Проза
Глава вторая
ВЗРОСЛЕНИЕ
1
Лишь Моше Лейб появился на свет, пришли соседские дети, спели «Шма, Исраэль!» – «Слушай, Израиль! Господь, Бог наш, Господь один!», чтобы с первого дня жизни он услышал эти слова. Его мать пела, укачивая сына: «Малыш, закрой глазки. Даст Бог, и ты станешь раввином».
Но как исполнить ее мечту?
Только учебой.
В Торе сказано – словами Бога: «И когда войдете в страну и посадите какое-либо дерево плодоносное… три года да будут плоды его для вас дикими, несъедобными». Толкователи утверждают: «посадите дерево плодоносное» – также намек на рождение ребенка, который лишь на четвертый год способен воспринимать буквы языка иврит.
Когда Моше Лейб подрос и исполнилось ему три года, его завернули в талес (молитвенное облачение), и отец понес сына в хедер, к учителю. Рядом шла мать, принаряженная, заплаканная, в руке держала кулек с лакомствами, а встречные поздравляли родителей по столь радостному поводу.
В комнате стоял длинный стол со скамейками.
Во главе стола возвышался на табурете учитель (меламед – на языке иврит), на скамейках сидели мальчики.
Нового ученика усадили на свободное место, учитель раскрыл книгу Торы, показывал буквы: «Это алеф. Это бет. Это гимел...», а на голову ребенка сыпали конфеты с пряниками, чтобы учение соединилось у него со сладостью.
Эли Визель, из книги «Легенды нашего времени» (город Сигет в Румынии, начало двадцатого века):
«Первым моим учителем был пухленький старичок с белой бородой, живыми глазами и бескровными губами… Ничто в мире не существовало для него вне двадцати двух букв священного языка. Он говорил нам с нежностью:
– Тора, дети мои, что это такое? Это сокровищница, полная золота и драгоценных камней. Но чтобы проникнуть туда, нужен ключ… А ключ, дети мои, что это такое? Это алфавит – Алеф-бет. Итак, повторяйте за мной громко, еще громче: алеф, бет, гимел. Еще и еще раз, громко, с гордостью: алеф, бет, гимел, и ключ станет частью вашей памяти, вашего будущего. Алеф, бет, гимел…»
2
Утверждали еврейские законоучители: «Весь мир существует лишь благодаря звукам детских голосов, повторяющих слова Торы». И еще говорили: «Детей не отрывают от изучения Торы даже для строительства Храма».
«Шулхан арух» – в переводе с иврита «Накрытый стол», свод правил религиозной, семейной и гражданской жизни, который предписывает поведение еврея от рождения до смерти, – в нем сказано среди прочего:
«Каждый человек должен обучать своего сына Торе... Если отец не нанимает учителей для сына, то его принуждают к этому‚ даже забирают часть имущества к покрытию расходов по учебе. Начальные школы должны быть в каждом городе; если же где-нибудь их нет, то жителей предают ”херему” (отлучению от общины), пока не пригласят учителя».
Обучение было обязательным для всех мальчиков до тринадцати лет, ибо, как говорил Гиллель Старейшина, «где нет прибыли, там убыль».
Занятия проходили в доме меламеда, который получал вознаграждение за свою работу, – если ребенок появлялся на свет в бедной семье, за него платила община. Дети учились с утра до вечера; только по пятницам их отпускали пораньше‚ и они прыгали «как телята по улицам города или местечка‚ поднимая ужасный шум».
Цви Прейгерзон, из «Неоконченной повести» (перевод с иврита Веньямина Прейгерзона):
«О, Песах, мой учитель и ребе! В те далекие печальные годы учился и я в его тесном хедере – пером, как резцом по камню, высекал слова на иврите, бусинками нанизывал букву за буквой и бережно укладывал их в свою тетрадь, в длинные наклонные строчки…
Мы возвращались домой зимними вечерами. Под ногами скрипел снег, плотно покрывавший деревянный тротуар, и слабое пятнышко света нашего фонаря освещало крошечный кусочек дороги. Едва теплился огарок свечи, и в дрожащем его отблеске мы с трудом находили свой путь. Ночь, кромешная ночь, окутывала нас непроницаемой мглой…»
На первом этапе дети начинали читать на иврите‚ изучали Тору и отрывки из книг пророков‚ получали первоначальные сведения о Талмуде. К тринадцати годам многие заканчивали на этом свое образование, становились учениками ремесленников или торговцев; более способные поступали в иешивы, высшие религиозные учебные заведения.
Там изучали Талмуд и комментарии к нему‚ свод законов «Мишне Тора» и другие работы; мальчики из обеспеченных семей обучались за счет родителей‚ а бедным ученикам выдавали средства на жилье и еду‚ а также на обувь‚ одежду и прочие непредвиденные расходы.
Историк Бен-Цион Динур вспоминал (иешива в литовском городе Тельшай): «Триста пятьдесят юношей ревностно учатся, их голоса заполняют всё пространство зала… И так каждый день, с раннего утра до позднего вечера. И мой голос, самого юного из всех, вливается в общий хор».
В иешиве города Мир в Белоруссии учились до трехсот человек.
В большом зале были расставлены длинные столы со скамейками. Первый стол назывался «столом раввина», и каждый считал для себя честью заниматься за ним. Затем располагались столы менее высокого ранга‚ а крайние из них‚ наименее почетные‚ назывались «за печкой», «позади деревни» и «возле дверей».
Ученики громко, нараспев произносили текст‚ отчего стоял несмолкаемый гул голосов. Учились, как правило по двое, задавая друг другу вопросы на талмудические темы и стараясь на них ответить; потому и появилась поговорка среди учащихся: «Хороший вопрос – половина ответа».
В середине дня глава иешивы читал лекцию на одну из талмудических тем‚ и ученики подбирали «жемчуг‚ сыпавшийся из уст учителя».
3
Абрам Паперна, писатель и педагог (городок Копыль Минской губернии, середина девятнадцатого века):
«Евреи не жалели ничего для воспитания своих детей; нередко бедняк продавал последний подсвечник или последнюю подушку для уплаты учителю. Знание в Копыле давало вес‚ уважение‚ а порой и материальные выгоды».
Иешивы были не только в городах, но и в небольших местечках; они располагались в синагогах и заполнялись юношами из окрестных и дальних поселений. Существовало мнение‚ что учиться лучше всего среди посторонних людей‚ где меньше помех, и писатель Менделе Мойхер Сфорим оставил об этом свое свидетельство:
«Молодые люди‚ не имеющие ни гроша за душой‚ приходят сюда пешком и почти налегке‚ с мешком‚ хранящим две старые залатанные рубахи и пару изношенных штопаных носков. И жалкий городок‚ удрученный собственной бедностью‚ берет на себя заботу о приезжих‚ снабжая их чем только может»
Ученики жили в молитвенных домах, спали там на скамейках‚ обедали поочередно у местных жителей‚ каждый день у другого – это называлось «есть дни». Община платила жалованье руководителю иешивы и поставляла книги‚ свечи‚ дрова для отопления из тех скудных средств‚ которые собирали с каждого жителя местечка.
«Самое интенсивное обучение шло, обыкновенно, зимой‚ – вспоминал один из учеников. – При летнем солнечном свете не так углубляешься в бездонные пропасти Талмуда, как при тусклой свечке‚ стоящей перед тобой задумчиво и уныло. Тридцать-сорок человек‚ тридцать-сорок свечек рассыпаны по просторному помещению‚ и каждый читает своим собственным мотивом, своей манерой».
Особо одаренные учились по индивидуальной программе‚ и Генрих Слиозберг, юрист и общественный деятель, вспоминал:
«Отец решил‚ что учитель мне больше не нужен... и с десяти лет я изучал Талмуд самостоятельно.
Один в пустом помещении‚ окруженный фолиантами‚ я углублялся в занятия‚ и гулко раздавался мой детский напев‚ обычный при чтении Талмуда. Временами я испытывал минуты высокого подъема духа‚ доходящего до экстаза… когда мысль ширится и ширится‚ мозг как бы разверзается и готов объять необъятное».
С тринадцатилетнего возраста учился самостоятельно и будущий поэт Хаим Нахман Бялик. «Эти одинокие часы занятий в синагоге имели огромное влияние на мой характер и душевный мир… По временам я прерывал учебу и погружался в мир мечтаний и образов, сводил счеты с мирозданием, пытался обрести смысл существования для себя и для всего человечества».
В некоторых городах и местечках существовали хедеры для девочек, где они заучивали молитвы, читали и писали на языке идиш, обучались арифметике и шитью. Бывало порой и так, что девочки ходили в хедер для мальчиков, а в обеспеченных семьях приглашали учителя домой.
Из воспоминаний Паулины Венгеровой, город Бобруйск:
«В сороковых годах девятнадцатого века было немного женщин, умевших читать на иврите, и грамотные женщины вслух читали в синагогах молитвы за небольшую плату. Однако не в каждом местечке их можно было обнаружить, и на помощь приходили мужчины.
Находиться в женском отделении синагоги мужчине не полагалось, а потому он залезал в пустую бочку, и из этого укрытия громко читал молитвы в окружении женщин. Следовало произносить их плачущим голосом, чтобы все вокруг зарыдали».
4
Когда Моше Лейбу исполнилось тринадцать лет, в его жизни произошло событие, определившее дальнейшую жизнь.
Готовиться к этому он начал заранее, с раввином или со знатоком Священного писания. Осваивал чтение свитка Торы с традиционным распевом, чтобы произнести в синагоге отрывок из главы, приходящейся на неделю его совершеннолетия. Подготавливал текст своего выступления на какую-либо талмудическую тему, и, конечно же, слова благодарности отцу с матерью и учителям.
Торжественная церемония происходила (и происходит теперь) в синагоге. Имя ей – «бар-мицва», в переводе с иврита «сын заповеди».
Собрались прихожане.
Пришли родственники и друзья.
Моше Лейба впервые пригласили к чтению отрывка из свитка Торы. Его отец, также приглашенный к Торе, произнес: «Благословен Тот, который снял с меня ответственность за него». Это означало, что прежде отец отвечал за сына, – с этого момента соблюдение законов и традиций легло на его плечи.
Сказано: «Обязан человек устраивать трапезу в день ”бар-мицвы” своего сына, а также в тот день, когда он вступает под свадебный балдахин». Что и произошло – сначала в синагоге после утренней службы, а затем дома. (В настоящее время принято совершать обряд «бар-мицвы» в Иерусалиме, у Стены плача; для этого родители даже привозят сыновей из других стран.)
В тринадцать лет и один день мальчик получает права и обязанности взрослого мужчины, среди которых:
участие в «миньяне», который насчитывает, как минимум, десять мужчин для проведения службы в синагоге;
право быть вызванным к чтению Торы;
обязанность соблюдать законы Торы;
право обладать собственностью и право жениться.
Существует также понятие «бат-мицва» – «дочь заповеди», когда девочке исполняется двенадцать лет и один день. С этого момента, согласно Талмуду, она достигает зрелости, становится ответственной за свои поступки и должна исполнять все наставления, предписанные женщине. Этому событию тоже предшествует подготовка, а торжество, посвященное «бат-мицве», устраивают обычно в семье.
И снова напрашивается вопрос: не маловат ли возраст Моше Лейба – тринадцать лет, чтобы нагружать его обязанностями взрослого мужчины, вплоть до ответственности перед еврейским судом?
Отвечает раввин Зеев Мешков:
«После празднования бар-мицвы принципиально ничто не меняется: мальчик каждое утро налагает тфилин, но по-прежнему ленится вставать вовремя, его будит и подгоняет отец… Так какова же идея Торы, когда она объявляет ребенка взрослым?..
Тора стремится приучить человека к ответственности за свои поступки в раннем возрасте, пока он находится в родном доме. Но приучить к этому без того, чтобы возложить на него обязательства, невозможно. Ребенок может осознать ответственность за свои поступки только в том случае, если он знает, что за словами "закон", "требование закона", "наказание" стоит реальность и конкретность, а не игра».
Рабби Нафтали из Ропшица говорил:
– В юности, когда я просыпался рано, чтобы служить Творцу, искуситель уговаривал меня сочувствующим, полным жалости голосом: «Нафтали, к чему такая спешка? На улице холодно и темно, звезды на небе видны! Поспи еще немного». А я ему отвечал: «Отстань! Ты встал раньше меня для своей работы, а мне говоришь – еще поспать?»
5
Напомним, что пряди волос на висках, которые религиозные мужчины оставляют нестрижеными по указанию Торы, на языке идиш называются пейсы («пеот» – на иврите).
Из рассказов о прежних временах:
«Были мужчины, которые с особым удовольствием отращивали длинные, до плеч, пейсы. Особенно красивыми считались вьющиеся пейсы, ими гордились счастливые обладатели кудрявых волос… Во время ученого спора мужчины крутили их указательным пальцем, без этого невозможно было представить сколько-нибудь серьезную дискуссию. А уж при штудировании Талмуда это было непременным занятием.
Самые глубокие мысли в какой-то степени извлекались из пейсов. Иногда даже кажется, что изучение Талмуда потеряет свою логическую остроту, если у исследователя, занимающегося разрешением сложных вопросов, они не будут под рукой».
Расскажем теперь про легендарный город Хелм на востоке Польши, который вошел в еврейский фольклор многими историями.
Однажды в городе объявился незнакомец и сказал мудрецу:
– Я пожертвую немало денег на вашу иешиву, если сумеете объяснить мне Талмуд за один день. Больше одного дня я не могу здесь оставаться.
Мудрец из Хелма рассмеялся и сказал, что Талмуд невозможно изучить за такой срок. Но незнакомец настаивал, и мудрец наконец согласился:
– Ну что же… Слушайте тогда внимательно. Если два человека пробрались в дом через дымоход и видят, что у одного из них лицо чистое, а у другого в саже, – кто из них побежит мыться?
Незнакомец надменно улыбнулся и уверенно заявил:
– Тот, конечно, у кого лицо в саже.
Мудрец покачал головой:
– Вот видите, нельзя так быстро изучить Талмуд. Если у одного из них лицо в саже, то другой, у кого лицо чистое, решит, что тоже вымазан в саже, и побежит мыться. А человек с лицом в саже посмотрит на того, у которого оно чистое, и не станет мыться, потому что решит – он тоже чист.
– Ах, – сказал незнакомец, – понимаю! Теперь я изучил Талмуд.
Престарелый мудрец вздохнул:
– Мой друг, вам многое еще придется изучить, чтобы пополнить свои познания. Как же вы могли поверить, что у одного из двух человек, которые пролезли через дымоход, лицо останется чистым?..
*** *** ***
Царь Шломо возгласил в Книге Когелет (Книга Экклезиаст):
«Отдал я сердце мое, дабы познать мудрость и познать безумие и глупость; узнал я, что и это – томление духа, ибо, умножая мудрость, умножаешь огорчения, умножая знание, увеличиваешь скорбь».
Сказал через века рабби Менахем Мендл из Коцка:
– Человеку следует умножать знания, даже если при этом он умножает свою скорбь.
*** *** ***
В девятнадцатом веке в хедерах Литвы и Польши пользовались особым приемом для развития сообразительности с малого возраста. Детям предлагали разные ситуации, чтобы отыскивали в них противоречия, и учитель говорил: «Ну-ка, задай вопрос!»
У одной хозяйки были два петуха, которые постоянно дрались. Она решила это прекратить и заперла одного из них в курятник, а другого в чулан, – «Ну-ка, задай вопрос!»
Несмышленый ребенок не обнаружит в действиях хозяйки никаких несообразностей. Смышленый сразу же спросит: «Зачем она заперла двух петухов? Достаточно одного из них, и они не смогут драться».
*** *** ***
В давние времена существовало понятие: употребление хлеба умудряет человека. О ребенке говорили, что остается несмышленым, пока не поест его, а про глупца: очевидно, он никогда не ел хлеба.
У законоучителей разных веков немало сказано о глупости – тема вечная.
«Один слышит и приобретает, другой слышит и теряет».
«К чему тело, когда головы нет?».
«Траур по покойнику – семь дней, траур по дураку – всю его жизнь».
«Глупый множит слова», но как отличить молчащего мудреца от молчащего дурака? «Мудрецу молчание не в тягость».
Потому и определено: «Ограда мудрости – молчание».
*** *** ***
Евреи с давних пор населяли польский город Хелм, на идише – Хелем, и перед началом Второй мировой войны составляли примерно пятьдесят процентов его населения. Это был город знаменитых «хелемских мудрецов», город наивных мечтателей и выдумщиков, о которых сложено немало забавных историй.
Большинство евреев Хелма погибли в нацистском лагере Собибор.
назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее