден".

27 мая 1860 года впервые в России увидела свет еврейская газета на русском языке. На ее титуле было написано – "Разсветъ. Органъ русскихъ евреевъ"‚ с эпиграфом по-русски и на иврите: "И сказалъ Бог: да будетъ свет!" С первых же номеров издатели заявили: "Мы будем твердо держаться правды‚ в том сознании‚ что только она есть душа всякого дела‚ и что без этой души дело‚ при самом своем рождении‚ уже носит в себе зачатки смерти... Наш лозунг – свет‚ наша цель – вперед‚ наша награда – сознание исполненного долга".

В городах и местечках черты оседлости очередной номер "Рассвета" ожидали с нетерпением и передавали из рук в руки. "Рассвет" "не лавировал‚ – вспоминал один из читателей‚ – не льстил‚ не угодничал‚ не хитрил‚ не лукавил‚ а шел прямо к намеченной себе цели‚ ни минуты не забывая принятой на себя задачи". Но неожиданно для всех Рабинович сообщил о прекращении выпуска. "Нам встретились такие препятствия‚ которые преодолеть мы не в силах‚ – кратко заявил он. – Мы предпочитаем мужественную смерть за один раз медленному и мучительному разрушению". "Рассвет" просуществовал один год‚ вышло 52 еженедельных номера‚ на этом он прекратил свое существование.

Лишь через годы стала известна истинная тому причина‚ о которой сначала остерегались говорить. В те либеральные‚ казалось‚ времена не всё дозволялось‚ и Цензурный комитет – специальным циркуляром – запретил без особого разрешения печатать статьи об уравнении евреев в правах с прочими российскими подданными. Редактор "Рассвета" ограничивался прозрачными намеками‚ описывая положение евреев в странах Европы‚ но этого ему не простили и вызвали к генерал-губернатору.

Рабинович вспоминал: "В конце концов, мне сказали и три раза еще обдуманно и вполне сознательно повторили следующее: "Если какая-нибудь статья вашего журнала мне не понравится‚ потому что мне скучно или я в дурном расположении духа‚ просто у меня желудок плохо варит – и я немедленно закрою ваш журнал" (самый журнал удостоился чести быть названным журналом жидовским)... Таким образом‚ его существование поставлено в зависимости от того‚ варит ли или не варит аристократический желудок. Тут ни одно честное сердце не поколебалось бы в выборе‚ и я со спокойной совестью прекращаю свою журнальную деятельность".

4

В начальные годы правления Александра II газеты и журналы проявили небывалый интерес к еврейской проблеме, заговорили о той пользе‚ которую могло бы получить государство от равноправных евреев. Одним из первых опубликовал восторженную статью в "Одесском вестнике" хирург Н. Пирогов‚ сравнив успехи учеников еврейской религиозной школы Талмуд-Тора с печальным положением дел в христианских приходских училищах. "Как можно сметь сравнивать‚ скажут‚ нравственные свойства‚ и еще чьи? – писал он‚ – семитического‚ отжившего племени с нашими! – это неслыханная дерзость!"

Но Пирогов не побоялся поставить в пример русскому обществу традиционное стремление евреев к грамоте. "Еврей считает своей священнейшею обязанностью научить грамоте своего сына‚ едва он начинает лепетать. У него нет ни споров‚ ни журнальной полемики о том‚ нужна ли его народу грамотность. В его мыслях тот‚ кто отвергает грамотность‚ отвергает и закон... И эта тождественность‚ в глазах моих‚ есть самая высокая сторона еврея". Обращаясь к русскому обществу, Пирогов провозглашал: "Накормите, оденьте, обуйте бедных приходских школьников. Пошлите ваших жен посмотреть за раздачей пищи и ее качеством, хлопочите о выборе и достаточном содержании педагога… и ваша приходская школа также переродится, как еврейская Талмуд-Тора".

На статью Пирогова откликнулись журналисты и‚ в свою очередь‚ расширили эту тему. "Воображение не в силах представить никаких ужасов‚ никаких жестокостей‚ никаких казней‚ – писали в "Русском вестнике". – Все они в свое время перепробованы на этом отверженном племени... Нападать на евреев прошла пора‚ и прошла навеки..." А в газете "Русский инвалид" выразились совсем уж однозначно: "Не позабудем врожденной способности евреев к наукам‚ искусствам и знаниям‚ и‚ дав им место среди нас‚ воспользуемся их энергиею‚ находчивостью‚ изворотливостью‚ как новым средством‚ чтобы удовлетворить ежедневно разрастающимся нуждам общества!"

В 1858 году редактор петербургского журнала "Иллюстрация" напечатал статью с грубыми антисемитскими выпадами. Ему ответили в газетах врачи-евреи М. Горвиц и И. Чацкин, и тогда редактор "Иллюстрации" заявил в своем журнале, что "некто ребе Чацкин и ребе Горвиц" подкуплены еврейским "золотом". В прежние времена такая выходка осталась бы безнаказанной‚ но теперь за оскорбленных заступилась российская интеллигенция. Более 150 человек опубликовали протест‚ среди подписавших его – писатели И. Тургенев‚ Н. Чернышевский‚ Т. Шевченко‚ П. Мельников-Печерский‚ И. Аксаков‚ историки С. Соловьев и Н. Костомаров‚ актер М. Щепкин. "В лице г.г. Горвица и Чацкина‚ – писали они‚ – оскорблено всё общество‚ вся русская литература".

Не каждый из подписавших протест терпимо относился к евреям, и кое-кто это вскоре доказал антиеврейскими выступлениями. Но либеральные веяния были еще сильны в русском обществе, не позволяя проявить истинные чувства‚ да и намерения правительства отличались пока что гуманностью: кто мог себе позволить – пойти против намерений высшей власти? Но впереди были иные времена и иной подход не к абстрактной теперь проблеме‚ а к конкретным представителям этого народа‚ которые – после некоторого расширения прав – поселились во внутренних губерниях России. Благие намерения и желание помочь обездоленным не всегда выдерживают испытания на практике‚ особенно когда эти обездоленные появляются неподалеку и требуют чуточку потесниться.

Многие интеллигенты‚ готовые прежде посочувствовать "отверженному племени"‚ обнаружили детей и юношей этого "племени" в гимназиях и университетах‚ еврейских банкиров‚ купцов и промышленников во главе банков и крупнейших компаний‚ еврейских инженеров – на строительстве железных дорог‚ еврейских журналистов – в русских газетах‚ адвокатов – в судах‚ врачей – в больницах‚ а представительниц прекрасного пола этого "отверженного племени", в роскошных нарядах из Парижа, на балах и в ложах театров. Уже восхищались скульптурами Марка Антокольского‚ аплодировали на концертах скрипачу Генриху Венявскому и виолончелисту Карлу Давыдову‚ посылали детей в столичные консерватории‚ которые основали Антон и Николай Рубинштейны‚ с почтением говорили о скрипичной школе профессора Петербургской консерватории Леопольда Ауэра‚ откуда выходили прославившиеся на весь мир музыканты.

Внедрение в русское общество продолжалось. "Все стали сознавать себя гражданами своей родины‚ все получили новое отечество‚ – писал еврейский юноша с преувеличением‚ естественным для восторженного состояния. – Каждый молодой человек был преисполнен самых светлых надежд и подготовлялся самоотверженно служить той родине‚ которая так матерински протянула руки своим пасынкам. Все набросились на изучение русского языка и русской литературы; каждый думал только о том‚ чтобы поскорее породниться и совершенно слиться с окружающей средой..." В этом стремлении к скорейшему "слиянию" не очень заботились о национальном самосохранении; самые прыткие‚ как обычно‚ уже забегали вперед, предлагая брать русских кормилиц для грудных детей‚ чтобы "еврейские семейства теснее примкнули к русскому элементу".

Евреи-ассимиляторы заговорили о том‚ что "евреев‚ как нации‚ не существует", и они давно "считают себя русскими Моисеева вероисповедания". "Правительство стремится к тому‚ чтобы‚ не нарушая нашей веры‚ облагородить и обрусить нас‚ то есть сделать нас истинно счастливыми гражданами‚ – уверяли очередные оптимисты. – Через самое малое время религиозная вражда потеряет свое жало, водворится исподволь мир‚ братство и любовь". В еврейской газете "День" писали о необходимости "проникнуться русским национальным духом и русскими формами жизни"‚ а поэт Йегуда Лейб Гордон выдвинул популярный по тем временам призыв: "Будь евреем у себя дома и человеком на улице".

Интересное дело: многие десятилетия до этого призывы к слиянию раздавались со стороны русского общества‚ и теперь ему следовало бы раскрыть объятья долгожданным пришельцам. Но "слияния" не получалось. Велико было расстояние между русским дворянином и местечковым евреем‚ и вдруг этот чужак объявился поблизости – удачливый выскочка‚ который благодаря богатству и способностям попал в закрытое для него прежде общество, вызвая там раздражение. Менялся со временем его облик‚ менялись манеры‚ но проглядывал порой всё тот же местечковый еврей‚ которого выдавало плохое знание русского языка.

Эту характерную особенность отметили русские писатели. У И. Лажечникова: "О вей, о вей! Не знаю, как и помоць". У М. Салтыкова-Щедрина еврей-откупщик провозглашает с энтузиазмом при виде новобранцев: "По царке (по чарке)! По две царки на каздого ратника зертвую! За веру!" У Н. Некрасова хор евреев-финансистов поёт: "Денежки – добрый товар. Вы поселяйтесь на жительство‚ Где не достанет правительство‚ И поживайте‚ как царрр!"

Объявившись во внутренних губерниях‚ еврейские купцы‚ банкиры и промышленники усиливали конкуренцию в торговле‚ фабричном производстве и банковском деле‚ а евреи-интеллигенты‚ выпускники университетов‚ успешно конкурировали с христианами в сфере свободных профессий. Выяснилось вдруг‚ что мост между народами нельзя строить с одной только стороны. В этом деле нужны два партнера‚ один из которых желал бы раствориться без остатка в другом народе‚ отбросив с облегчением национальные отличия‚ а другой, как минимум, не возражал бы против того‚ чтобы в его народе кто-то растворялся‚ и не отпихивал от себя нежелательных пришельцев.

Конечно‚ каждый отдельный еврей мог в душе считать себя русским по воспитанию и культуре, благополучно прожить жизнь с таким комфортным ощущением‚ но в какой-то момент количество этих пришельцев превысило некую критическую величину‚ и общество стало реагировать на неожиданное вторжение "восторжествовавших жидов и жидишек". "Москва провоняла чесноком, – писали в русской газете в 1873 году. – Поезд привозит новые и новые толпы жалких‚ оборванных‚ грязных и вонючих еврейских женщин‚ детей и их не менее оборванных отцов и братьев. Неужели все они ремесленники или имеют высшее образование‚ что находятся в Москве?.." Сбывалось остережение еврейского писателя И. Л. Переца: "Давно пришла пора и пробил час, и надо выйти на улицу, – вот только люди на этой улице отнюдь не ждут нас".

Куда девался прежний гуманизм либерального общества? Что стало с терпимостью и сочувствием к "отверженному племени"? Снова заговорили в печати о походе против евреев‚ снова обвинили Талмуд, призвав "к уничтожению и искоренению еврейских обрядов"‚ после чего можно будет "отменить для евреев всякие ограничения". Чтобы придать нападкам научный характер‚ начали цитировать "Книгу кагала" Я. Брафмана‚ которая дала повод новому‚ неизвестному прежде обвинению в политическом объединении мирового еврейства во вред христианскому населению. Даже созданное в Петербурге "Общество распространения просвещения между евреями в России" причислили – по рекомендации Брафмана – к тайному "всемирному еврейскому заговору"‚ хотя его целью было "распространение среди евреев русской грамоты и полезных знаний".

Казалось‚ возвращаются старые времена с их нетерпимостью и насильственными мерами воздействия‚ но в России уже появилась еврейская интеллигенция‚ воспитанная на идеалах русской культуры‚ и ее представителей ранили высказывания тогдашних властителей дум‚ перед которыми они прежде преклонялись. Славянофил И. Аксаков‚ пользовавшийся огромным влиянием в русском обществе‚ писал в газете‚ что "не об эмансипации евреев следует толковать‚ а об эмансипации русских от евреев". Особенно привлекал многих Ф. Достоевский, один из крупнейших писателей того времени. Двойственным было его отношение к еврейству‚ где неприязнь боролась с изумлением‚ когда он вспоминал о неистребимости этого народа в течение сорока веков.

"Тут не одно только самосохранение является главной причиной‚ – писал Достоевский‚ – а некоторая идея‚ движущая и влекущая‚ нечто такое мировое и глубинное‚ о чем‚ может быть‚ человечество еще не в силах произнести своего последнего слова". И хотя он постоянно заявлял: "Я вовсе не враг евреев‚ и никогда им не был"‚ – его высказывания о пагубной роли евреев производили тяжелое впечатление на еврейскую интеллигенцию‚ которая шла на сближение с русским народом. "Верхушка евреев воцаряется над человечеством всё сильнее и тверже‚ и стремится дать миру свой облик и свою суть"‚ – писал Достоевский. Он выступал "за полнейшее равенство прав (евреев) с коренным населением"‚ но лишь после того‚ как "еврейский народ докажет способность свою принять и воспользоваться правами этими без ущерба коренному населению".

Во время войны с Турцией возросли славянофильские настроения в обществе, ухудшилось отношение к евреям. Не успела закончиться та война‚ еврейские солдаты не излечились еще от полученных ран‚ как в городе Калише Царства Польского произошел еврейский погром. Толпа громила синагогу‚ лавки и дома евреев‚ а петербургская газета "Новое время" сообщила об этом в игривой форме: "Полудети-католики преисправно кровянили морды жидят и жидовок". Эта газета выделялась юдофобскими выступлениями‚ публиковала любой слух‚ порочащий евреев‚ перепечатывала любую клевету из любого источника.

В 1880 году редактор "Нового времени" А. Суворин опубликовал статью "Жид идет!" – это заглавие стало лозунгом времени‚ определив антиеврейскую политику на несколько десятилетий вперед.

5

В годы правления Николая I евреи не принимали участия в русском общественном движении. Еврейское население черты оседлости жило замкнутой жизнью‚ стараясь оградить себя от внешнего влияния‚ а образованные евреи с университетскими дипломами насчитывались тогда единицами. Их контакты с русской интеллигенцией были редкими‚ их интересы не совпадали с интересами русского общества‚ они не разбирались в оппозиционных настроениях того времени.

При Александре II возросло количество евреев в гимназиях и университетах‚ расширились их контакты с русской интеллигенцией‚ еврейские студенты стали копировать "нигилистические" взгляды русской молодежи. В середине шестидесятых годов на улицах Киева можно было увидеть длинноволосого еврея-студента в пледе‚ накинутом на плечи‚ с палкой в руке‚ или еврейскую девушку с коротко остриженными волосами. Это вызывало у евреев возмущение или насмешки‚ но жизнь двигалась дальше, тянула за собой многих. Заговорили о долге интеллигенции перед народом‚ и молодые люди подвергали себя лишениям‚ ели только черный хлеб с селедкой‚ страдая оттого‚ что и такая "жизнь в роскоши" куплена "страданиями и трудом миллионов". Русская молодежь для искупления своей вины стала устраивать для рабочих вечерние и воскресные школы‚ открывала кооперативные лавки‚ швейные и переплетные мастерские на артельных началах‚ – еврейская молодежь делала то же самое по их примеру‚ чтобы "вернуть долг народу".

Выучив русский язык‚ молодые люди с изумлением обнаружили‚ что существует русская литература‚ о которой они прежде ничего не знали. "Русские имеют литературу‚ – удивлялась героиня романа Л. Леванды. – Совершенно новое для нас открытие‚ не правда ли?" Евреи зачитывались статьями Чернышевского‚ Добролюбова и Писарева‚ учили наизусть стихи Пушкина‚ Лермонтова и Некрасова‚ восхищались Тургеневым и Достоевским‚ лелеяли смутные мечты о "всемирном братстве"‚ когда все люди станут любить друг друга, пользоваться сообща плодами культуры‚ науки и техники. "Неведомая для нас Россия... представлялась нам светлой‚ преимущественно состоящей из людей‚ проникнутых идеями Белинского‚ Тургенева и Некрасова... Помнится‚ с каким восторгом и увлечением молодые люди прислушивались... к проповеди о научной истине‚ о свободной любви‚ к намекам на политическую свободу. Немало плакали мы на представлении "Доходного места" и подобных пьес".

Популярность Александра II постепенно падала. Либералы в русском обществе ожидали от него новых реформ‚ и потому болезненно реагировали на арест и ссылку в Сибирь Н. Чернышевского‚ на жестокое усмирение польского восстания 1863 года‚ на исключение молодежи из гимназий и университетов. В апреле 1866 года студент Д. Каракозов из мелкопоместных дворян совершил неудачное покушение на Александра II; в его кармане обнаружили прокламацию "Друзьям-рабочим": "Грустно, тяжко мне стало, что… погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ…" Каракозова казнили; выстрел в царя повлек за собой аресты и высылки под надзор полиции; разогнали в Петербурге кружок молодежи‚ а двадцатилетнего Марка Натансона, будущего революционера, за активную работу в этом кружке без суда сослали на север.

Затем среди молодежи России возникло "народничество" – "хождение в народ" для агитации среди крестьян. Молодые интеллигенты были чужаками в русской деревне‚ их встречали с подозрением‚ принимая порой за воров‚ и вообще не понимали‚ зачем эти люди шатаются по окрестностям, к чему призывают крамольными речами. "Хождение в народ" продолжалось несколько лет‚ в нем участвовало пятнадцать-двадцать евреев. "Мы были народники‚ – с гордостью вспоминал один из них‚ – и мужики были наши родные братья". Скептически настроенный очевидец отметил в своих наблюдениях: "Я никак не мог увидеть живого смысла в том, что внук виленского раввина и сын ковенского маклера, никогда не видавшие русской земли и русского мужика… горячо спорят друг с другом о том, в каких формах рязанскому, сибирскому и полтавскому крестьянству надо владеть своею землею".

Евреям в русских деревнях приходилось значительно труднее‚ нежели их товарищам: они выделялись наружностью‚ манерами‚ порой и акцентом. Чтобы завоевать доверие‚ "народники" должны были доказать на деле‚ что они прекрасно справляются с полевыми работами, могут трудиться не хуже крестьян. Требовались умение и сила‚ но этим обычно не обладали евреи‚ незнакомые с сельским трудом, поэтому И. Аптекман и А. Хотинский работали в деревнях фельдшерами. "Бунтарь должен... повести за собой крестьян на бой‚ восстание… – писал один из евреев-"народников". – Но откуда тощий‚ щуплый и робкий еврейский юноша‚ редко бывавший за чертой города‚ а то и местечка‚ в котором он до того жил‚ мог почерпнуть указанные выше способности‚ свойства и знания?"

Евреи-"народники" испытывали порой разочарование‚ идеализируя крестьянина. "Как-то раз я был в ударе‚ – вспоминал И. Аптекман. – Я развернул перед моей аудиторией картину будущего социального строя‚ долженствующего воцариться у нас после народного восстания‚ когда сам народ сделается хозяином всех земель‚ лесов и вод. На самом‚ так сказать‚ интересном месте меня прервал один из моих слушателей торжествующим возгласом: "Вот будет хорошо‚ как землю поделим! Тогда я принайму двух работников‚ да как заживу-то!"…" Но и такое столкновение с действительностью не расхолаживало молодых идеалистов, которые без колебаний приняли новую веру взамен утраченной. Свою надежду на "русского мужика" они переносили с конкретного крестьянина‚ который их разочаровывал‚ на крестьян вообще. "И чем дальше от нас в географическом отношении были эти "добрые земледельцы"‚ – говорил Л. Дейч‚ – тем охотнее мы готовы были наделять их всевозможными добродетелями и положительными качествами... жертвовать решительно всем ради улучшения условий их жизни".

Еврейское "хождение в народ" удавалось не каждому‚ и кое-кто поэтому агитировал среди рабочих. В Киеве члены еврейского кружка П. Аксельрода учили грамоте плотников и стекольщиков‚ читали им популярные книги, вели пропаганду. Считалось‚ что в рабочую среду легче проникнуть‚ если самому быть рабочим; для этого нанимали‚ к примеру‚ еврея-сапожника‚ который обучал молодых революционеров сапожному ремеслу‚ а они не теряли времени даром и‚ в свою очередь‚ агитировали его во время учебы.

В 1872 году в Вильно образовался кружок молодежи‚ не более десяти человек‚ которые отрицали еврейскую "регрессивную" религию‚ "архаический" язык‚ национальность, призывая к борьбе за "общечеловеческие идеалы добра и справедливости". "Для нас‚ социалистов‚ нет ни национальностей‚ ни расовых разделений‚ – провозглашал участник кружка А. Либерман. – Все мы‚ живущие в России‚ русские; у нас одни интересы, одни обычаи. Мы – русские! Соединимся же против врагов во имя равенства и братства!"

Они получали из-за границы нелегальную литературу и распространяли ее в городе‚ готовились "идти в народ", пропагандировать свои идеи среди российского крестьянства. Планов было много и много споров‚ молодые люди не умели таить свои намерения и попали под подозрение полиции. Провели обыск у основателя кружка А. Зунделевича‚ нашли сапожные инструменты‚ "но и этого было достаточно для уличения Зунделевича в государственном преступлении... Верно‚ говорят‚ он хочет идти в народ". По городу прошли обыски‚ одних членов кружка арестовали‚ другие убежали за границу‚ а полицмейстер призвал к себе представителей еврейской общины и заявил: "Мы до сих пор считали вас‚ евреев‚ только мошенниками; теперь же будем считать вас и бунтовщиками".

От еврейской общины потребовали повлиять на молодежь‚ и в молитвенных домах Вильно зачитали такое обращение: "Недавно появились негодные люди с извращенными понятиями‚ зло называющие добром‚ а добро – злом... Они пишут бессмысленные книги‚ говорят разнузданные речи; услащая преступление вкрадчивыми и увлекательными словами‚ они действуют губительно на своих товарищей..." Но воззвание не помогло‚ и вскоре из Вильно уже сообщали‚ что "дело разветвляется назло всем проповедникам и сыщикам". Полиция снова провела обыски‚ нашла запрещенные книги и арестовала 40 человек‚ среди которых оказались четыре девушки и солдат. Следом за Вильно еврейский кружок образовался в Ковно‚ где тоже желали "слиться с русским мужиком"‚ но со временем научились произносить новые для них слова – "социализм" и "коммунизм".

Теоретики "народничества" считали "народом" лишь крестьянство‚ обладавшее скрытой революционной энергией‚ которую следовало пробудить. В рабочих тоже предполагалась "скрытая сила"‚ а евреев признавали "исключительно торговым" народом; даже ремесленников в их крохотных мастерских не принимали в расчет и считали‚ что они не прочь стать "гешефтмахерами" при благоприятных условиях. "Для нас существовал один только несчастный‚ обездоленный трудящийся люд‚ понимавший и говоривший на господствующем русском языке"‚ – вспоминал один из евреев-"народников". А потому призыв "Иди в народ!" означал для них – иди в русский народ‚ одновременно с этим уходи из еврейства‚ ассимилируйся‚ как можно скорее усвой "русский национальный дух". "Пусть каждый из нас сойдется с людьми своего класса и сословия без различия исповедания‚ – предлагал социалист А. Либерман‚ – и тогда мы сможем заявить: у нас‚ евреев‚ нет своей особой культуры‚ отличающейся от культуры народностей‚ среди которых мы живем".

Эта революционно настроенная молодежь враждебно относилась к традиционному еврейству‚ и подобно многим неофитам – новообращенным‚ переняв новые идеи‚ готова была беспощадно разрушать старый мир во имя "общечеловеческих" идеалов. "У меня‚ да и не только у меня одного‚ – рассказывал один из них‚ – неверие и ненависть ко всякой вере приняли в то время характер истинного фанатизма. Когда я проходил мимо синагоги‚ откуда доносились звуки молитвы или учения Талмуда‚ я скрежетал зубами от злобы. Высшим наслаждением для меня было доказывать‚ что Ветхий Завет не написан Моисеем‚ что Иисус Навин не остановил солнца‚ что царь Давид скверный человек‚ а сын его Соломон – глуп и т. д.".

Для этих новообращенных всё было однозначно в век "торжества наук и разума". "Железные дороги‚ телеграф и прочее объединили всех людей‚ – провозглашали они. – Слившись с другими народами‚ евреи забудут свою религию‚ а вместе с нею и свой язык".

6

Новые веяния разочаровали старое поколение "маскилим"‚ которые надеялись прежде на просвещенную еврейскую молодежь. И неожиданно они увидели‚ что эта молодежь‚ пройдя через университеты, получив недоступные для других льготы‚ стремительно ассимилируется и уходит из народа. Первым выступил против прежних идей "слияния" П. Смоленскин в журнале на иврите "Га-Шахар" ("Рассвет")‚ который издавали в Вене. "Они всё твердят нам: будем‚ как все народы! – писал он. – Я тоже самое говорю: будем‚ как они‚ добиваться просвещения‚ оставим‚ как и они‚ вредные предрассудки и будем верными гражданами в стране нашего рассеяния; но не будем... подобно им‚ стыдиться нашего происхождения, станем дорожить нашим языком и нашим национальным достоинством".

Перец Смоленскин определял еврейство‚ лишенное собственной территории‚ "духовной нацией"‚ которая имеет такое же право на культурную и национальную жизнь‚ как прочие народы. Основа еврейства – язык иврит и вера в национальное освобождение. Без иврита нет иудаизма‚ а без иудаизма нет еврейского народа. "Все те‚ кто презирает еврейский язык‚ – провозглашал Смоленскин‚ – презирают весь народ‚ и нет им места во Израиле‚ они предатели народа!"

А власти уже разгромили движение "народников"‚ несколько сот человек попали в тюрьмы и в сибирскую ссылку. В ответ на это возникло тайное общество "Земля и воля"‚ участники которого взялись за оружие. Вера Засулич стреляла в Петербурге в градоначальника Ф. Трепова‚ в Киеве убили жандармского офицера‚ в Харькове – генерал-губернатора‚ в Петербурге – шефа жандармов. Участников покушений вешали по приговорам судов‚ заточали в казематы‚ но заговорщики совершали новые акты террора по всей России.

В 1879 году общество "Земля и воля" раскололось на "Черный передел"‚ который занимался агитацией в деревне‚ и на радикальную "Народную волю". Народовольцев было мало; они не могли рассчитывать на широкую поддержку тех‚ ради кого затевали революцию‚ а потому объявили террор орудием партийной борьбы‚ единственным средством‚ способным вызвать перемены в России. В своей прокламации они сообщали: "В наших руках есть только одно средство – террор. Не с легким сердцем мы к нему прибегаем‚ нас вынуждают к тому сила обстоятельств и бессилие людей. Будет еще кровь: будем мы казнить‚ будут нас казнить".

В 1879 году народоволец Г. Гольденберг смертельно ранил харьковского губернатора князя Д. Кропоткина. В Петропавловской крепости он поддался на уговоры прокурора, невольно выдал своих сообщников и повесился в тюремной камере, не выдержав нравственных мук. Перед смертью Гольденберг написал "Исповедь", в которой открывал "честным людям всего мира" свою душу: "Я думал так… Не будет смертных казней, не будет всех ужасов, два-три года спокойствия, — конституция, свобода слова, амнистия… и тогда мы будем мирно и тихо, энергично и разумно развиваться, учиться и учить других, и все были бы счастливы".

Народовольцы определили главную свою задачу – "все силы сосредоточить на одном лице государя"‚ и началась охота за царем. В него стреляли на петербургской площади‚ взорвали мину под поездом‚ в котором он должен был ехать‚ делали подкопы под улицами, произвели взрыв в Зимнем дворце, – в этом участвовали и евреи, которых казнили по приговору суда или приговаривали к каторжным работам. Геся Гельфман была хозяйкой конспиративной квартиры‚ где хранили взрывчатые вещества и печатали народовольческую газету. "Никто не умел лучше ее ладить с домохозяевами и дворниками, – писали о ней, – заговаривать‚ что называется‚ зубы непрошеным посетителям... Под видом самой непринужденной простоты‚ даже болтливости‚ в ней скрывались замечательное присутствие духа и находчивость". На квартире Геси Гельфман была динамитная мастерская‚ в которой Н. Кибальчич приготовил "снаряды" для убийства Александра II‚ и оттуда‚ в день покушения‚ их унесли с собой "метальщики снарядов".

1 марта 1881 года министр внутренних дел Российской империи выпустил официальное сообщение: "Сегодня‚ первого марта‚ в час сорок пять минут пополудни‚ при возвращении Государя Императора с развода‚ на набережной Екатерининского канала‚ у сада Михайловского Дворца‚ совершено было покушение на священную жизнь Его Величества посредством брошенных двух разрывных снарядов. Первый из них повредил экипаж Его Величества. Разрыв второго нанес тяжелые раны Государю. По возвращении в Зимний Дворец‚ Его Величество сподобился приобщиться Св. Тайн и затем в Бозе почил – в три часа тридцать пять минут пополудни. Один злодей схвачен".

Народоволец М. Кроль, из воспоминаний: "На улицах вдуг стало пусто, на всех напал какой-то безотчетный страх. С лихорадочной поспешностью всюду закрывались ворота, дворники впускали во двор только своих жильцов. По опустевшим улицам люди двигались, как тени, говорили между собой шепотом. Отряд казаков промчался бешеным галопом по Невскому проспекту и окружил Зимний дворец: боялись, по-видимому, восстания. В городе стало тихо, как в могиле". В день похорон на гроб Александра II среди прочих венков возложили венок с надписью – "От петербургской еврейской общины". На черной бархатной ленте был написан белыми буквами стих из Плача Иеремии: "Дух жизни нашей – помазанник Божий – погиб в сетях их"‚ а на белой ленте черными буквами из Книги Самуила: "Да будет душа господина моего завязана в узле жизни у Господа Бога".

Один из народовольцев вспоминал встречу с Гельфман в день убийства царя: "Я встретил ее у знакомых курсисток‚ у которых скопилась нелегальная литература. Полиция обыскивала тогда целые дома‚ особенно населенные студенчеством. Они боялись обыска и хотели сбыть куда-нибудь эту литературу. Гельфман взяла себе весь сверток со словами: "Ну‚ у меня этого добра так много‚ что мне всё равно"…" На другой день в ее квартиру позвонила полиция. Тут же послышался выстрел: это один из народовольцев покончил жизнь самоубийством. Дверь открыла Геся Гельфман и сразу предупредила‚ чтобы полицейские были осторожны: в квартире находится динамит. На допросах она заявила: "Зовут меня Геся Миронова Гельфман. От роду имею 26, вероисповедания иудейского. Звание мое мещанка города Мозыря, Минской губернии, незамужняя... Принадлежу к партии "Народная воля", о своей же революционной деятельности... никаких ответов давать не желаю".

В конце марта суд вынес смертный приговор А. Желябову‚ С. Перовской‚ Н. Кибальчичу‚ Т. Михайлову‚ Н. Рысакову и еврейке Г. Гельфман. Осужденные отказались обжаловать приговор и ждали казни‚ но в камере Гельфман почувствовала‚ что вскоре должна стать матерью. Перед ней возникла проблема: идти на казнь вместе с другими осужденными или спасти жизнь будущего ребенка. Она хотела посоветоваться с отцом ребенка‚ тоже арестованным народовольцем‚ но ей ответили: "Свидание между двумя преступниками не допускается по правилам". Геся Гельфман решила спасти ребенка и подала заявление: "Считаю нравственным долгом заявить‚ что я беременна на четвертом месяце". Медицинская экспертиза подтвердила ее заявление‚ и особое заседание Сената постановило отложить исполнение приговора, казнить Гельфман через сорок дней после родов.

В защиту Геси Гельфман писали в газетах всего мира‚ с открытым письмом к русскому правительству обратился писатель Виктор Гюго‚ и Александр III заменил ей смертную казнь на вечную каторгу. В тюрьме у Геси Гельфман родилась девочка‚ которую передали в воспитательный дом с указанием – "чтобы дочь Гельфман носила иную фамилию". И мать‚ и дочь вскоре умерли: одна в тюрьме‚ другая в воспитательном доме.

7

Необходимое дополнение.

В 1879 году в Киеве был арестован восемнадцатилетний студент Иосиф Розовский – за распространение прокламаций партии "Народная воля". Он никого не выдал и был приговорен к повешению, хотя по российским законам считался еще несовершеннолетним, к которым смертная казнь не применялась. Его казнили в марте 1880 года; вместе с ним взошел на эшафот унтер-офицер Мелентий Лозинский, сын священника – также за распространение прокламаций.

Эту казнь описал Л. Толстой в романе "Воскресение". Розовский: "Худенький, маленький, с блестящими черными глазами, живой и, как все евреи, очень музыкален. Голос у него еще ломался, но он прекрасно пел…" Вывод на казнь: "Детское лицо его (Розовского) с влажными черными глазами было красно и потно. На нем тоже было чистое белье, штаны были слишком широки, и он всё подтягивал их обеими руками и весь дрожал... Лозинский не противился, но Розовский долго бился, так что его втащили на эшафот и силой вложили ему голову в петлю".

Л. Толстого потрясла эта казнь, и он написал в письме: "Как же после этого не быть 1-му марта?.." (дню убийства Александра II).

Первая газета в России увидела свет в 1621 году. Она была рукописной, называлась "Вестовые письма", содержала материалы из иностранных газет, известия о внутренней жизни и выходила для одного читателя, царя Михаила Федоровича. Лишь в 1703 году, при Петре I, стали выпускать печатную газету "Ведомости".

Еврейские газеты и журналы хотели выпускать в России с начала девятнадцатого века. В 1804 году Нафтали Герц Шульман решил издавать в Шклове еженедельник на иврите. "Братья мои! – писал он в специальном воззвании. – В настоящее время даже в маленьких городах немало людей‚ жаждущих знания... Поэтому я решил выпускать еженедельно известия о новостях и событиях‚ происходящих на белом свете". Успеха это дело не имело‚ но в 1813 году Александру I доложили‚ что виленские евреи "желают издавать газету на своем языке"‚ то есть на идиш. Пытались найти цензора в Виленском университете‚ но там не оказалось ни одного профессора‚ который знал идиш‚ – и дело заглохло.

В 1823 году литовский раввин Менаше Илиер выпустил листок с параллельными текстами на иврите и на идиш, чтобы делиться с читателями "тем немногим‚ чем Всевышний озарил меня". Вышел один номер‚ после чего издание прекратилось. В том же году в Варшаве Антон Эйзенбаум начал издавать еврейскую газету "Привисленский наблюдатель". Успеха газета не имела‚ продержалась два года и закончила свое существование.

***

В 1856 году Л. Зильберман начал выпускать в Пруссии еженедельник на иврите "Га-Магид" – "Проповедник". Газета выделялась цветистым стилем изложения, сообщение о пожаре в Брест-Литовске начиналось так: "О‚ Брест-Литовск! Не поможет тебе‚ что ты вопишь и покрываешься пеплом своего пожарища! Кто сочувствует тебе‚ кто проведает тебя? Стань же на столбцы "Га-Магида" и возопи‚ как крокодил..." Издатель печатал оды‚ восхвалявшие русского царя‚ но цензура на границе вымарывала тушью отдельные абзацы и целые статьи. Вымарали однажды такую фразу: английские "евреи весьма способствуют процветанию страны"‚ а в предложении – "самый забитый и загнанный еврей у этого мецената превращается в человека с выпрямленной спиной и со свободным духом" вымарали слова – "со свободным духом".

В 1860 году появились новые газеты на иврите: в Вильно – "Га-Кармель" (по названию горы в Эрец Исраэль)‚ в Одессе – "Га-Мелиц" ("Заступник")‚ а в Варшаве‚ в 1862 году – "Га-Цфира" ("Заря"). После закрытия одесской газеты "Разсвет" стали издавать там же еженедельную газету "Сион" на русском языке. На титуле газеты был написан тот же эпиграф‚ что и на титуле "Разсвета", по-русски и на иврите: "И сказалъ Бог: да будетъ свет!" "Сион" просуществовал менее года и закрылся, потому что его авторам не давали защищаться от нападок "на евреев и еврейскую религию". Семь лет после этого не было в России еврейской газеты на русском языке‚ лишь в 1869 году появилась в Одессе еженедельная газета "День". Ее издавали пару лет и закрыли из-за цензурных придирок после одесского погрома 1871 года.

Затем периодические издания на русском языке появились в Петербурге. В 1871 году стали выходить сборники "Еврейская библиотека"‚ чтобы "ознакомить русскую публику с тем‚ чем были евреи‚ чем они стали теперь‚ и чем они могли быть при известных условиях". В 1879 году появились в Петербурге еженедельники "Рассвет" и "Русский еврей"‚ а в 1881 году – ежемесячный журнал "Восход". "Еврейские газеты! – восторгался современник. – Какая новизна!.. День появления той или иной газеты был для нас истым праздником. Мы не могли дождаться‚ пока их принесут домой‚ а бежали за ними на почту, читали их на ходу‚ на улице. И как читали! Читали с восхищением‚ читали от начала до конца‚ от заголовка до объявлений включительно".

***

В 1881 году видные петербургские евреи составили записку о положении российских евреев; среди прочего в ней был приведен такой пример:

"Еврейская девушка‚ прибывшая в Москву с намерением учиться стенографии‚ не нашла иного средства избавиться от преследований полиции‚ как взять билет проститутки‚ так как даже окончание одного из высших женских курсов не дает еврейке права жительства вне "черты"... Но когда по настоянию полиции эта девушка подвергнута была установленному освидетельствованию‚ то врач нашел у нее присутствие таких признаков‚ которые исключают всякую мысль о занятии проституцией. Таким образом, для того чтобы спокойно учиться чему-нибудь вне "черты"‚ честные еврейки вынуждены надевать пред начальством маску разврата".

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее