ОЧЕРК ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ

Стремление к светскому образованию. Отношение русского общества к евреям. Евреи в революционном движении. Убийство Александра II.

1

Русское общество с восторгом встретило "великие реформы" Александра II‚ и это настроение передалось частично евреям‚ проникнув в самые отдаленные местечки черты оседлости. “Кто из моих сверстников‚ – писал современник‚ – переживших это время‚ не вспоминает с восторгом ту чудную зарю нашего просвещения‚ те новые‚ светлые формы‚ в которые облеклась наша жизнь!" Наступали новые времена. Новые веяния и идеалы завораживали молодежь‚ и наиболее дальновидные и проницательные люди уже угадывали будущие изменения. Паулина Венгерова с грустью писала в "Воспоминаниях бабушки": "Про две вещи я в точности могу сказать: мы и наше поколение проживем свой век и умрем евреями; наши внуки наверное не умрут евреями; но что станется с нашими детьми – это для меня загадка".

В еврейских общинах России возросло стремление к светскому образованию. Ученики еврейских школ переходили в гимназии‚ из раввинских училищ стремились попасть в университеты‚ а некоторые родители даже подделывали метрики своих сыновей‚ вышедших из школьного возраста‚ чтобы они могли поступить в общие школы. Процентную норму ввели позднее‚ уже при Александре III‚ а пока что министр народного образования России отметил с одобрением‚ что "евреи‚ поступающие в наши учебные заведения‚ отличаются вообще своими способностями и прилежанием‚ и потому весьма желательно облегчить им способы к получению образования".

Во всех учебных заведениях ввели стипендии для поощрения евреев‚ средства на которые брали со "свечного сбора"‚ но наплыв желающих был так велик‚ что со временем эти стипендии отменили: евреи шли учиться безо всякого поощрения. В 1853 году в гимназиях училось сто пятьдесят девять еврейских учеников‚ в 1880 году их было семь тысяч‚ а к 1886 году количество евреев в низших‚ средних и высших учебных заведениях Российской империи превысило тридцать пять тысяч человек. В том же году на медицинском факультете Харьковского университета сорок два процента от всех студентов составляли евреи‚ в Новороссийском университете Одессы на медицинском факультете их было тридцать один процент‚ а на юридическом – сорок один процент. В черте оседлости открывались вечерние курсы‚ кружки‚ частные и общественные школы. Лев Леванда писал: еврейское общество города черты оседлости "есть общество необразованное‚ но образующееся... Здесь все учатся‚ от мала и до велика... Всё жаждет образования. Какое прилежание‚ какое соревнование!"

Это стремление к светскому образованию не затронуло‚ тем не менее‚ основную массу евреев‚ которые продолжали посылать своих детей в хедеры и иешивы. Часть молодежи уходила из местечек в Вильно‚ Минск‚ Одессу и другие города‚ учила там русский язык‚ шла затем в гимназии и университеты‚ а другая часть – и их было большинство –старательно и самозабвенно изучала Талмуд и сохраняла прежний образ жизни. Но внешний мир соблазнял книгами‚ театрами‚ увеселениями и более легким образом жизни; внешний мир не требовал исполнения многочисленных предписаний религии и прельщал идеалами всеобщего братства в будущем справедливом обществе‚ которое – как верили оптимисты того поколения – без сомнений и колебаний примет в свои ряды и "просвещенного" еврея. “Чувствовалось в воздухе‚ – писал А. Ковнер‚ – да из "запрещенных" книжек я знал‚ что где-то дышит и живет целый мир‚ которому нет дела до решения таких вопросов: можно ли употребить яйцо‚ снесенное курицей в праздничный день? можно ли употребить мясную посуду‚ если в нее попала капля молока? действителен ли развод между супругами‚ если в письменном тексте развода испорчена хоть одна буква?.. Но этот чужой‚ заманчивый мир был для меня недоступен‚ и не знал я выхода из своего гнетущего состояния".

Молодые люди‚ зараженные тоской по иной жизни‚ создавали дополнительное напряжение в еврейском обществе. Возникали трагедии в семьях, и начиналась непримиримая борьба "отцов и детей"‚ борьба за души‚ отчаянные попытки родителей – когда силой‚ а когда и убеждением – удержать сыновей в их вере и в традиционном образе жизни‚ отчаянные попытки сыновей вырваться из этого мира. “Не торопись сбрасывать с себя еврея‚ – предостерегал герой повести С. Ан-ского своего сына-гимназиста‚ – не торопись разрушать все ограды". Но будущее показало‚ что стоило только начать‚ и процесс становился для многих необратимым. “Маскилим"-отцы оставались евреями‚ но их дети‚ пройдя через гимназии и университеты‚ уходили из своего народа. И если прежде в еврейских семьях правоверные отцы боролись со своими детьми-"маскилим"‚ то эти самые "маскилим"‚ постарев‚ стали бороться со своими ассимилированными детьми и выкрестами. Первые верили когда-то в благотворные действия русского правительства‚ а вторые поверили в либеральные веяния тех лет‚ которые всколыхнули русское общество. “Всё вокруг нас зашевелилось‚ засуетилось‚ зашумело... – писал Л. Леванда в романе с примечательным названием "Горячее время". – По всему пространству России идет теперь генеральная ломка сверху и снизу. Ломка старых идей‚ заматерелых принципов‚ закаменелых учреждений и въевшихся в плоть обычаев. Шум‚ треск и грохот; всё спешит обновляться‚ очищаться; всё стремится вперед, навстречу чему-то новому‚ небывалому‚ почти неожиданному. Даже наши единоверцы – и те поднялись на ноги и готовы идти... Они только не знают еще – куда".

Гуманизм и терпимость проявились на страницах русских газет и журналов‚ и образованные евреи тут же это ощутили. “Мы впервые очнулись‚ – вспоминал Л. Леванда‚ – когда услышали вокруг себя человеческие голоса‚ голос русского общества‚ говорившего устами русской печати". Благодаря газетам и журналам появилось новое явление – общественное мнение‚ чью силу почувствовали немедленно. Теперь уже и евреи желали создать собственную газету на русском языке‚ чтобы ознакомить русское общество с еврейскими проблемами и открыто высказать давно наболевшее. Такая газета не случайно появилась в Одессе. Там жили евреи‚ которые знали русский язык; там была и еврейская интеллигенция – врачи‚ нотариусы‚ адвокаты‚ писатели с журналистами‚ что с успехом сотрудничали в русских газетах и журналах. Они могли писать серьезно‚ а не понаслышке‚ о еврейских проблемах‚ и они желали это делать в собственной газете‚ без оглядки на чужого редактора и непременно на русском языке‚ чтобы "отечество увидело поближе полтора миллиона сынов своих". “Мы‚ наконец‚ дожили до момента сознания собственных сил и достоинства‚ – отметил писатель О. Рабинович. – Мы излечились от того страшного равнодушия‚ с которым принимали всякую брань и упреки... мы начали чувствовать обиды‚ – это важное начало..."

Была и иная причина для создания еврейской газеты. В 1859 году в Одессе‚ в праздник христианской Пасхи‚ разразился погром‚ который начали греческие матросы со стоявших в порту кораблей. К матросам присоединились местные греки: били не только евреев в традиционных одеждах‚ но даже и тех‚ "которые уже вполне усвоили себе европейские нравы‚ обычаи‚ образование и костюм". Погром продолжался несколько дней: около тридцати евреев были ранены кинжалами‚ несколько человек умерли от ран и побоев‚ – а толпа между тем громила винные погреба‚ потому что разнесся слух‚ будто евреи совершали там ритуальные убийства. Не успели смыть кровь с пострадавших‚ а местная газета уже описала случившееся в игриво-благодушном тоне‚ восхищаясь тем‚ "до какой степени русский человек считает естественным разгуляться на праздниках". Заведомо лживое описание событий поразило евреев Одессы. “Факты искажены‚ – возмущался О. Рабинович‚ – дело извращено‚ о греках‚ самых главных разбойниках‚ ни слова!.. Грустно‚ больно‚ отвратительно..." Нужна была собственная газета на русском языке для правдивого описания событий – прошлых‚ настоящих и даже тех‚ которые еще надвигались.

Инициатором создания еженедельника на русском языке был Осип Рабинович‚ популярный к тому времени писатель‚ который публиковал свои рассказы и статьи в русских газетах и журналах. А получить разрешение помог "человек добра и прогресса"‚ знаменитый хирург Н. Пирогов‚ тогдашний попечитель Одесского учебного округа. Сообщая эту радостную весть‚ Рабинович писал: "За работу! За работу‚ стар и млад!.. Родная нива ждет своих пахарей!.. Она до сих пор орошалась нашими слезами‚ теперь оросим ее потом нашим!.. Всходы будут здоровые. Я это предчувствую‚ я в этом убежден". Двадцать седьмого мая 1860 года впервые в России увидела свет еврейская газета на русском языке. На ее титуле было написано –"Разсветъ. Органъ русскихъ евреевъ"‚ и эпиграф – по-русски и на иврите: "И сказалъ Богъ: да будетъ светъ!" С первых же номеров издатели заявили во всеуслышание: "Мы будем твердо держаться правды‚ в том сознании‚ что только она есть душа всякого дела‚ и что без этой души дело‚ при самом своем рождении‚ уже носит в себе зачатки смерти... Наш лозунг – свет‚ наша цель – вперед‚ наша награда – сознание исполненного долга".

В городах и местечках черты оседлости очередной номер "Рассвета" ожидали с нетерпением и передавали из рук в руки. “Рассвет" не лавировал‚ – вспоминал один из читателей‚ – не льстил‚ не угодничал‚ не хитрил‚ не лукавил‚ а шел прямо к намеченной себе цели‚ ни минуты не забывая принятой на себя задачи". Но неожиданно для всех Рабинович сообщил в газете о прекращении выпуска. “Нам встретились такие препятствия‚ которые преодолеть мы не в силах‚ – кратко заявил он. – Мы предпочитаем мужественную смерть за один раз медленному и мучительному разрушению". “Рассвет" просуществовал один год‚ вышло пятьдесят два еженедельных номера‚ и на этом он прекратил свое существование.

Лишь через много лет стала известна истинная тому причина‚ о которой сначала остерегались говорить. В те либеральные‚ казалось‚ времена далеко не всё дозволялось‚ и Главный цензурный комитет – специальнымциркуляром – запретил без особого разрешения печатать статьи об уравнении евреев в правах с прочими российскими подданными. Редактор "Рассвета" ограничивался прозрачными намеками‚ описывая положение евреев в странах Европы‚ но этого ему не простили и вызвали к генерал-губернатору. “В конце концов мне сказали‚ – вспоминал Рабинович‚ – и три раза еще обдуманно и вполне сознательно повторили следующее: "Ну вот‚ если какая-нибудь статья вашего журнала мне не понравится‚ потому что мне скучно или я в дурном расположении духа‚ просто у меня желудок плохо варит – и я немедленно закрою ваш журнал" (самый журнал удостоился чести быть названным журналом жидовским)... Таким образом‚ его существование поставлено в зависимости от того‚ варит ли или не варит аристократический желудок. За сим для спасения журнала вопрос может быть поставлен трояким образом: 1) переливать из пустого в порожнее‚ чтобы не раздражать нашего грозного барина‚ или 2) быть чисто доносчиком на нацию‚ раскрывая одни только темные ее стороны и не смея ни слова произнести в защиту там‚ где гнут ее в дугу‚ – или‚ наконец‚ 3) закрыть журнал до более благоприятных обстоятельств. Тут ни одно честное сердце не поколебалось бы в выборе‚ и я со спокойной совестью прекращаю свою журнальную деятельность".

2

Десятилетиями в русском обществе складывался образ еврея – презренного чужака‚ торгаша‚ шинкаря и посредника‚ странного видом своим и обычаями‚ который – по всеобщему мнению – спаивал и доводил до разорения православных крестьян черты оседлости‚ и которого‚ конечно же‚ нельзя было допускать во внутренние губернии России. Волей-неволей его приходилось терпеть до той желанной поры‚ пока этот еврей не отбросит свою веру и свои традиции и не растворится в окружающих народах. Подобный стереотип прочно держался до середины девятнадцатого века‚ а русские газеты и журналы способствовали его живучести и проникновению в сознание тогдашнего общества. Усматривали и смаковали случайное‚ наносное‚ привнесенное в еврейское общество невыносимыми условиями существования‚ и практически ни у кого не было желания и потребности понять‚ вникнуть в их жизнь и представить себе истинную картину существования гонимых и обездоленных. Изредка появлялись редкие статьи‚ авторы которых всерьез и непредубежденно обсуждали еврейскую проблему‚ и евреи‚ стремившиеся к сближению с русским обществом‚ восторгались тогда‚ что с ними "впервые заговорили таким языком". “Как сирота‚ повсюду толкаемый и униженный‚ при первом сострадательном слове в недоумении вперяет прослезившийся взор в своего благодетеля‚ – писал О. Рабинович‚ – так и мы‚ привыкшие с давних пор в литературе русской встречать слово "еврей"‚ "жид" нераздельно с фальшивой монетой‚ контрабандой‚ шинкарством‚ не верили собственным глазам при чтении статьи‚ в которой о нас рассуждают кротко‚ по-человечески".

В первые годы правления Александра II многие газеты и журналы проявили небывалый интерес и сочувствие к еврейской проблеме и впервые‚ быть может‚ заговорили о той громадной пользе‚ которую могло бы получить государство от равноправных евреев. Одним из первых опубликовал восторженную статью в "Одесском вестнике" хирург Н. Пирогов‚ сравнив поразительные успехи учеников в одесской еврейской религиозной школе Талмуд-Тора с печальным положением дел в христианских приходских училищах. “Как можно сметь сравнивать‚ скажут‚ нравственные свойства‚ и еще чьи? – писал он‚ – семитического‚ отжившего племени с нашими! это неслыханная дерзость!" И тем не менее Пирогов не побоялся поставить в пример русскому обществу традиционное стремление евреев к грамоте: “Еврей считает священнейшею обязанностью научить грамоте своего сына‚ едва научившегося лепетать. У него нет ни споров‚ ни журнальной полемики о том‚ нужна ли его народу грамотность. В его мыслях тот‚ кто отвергает грамотность‚ отвергает и закон... И эта тождественность‚ в глазах моих‚ есть самая высокая сторона еврея". На статью Пирогова откликнулись газеты и‚ в свою очередь‚ расширили эту тему. “Воображение не в силах представить никаких ужасов‚ никаких жестокостей‚ никаких казней‚ – писали в "Русском вестнике". – Все они в свое время перепробованы на этом отверженном племени... Нападать на евреев прошла пора‚ и прошла навеки..." А в газете "Русский инвалид" написали совсем уж однозначно: "Не позабудем врожденной способности евреев к наукам‚ искусствам и знаниям‚ и‚ дав им место среди нас‚ воспользуемся их энергиею‚ находчивостью‚ изворотливостью‚ как новым средством‚ чтобы удовлетворить ежедневно разрастающимся нуждам общества!"

В 1858 году петербургский журнал "Иллюстрация" в антисемитской статье оклеветал двух евреев-журналистов‚ презрительно назвав их "некто ребе Чацкин и ребе Горвиц". В прежние времена такая выходка осталась бы безнаказанной‚ но теперь за оскорбленных заступилась российская интеллигенция. Более ста пятидесяти человек опубликовали протест‚ и среди подписавших его были писатели И. Тургенев‚ Н. Чернышевский‚ Т. Шевченко‚ П. Мельников-Печерский‚ И. Аксаков‚ А. Станюкович‚ историки С. Соловьев и Н. Костомаров‚ актер М. Щепкин. “В лице г.г. Горвица и Чацкина‚ – писали они‚ – оскорблено всё общество‚ вся русская литература". Не каждый из подписавших протест терпимо относился к евреям, и кое-кто вскоре доказал это антиеврейскими выступлениями. Но либеральные веяния были еще сильны в русском обществе, не позволяя проявить истинные чувства‚ да и намерения правительства отличались пока что гуманностью‚ – а кто мог себе позволить пойти против намерений высшей власти?

Но впереди были иные времена и иной подход не к абстрактной теперь проблеме‚ а к конкретным представителям этого народа‚ которые – после некоторого расширения прав – поселились в столице и во внутренних губерниях России. Благие намерения и желание помочь обездоленным не всегда выдерживают испытания на практике‚ особенно когда эти обездоленные появляются вдруг неподалеку и требуют чуточку потесниться. Многие интеллигенты‚ готовые прежде на расстоянии посочувствовать "отверженному племени"‚ обнаружили детей и юношей этого "племени" в гимназиях и университетах‚ еврейских банкиров‚ купцов и промышленников во главе банков и крупнейших компаний Москвы и Петербурга‚ еврейских инженеров – на строительстве железных дорог‚ еврейских журналистов – в лучших русских газетах‚ адвокатов – в судах‚ врачей – в больницах‚ общественных деятелей – в земских учреждениях‚ а представительниц прекрасного пола этого "отверженного племени" – в роскошных нарядах из Парижа – на балах‚ в гостиных дворцов и в ложах императорских театров. Уже восхищались скульптурами Марка Антокольского‚ аплодировали на концертах скрипачу Генриху Венявскому и виолончелисту Карлу Давыдову‚ посылали детей в столичные консерватории‚ которые основали Антон и Николай Рубинштейны‚ с почтением говорили о скрипичной школе профессора Петербургской консерватории Леопольда Ауэра‚ откуда выходили прославившиеся на весь мир музыканты.

Внедрение в русское общество продолжалось. “Все стали сознавать себя гражданами своей родины‚ все получили новое отечество‚ – писал еврей-современник с преувеличением‚ естественным для восторженного состояния. – Каждый молодой человек был преисполнен самых светлых надежд и подготовлялся самоотверженно служить той родине‚ которая так матерински протянула руки своим пасынкам. Все набросились на изучение русского языка и русской литературы; каждый думал только о том‚ чтобы поскорее породниться и совершенно слиться с окружающей средой..." В этом стремлении к скорейшему "слиянию" не очень-то заботились о национальном самосохранении‚ а самые прыткие‚ как обычно‚ уже забегали вперед и даже предлагали брать русских кормилиц для грудных детей‚ чтобы "еврейские семейства теснее примкнули к русскому элементу".

Евреи-ассимиляторы заговорили уже о том‚ что "евреев‚ как нации‚ не существует" и они давно "считают себя русскими Моисеева вероисповедания". “Правительство стремится к тому‚ чтобы‚ не нарушая нашей веры‚ облагородить и обрусить нас‚ то есть сделать нас истинно счастливыми гражданами‚ – уверяли друг друга очередные оптимисты. – Через самое малое время религиозная вражда потеряет свое жало и водворится исподволь мир‚ братство и любовь". В еврейской газете "День" писали о необходимости "проникнуться русским национальным духом и русскими формами жизни"‚ а поэт Йегуда Лейб Гордон выдвинул популярный по тем временам призыв: "Будь евреем у себя дома и человеком на улице".

Интересное дело: многие десятилетия до этого призывы к слиянию раздавались лишь со стороны русского общества‚ и теперь ему следовало бы раскрыть объятья навстречу долгожданным пришельцам. Но "слияния" не получалось. Велико было расстояние между русским дворянином и местечковым евреем‚ и вдруг этот, еще вчера презираемый чужак объявился поблизости – удачливый выскочка‚ который благодаря богатству и способностям попал в закрытое для него прежде общество и вызвал там раздражение. Менялся со временем его облик‚ менялись и манеры‚ но проглядывал порой всё тот же местечковый еврей‚ которого выдавало плохое знание русского языка. Эту характерную особенность отметили многие русские писатели. У М. Салтыкова-Щедрина еврей-откупщик провозглашает с энтузиазмом при виде новобранцев: "По царке (по чарке)! По две царки на каздого ратника зертвую! За веру!" У Н.Некрасова хор евреев-финансистов поёт: "Денежки – добрый товар. Вы поселяйтесь на жительство‚ Где не достанет правительство‚ И поживайте‚ как царрр!"

Объявившись во внутренних губерниях‚ еврейские купцы‚ банкиры и промышленники усиливали конкуренцию в торговле‚ фабричном производстве и банковском деле‚ а евреи-интеллигенты‚ выпускники российских университетов‚ успешно конкурировали с христианами в сфере свободных профессий. Выяснилось вдруг‚ что мост между народами нельзя строить с одной только стороны. В этом деле нужны два партнера‚ один из которых желал бы раствориться без остатка в другом народе‚ отбросив с облегчением национальные отличия‚ – а другой как минимум не возражал бы против того‚ чтобы в его народе кто-то растворялся‚ и не отпихивал от себя нежелательных пришельцев. Конечно‚ каждый отдельный еврей мог в душе считать себя русским по воспитанию и культуре и благополучно прожить жизнь с таким комфортным ощущением‚ но в какой-то момент количество этих пришельцев превысило некую критическую величину‚ и общество стало реагировать на неожиданное вторжение "восторжествовавших жидов и жидишек". “На бирже‚ в банках‚ на железных дорогах‚ в учебных заведениях‚ в судах‚ в конторах надзирателей‚ за прилавками‚ в ночлежных домах – то сановитые евреи‚ то грязные жиды‚ – писали в русской газете в 1873 году. – Москва провоняла чесноком. Поезд привозит новые и новые толпы жалких‚ оборванных‚ грязных и вонючих еврейских женщин‚ детей и их не менее оборванных отцов и братьев. Неужели все они ремесленники или имеют высшее образование‚ что находятся в Москве?"

Куда девался прежний гуманизм либерального общества? Что стало с терпимостью и сочувствием к "отверженному племени"? Снова заговорили в печати о походе против евреев‚ снова обвинили Талмуд и призвали "к уничтожению и искоренению еврейских обрядов"‚ после чего можно будет "отменить для евреев всякие ограничения". Чтобы придать своим нападкам научный характер‚ начали цитировать "Книгу кагала" Я. Брафмана‚ которая дала повод новому‚ неизвестному прежде обвинению в политическом объединении евреев всего мира во вред христианскому населению. Даже созданное в Петербурге Общество распространения просвещения между евреями в России причислили – по рекомендации Брафмана – к тайному "всемирному еврейскому заговору"‚ хотя его целью было "распространение среди евреев русской грамоты и полезных знаний".

Казалось‚ возвращаются старые времена с их нетерпимостью и насильственными мерами воздействия‚ но в России уже появилась новая еврейская интеллигенция‚ воспитанная на идеалах русской культуры‚ и ее представителей ранили высказывания тогдашних властителей дум‚ перед которыми они прежде преклонялись. Славянофил И. Аксаков‚ пользовавшийся огромным влиянием в русском обществе‚ писал в газете‚ что "не об эмансипации евреев следует толковать‚ а об эмансипации русских от евреев". Особенно привлекал многих один из самых крупных писателей того времени Ф. Достоевский. Двойственно было его отношение к еврейству‚ где неприязнь боролась с изумлением‚ когда он вспоминал о неистребимости этого народа в течение сорока веков. “Тут не одно только самосохранение является главной причиной‚ – писал Достоевский‚ – а некоторая идея‚ движущая и влекущая‚ нечто такое мировое и глубинное‚ о чем‚ может быть‚ человечество еще не в силах произнести своего последнего слова". И хотя он постоянно заявлял: "Я вовсе не враг евреев‚ и никогда им не был"‚ – его частые высказывания о пагубной роли евреев производили тяжелое впечатление на еврейскую интеллигенцию‚ которая с распростертыми объятиями шла на сближение с русским народом. “Верхушка евреев воцаряется над человечеством всё сильнее и тверже‚ и стремится дать миру свой облик и свою суть"‚ – писал Достоевский. Он выступал "за полнейшее равенство прав (евреев) с коренным населением"‚ но лишь после того‚ как "еврейский народ докажет способность свою принять и воспользоваться правами этими без ущерба коренному населению".

Во время русско-турецкой войны возросли славянофильские настроения в обществе и ухудшилось отношение к евреям. Не успела закончиться та война‚ еврейские солдаты не излечились еще от полученных ран‚ как в городе Калише Царства Польского уже произошел еврейский погром. Толпа громила синагогу‚ лавки и дома евреев‚ а петербургская газета "Новое время" сообщила об этом в такой игривой форме: "Полудети-католики преисправно кровянили морды жидят и жидовок". Эта газета выделялась своими юдофобскими выступлениями‚ публиковала любой слух‚ порочащий евреев‚ и перепечатывала любую клевету из российского или заграничного источника.

В 1880 году редактор "Нового времени" А. Суворин опубликовал статью "Жид идет"‚ и это заглавие стало лозунгом времени‚ определив антиеврейскую политику на несколько десятилетий вперед.

3

В годы правления Николая I евреи не принимали участия в русском общественном движении. Еврейское население черты оседлости жило особой‚ замкнутой жизнью‚ стараясь оградить себя от внешнего влияния‚ а образованные евреи с университетскими дипломами насчитывались тогда единицами. Их контакты с русской интеллигенцией были редкими и случайными‚ их интересы не совпадали с интересами русского общества‚ они не разбирались в оппозиционных настроениях того времени.

При Александре II возросло количество евреев в гимназиях и университетах‚ расширились их контакты с русской интеллигенцией‚ и еврейские студенты стали копировать "нигилистические" взгляды и привычки русской молодежи. В середине шестидесятых годов на улицах Киева можно было увидеть длинноволосого еврея-студента в пледе‚ накинутом на плечи‚ с палкой в руке‚ или еврейскую девушку с коротко остриженными волосами. Это вызывало у евреев возмущение или насмешки‚ но жизнь двигалась дальше и тянула за собой многих. Заговорили о долге интеллигенции перед народом‚ и молодые люди специально подвергали себя всяким лишениям‚ ели только черный хлеб с селедкой‚ страдая оттого‚ что и такая "жизнь в роскоши" куплена "страданиями и трудом миллионов". Русская молодежь для искупления своей вины стала устраивать для рабочих вечерние и воскресные школы‚ открывала кооперативные лавки‚ швейные и переплетные мастерские на артельных началах‚ – еврейская молодежь делала то же самое по их примеру‚ чтобы "вернуть долг народу".

Выучив русский язык‚ молодые люди с изумлением обнаружили‚ что существует русская литература‚ о которой они до этого ничего не знали. “Русские имеют литературу‚ – удивлялась героиня романа Л.Леванды. – Совершенно новое для нас открытие‚ не правда ли?" Ученики раввинских училищ‚ а порой и ученики иешив стали зачитываться статьями Чернышевского‚ Добролюбова и Писарева‚ учили наизусть стихи Пушкина‚ Лермонтова‚ Кольцова и Некрасова‚ восхищались Тургеневым‚ Достоевским и Гончаровым‚ горячо обсуждали "мировые вопросы" и лелеяли смутные‚ неопределенные мечты о "всемирном братстве"‚ когда все люди станут любить друг друга и пользоваться сообща плодами культуры‚ науки и техники. “Неведомая для нас Россия... – писал современник-еврей‚ – представлялась нам светлой‚ преимущественно состоящей из людей‚ проникнутых идеями Белинского‚ Тургенева и Некрасова... Театр был для нас откровением... Помнится‚ с каким восторгом и увлечением молодые люди прислушивались... к проповеди о научной истине‚ о свободной любви‚ к намекам на политическую свободу. Немало плакали мы на представлении "Доходного места" и подобных пьес".

Популярность Александра II постепенно падала. Либералы в русском обществе ожидали от него новых политических реформ‚ и потому с особой болезненностью реагировали на арест и ссылку в Сибирь Н.Чернышевского‚ на жестокое усмирение польского восстания 1863 года‚ на закрытие вечерних школ‚ кооперативных артелей‚ столовых и библиотек, на исключение молодежи из гимназий и университетов. “Неблагонадежные" студенты продолжали волноваться; Николай Утин‚ сын еврейского откупщика‚ бежал за границу во время арестов и был заочно приговорен к смертной казни. В 1866 году студент Каракозов стрелял в Александра II, и это повлеко за собой аресты и высылки под надзор полиции. Разогнали в Петербурге кружок молодежи‚ а двадцатилетнего Марка Натансона, будущего активного революционера, за активную работу в этом кружке без суда сослали на север.

Затем среди молодежи России возникло "народничество" – "хождение в народ" для агитации среди крестьян. Молодые интеллигенты были чужаками в русской деревне‚ их встречали с подозрением‚ принимали порой за воров‚ не пускали на ночлег и вообще не понимали‚ зачем эти люди шатаются по окрестностям и к чему призывают крамольными речами. “Хождение в народ" продолжалось несколько лет‚ и в нем участвовало пятнадцать-двадцать евреев. “Мы были народники‚ – с гордостью вспоминал один из них‚ – и мужики были наши родные братья". Но евреям в русских деревнях приходилось значительно труднее‚ нежели их товарищам: они выделялись наружностью‚ манерами‚ а порой и акцентом. Чтобы завоевать доверие‚ "народники" должны были доказать на деле‚ что они прекрасно справляются с сельскохозяйственными работами и могут работать не хуже‚ а то и лучше крестьян. Требовались умение‚ сноровка и сила‚ но этим чаще всего не обладали евреи‚ незнакомые с сельским трудом. Поэтому И. Аптекман‚ А. Хотинский и другие работали в деревнях фельдшерами. “Бунтарь должен... повести за собой крестьян на бой‚ восстание‚ уметь организовать бунт‚ – писал один из евреев-"народников". – Но откуда тощий‚ щуплый и робкий еврейский юноша‚ редко бывавший за чертой города‚ а то и местечка‚ в котором он до того жил‚ мог почерпнуть указанные выше способности‚ свойства и знания?"

Евреи-"народники" испытывали порой разочарование‚ потому что идеализировали крестьянина и плохо его понимали. “Как-то раз я был в ударе‚ – вспоминал И .Аптекман. – Я развернул перед моей аудиторией картину будущего социального строя‚ долженствующего воцариться у нас после народного восстания‚ когда сам народ сделается хозяином всех земель‚ лесов и вод. На самом‚ так сказать‚ интересном месте меня прервал один из моих слушателей торжествующим возгласом: "Вот будет хорошо‚ как землю поделим! Тогда я принайму двух работников‚ да как заживу-то!.." Но и такое столкновение с действительностью не расхолаживало поклонников Чернышевского‚ Добролюбова и Писарева‚ которые с фанатизмом и без колебаний приняли новую веру взамен утраченной. Свою надежду на "русского мужика" они упрямо переносили с конкретного крестьянина‚ который их разочаровывал‚ на крестьян вообще. “И чем дальше от нас в географическом отношении были эти "добрые земледельцы"‚ – вспоминал Л. Дейч‚ – тем охотнее мы готовы были наделять их всевозможными добродетелями и положительными качествами... и жертвовать решительно всем ради улучшения условий их жизни".

Еврейское "хождение в народ" удавалось далеко не каждому‚ и некоторые поэтому агитировали в городах‚ среди рабочих. В Киеве члены еврейского кружка П. Аксельрода учили грамоте плотников и стекольщиков‚ читали им популярные книги и вели пропаганду. Считалось тогда‚ что в рабочую среду легче проникнуть‚ если самому быть рабочим‚ а для этого нанимали‚ к примеру‚ еврея-сапожника‚ который обучал молодых революционеров сапожному ремеслу‚ а они не теряли времени даром и‚ в свою очередь‚ агитировали его во время учебы.

В 1872 году в Вильно образовался кружок молодежи‚ не более десяти человек‚ которые отрицали еврейскую "регрессивную" религию‚ "архаический" язык‚ национальность и призывали к борьбе за "общечеловеческие идеалы добра и справедливости". “Для нас‚ социалистов‚ нет ни национальностей‚ ни расовых разделений‚ – писал участник кружка Аарон Либерман. – Все мы‚ живущие в России‚ русские; у нас одни интересы и одни обычаи. Мы – русские! Соединимся же против врагов во имя равенства и братства!" Они получали из-за границы нелегальную литературу и распространяли ее в городе‚ готовились "идти в народ" и пропагандировать свои идеи среди российского крестьянства. Планов было много и много споров‚ молодые люди не умели таить свои намерения‚ и такой кружок очень быстро попал под подозрение полиции. Сделали обыск у основателя кружка Аарона Зунделевича‚ нашли там "только сапожные инструменты‚ но и этого было достаточно для уличения Зунделевича в государственном преступлении... Верно‚ говорят‚ он хочет идти в народ". По городу прошли повальные обыски‚ одних членов кружка арестовали‚ другие убежали за границу‚ а полицмейстер призвал к себе представителей еврейской общины и заявил категорически: "Мы до сих пор считали вас‚ евреев‚ только мошенниками; теперь же мы будем считать вас и бунтовщиками".

От еврейской общины потребовали повлиять на молодежь‚ и в молитвенных домах Вильно зачитали такое обращение: "Недавно появились негодные люди с извращенными понятиями‚ зло называющие добром‚ а добро – злом... Они пишут бессмысленные книги‚ говорят разнузданные речи; услащая преступление вкрадчивыми и увлекательными словами‚ они действуют губительно на своих товарищей..." Но воззвание не помогло‚ и вскоре из Вильно уже сообщали‚ что "дело разветвляется назло всем проповедникам и сыщикам". Полиция снова провела обыски‚ нашла много запрещенных книг и арестовала сорок человек‚ среди которых оказались четыре девушки и солдат. Следом за Вильно еврейский кружок образовался в Ковно‚ где поначалу тоже желали "слиться с русским мужиком"‚ но со временем научились произносить новые для них слова – "социализм" и "коммунизм".

Теоретики "народничества" считали "народом" лишь крестьянство‚ обладавшее скрытой революционной энергией‚ которую следовало пробудить. В фабрично-заводских рабочих тоже предполагалась "скрытая сила"‚ а евреев признавали "исключительно торговым" народом; даже евреев-ремесленников в их крохотных мастерских не принимали в расчет и считали‚ что они не прочь стать "гешефтмахерами" при благоприятных условиях. “Для нас существовал один только несчастный‚ обездоленный трудящийся люд‚ понимавший и говоривший на господствующем русском языке"‚ – вспоминал один из евреев-"народников". А потому призыв "Иди в народ!" означал для них только одно – иди в русский народ‚ в его "рабочее сословие"‚ и одновременно с этим – уходи из еврейства‚ ассимилируйся‚ как можно скорее усвой "русский национальный дух". “Пусть каждый из нас сойдется с людьми своего класса и сословия без различия исповедания‚ – писал социалист А. Либерман‚ – и тогда мы сможем заявить: у нас‚ евреев‚ нет своей особой культуры‚ отличающейся от культуры народностей‚ среди которых мы живем".

Эта еврейская революционно настроенная молодежь враждебно относилась к традиционному еврейству‚ к еврейской религии‚ и подобно многим неофитам – новообращенным‚ переняв новые идеи‚ готова была беспощадно разрушать старый мир во имя "общечеловеческих" идеалов. “У меня‚ да и не только у меня одного‚ – вспоминал один из неофитов‚ – неверие и ненависть ко всякой вере приняли в то время характер истинного фанатизма. Когда я проходил мимо синагоги‚ откуда доносились звуки молитвы или учения Талмуда‚ я скрежетал зубами от злобы. Высшим наслаждением для меня было доказывать‚ что Ветхий Завет не написан Моисеем‚ что Иисус Навин не остановил солнца‚ что царь Давид скверный человек‚ а сын его Соломон – глуп и т. д.“ Для этих новообращенных всё было просто и однозначно в век "торжества наук и разума". “Железные дороги‚ телеграф и прочее объединили всех людей‚ – провозглашал один из них. – Слившись с другими народами‚ евреи забудут свою религию‚ а вместе с нею и свой язык".

4

Новые веяния разочаровали старое поколение "маскилим"‚ которые надеялись прежде на просвещенную еврейскую молодежь. И вдруг они увидели‚ что эта молодежь‚ пройдя через университеты и получив недоступные для других льготы‚ стремительно ассимилируется и уходит из народа. Первым выступил против прежних идей "слияния" Перец Смоленскин в журнале "Гашахар" – "Рассвет"‚ который он издавал в Вене. “Они всё твердят нам: будем‚ как все народы! – писал он. – Я тоже самое говорю: будем‚ как они‚ добиваться просвещения‚ оставим‚ как и они‚ вредные предрассудки и будем верными гражданами в стране нашего рассеяния; но не будем... подобно им‚ стыдиться нашего происхождения и станем дорожить нашим языком и нашим национальным достоинством". Перец Смоленскин определял еврейство‚ лишенное собственной территории‚ "духовной нацией"‚ которая имеет такое же право на культурную и национальную жизнь‚ как и прочие народы. Основа еврейства – язык иврит и вера в национальное освобождение. Без иврита нет иудаизма‚ а без иудаизма нет еврейского народа. “Все те‚ кто презирает еврейский язык‚ – писал Смоленскин‚ – презирают весь народ‚ и нет им места во Израиле‚ они предатели народа!"

А власти уже разгромили движение "народников"‚ и несколько сот человек попали в тюрьмы и в сибирскую ссылку. На смену "народникам" появилось тайное общество "Земля и воля"‚ и сразу же начались покушения: Вера Засулич стреляла в Петербурге в градоначальника Ф.Трепова‚ в Киеве убили жандармского офицера‚ в Харькове – генерал-губернатора‚ в Петербурге – шефа жандармов. Участников покушений вешали по приговорам судов‚ заточали в казематы на пожизненное заключение‚ а в ответ заговорщики совершали новые террористические акты по всей России. В 1879 году общество "Земля и воля" раскололось на "Черный передел"‚ который занимался агитацией в деревне‚ и на радикальную "Народную волю". Народовольцев было очень мало; они не могли рассчитывать на широкую поддержку тех‚ ради кого затевали революцию‚ и потому объявили террор орудием партийной борьбы‚ единственным средством‚ способным вызвать революцию в России. В своей прокламации они писали: "В наших руках есть только одно средство – террор. Не с легким сердцем мы к нему прибегаем‚ нас вынуждают к тому сила обстоятельств и бессилие людей. Будет еще кровь: будем мы казнить‚ будут нас казнить". Народовольцы определили главную свою задачу – "все силы сосредоточить на одном лице государя"‚ и началась охота за царем. В него стреляли на петербургской площади‚ взорвали мину под поездом‚ в котором он должен был ехать‚ делали подкопы под улицами, произвели взрыв в Зимнем дворце, – в покушениях участвовали и народовольцы-евреи, которых казнили по приговору суда или приговаривали к каторжным работам.

В подготовке к последнему покушению принимала участие Геся Гельфман‚ хозяйка конспиративной квартиры‚ где хранили взрывчатые вещества и печатали народовольческую газету. “Никто не умел лучше ее ладить с домохозяевами и дворниками‚ – писал о ней один из народовольцев‚ – заговаривать‚ что называется‚ зубы непрошеным посетителям и отвлекать их внимание... Под видом самой непринужденной простоты‚ даже болтливости‚ в ней скрывались замечательное присутствие духа и находчивость". На конспиративной квартире Геси Гельфман была и динамитная мастерская‚ в которой Н.Кибальчич приготовил "снаряды" для убийства Александра II‚ и оттуда‚ в день покушения‚ их унесли с собой "метальщики снарядов".

Первого марта 1881 года министр внутренних дел Российской империи выпустил официальное сообщение: "Сегодня‚ первого марта‚ в час сорок пять минут пополудни‚ при возвращении Государя Императора с развода‚ на набережной Екатерининского канала‚ у сада Михайловского Дворца‚ совершено было покушение на священную жизнь Его Величества посредством брошенных двух разрывных снарядов. Первый из них повредил экипаж Его Величества. Разрыв второго нанес тяжелые раны Государю. По возвращении в Зимний Дворец‚ Его Величество сподобился приобщиться Св. Тайн и затем в Бозе почил – в три часа тридцать пять минут пополудни. Один злодей схвачен". В день похорон на гроб Александра II среди прочих венков возложили и венок с надписью – "От петербургской еврейской общины". На черной бархатной ленте был написан белыми буквами стих из Плача Иеремии: "Дух жизни нашей – помазанник Божий – погиб в сетях их"‚ а на белой ленте черными буквами из Книги Самуила: "Да будет душа господина моего завязана в узле жизни у Господа Бога".

Один из народовольцев вспоминал встречу с Гельфман в день убийства царя: "Я встретил ее у знакомых курсисток‚ у которых скопилась нелегальная литература. Полиция обыскивала тогда целые дома‚ особенно населенные студенчеством. Они боялись обыска и хотели сбыть куда-нибудь эту литературу. Гельфман взяла себе весь сверток со словами: "Ну‚ у меня этого добра так много‚ что мне всё равно..." На другой день в дверь ее квартиры позвонила полиция. Тут же послышался выстрел: это один из народовольцев покончил жизнь самоубийством. Дверь открыла Геся Гельфман и первым делом предупредила полицию‚ чтобы они были осторожны‚ так как в квартире находится динамит. На допросах она заявила: "Зовут меня Геся Миронова Гельфман. От роду имею 26, вероисповедания иудейского. Звание мое мещанка города Мозыря, Минской губернии, незамужняя... Принадлежу к партии "Народная воля", о своей же революционной деятельности... никаких ответов давать не желаю".

В конце марта суд вынес смертный приговор А. .Желябову‚ С. Перовской‚ Н. Кибальчичу‚ Т. Михайлову‚ Н. Рысакову и еврейке Г. Гельфман. Осужденные отказались обжаловать приговор и ждали казни‚ но в камере Гельфман почувствовала‚ что она вскоре должна стать матерью. Перед ней возникла проблема: идти на казнь вместе с другими осужденными или спасти жизнь будущего ребенка. Она хотела посоветоваться с отцом ребенка‚ тоже арестованным народовольцем‚ но ей ответили: "Свидание между двумя преступниками не допускается по правилам". Геся Гельфман решила спасти ребенка и подала заявление: "Считаю нравственным долгом заявить‚ что я беременна на четвертом месяце". Провели медицинскую экспертизу‚ которая подтвердила ее заявление‚ и особое заседание Сената постановило отложить исполнение приговора и казнить Гельфман через сорок дней после родов.

В защиту Геси Гельфман писали в газетах всего мира‚ с открытым письмом к русскому правительству обратился писатель Виктор Гюго‚ и Александр III заменил ей смертную казнь на вечную каторгу. В тюрьме у Геси Гельфман родилась девочка‚ которую передали в воспитательный дом с указанием – "чтобы дочь Гельфман носила иную фамилию". И мать‚ и дочь вскоре умерли: одна в тюрьме‚ а другая в воспитательном доме.

Еврейские газеты и журналы пытались выпускать в России с начала девятнадцатого века. В 1804 году Нафтали Герц Шульман решил издавать в Шклове еженедельник на иврите. “Братья мои! – писал он в специальном воззвании. – В настоящее время даже в маленьких городах немало людей‚ жаждущих знания... Поэтому я решил выпускать еженедельно известия о новостях и событиях‚ происходящих на белом свете‚ переводы из гамбургских‚ петербургских и берлинских газет‚ наиболее важные сведения из научных книг... Кто хочет подписаться‚ пусть обратится в Шклов... и когда наберется достаточное количество абонентов‚ я сообщу дальнейшие подробности". Успеха это дело не имело‚ но в 1813 году Александру I доложили‚ что виленские евреи "желают издавать газету на своем языке"‚ то есть на идиш. Пытались найти цензоров в Виленском университете‚ но там не оказалось ни одного профессора‚ который знал идиш‚ – и дело заглохло.

В 1823 году литовский раввин Менаше Илиер выпустил листок с двумя параллельными текстами на иврите и на идиш‚ при помощи которого издатель намеревался делиться с читателями "тем немногим‚ чем Всевышний озарил меня". Вышел лишь один номер‚ и после этого издание прекратилось. В том же году в Варшаве Антон Эйзенбаум начал выпускать еженедельную еврейскую газету "Привисленский наблюдатель". Власти выделили на ее издание две тысячи злотых "для распространения образования среди евреев"‚ но с непременным условием‚ что газета будет выходить на двух языках – польском и идиш. Успеха газета не имела‚ продержалась два года‚ и на этом закончила свое существование.

В 1856 году Лазарь Зильберман начал выпускать еженедельник на иврите "Гамагид" – "Проповедник". В России было трудно получить разрешение на выпуск газеты‚ и потому издавали ее в Пруссии. Газета была очень популярна‚ хотя и выделялась цветистым стилем изложения самых простых событий. Сообщение о пожаре в Брест-Литовске начиналось такими словами: "О‚ Брест-Литовск! Не поможет тебе‚ что ты вопишь и покрываешься пеплом своего пожарища! Кто сочувствует тебе‚ кто проведает тебя? Стань же на столбцы "Гамагида" и возопи‚ как крокодил..." Издатель печатал в газете оды‚ восхвалявшие русского царя и его правительство‚ и тем не менее цензура на границе беспощадно вымарывала тушью отдельные абзацы и даже целые статьи. Вымарали однажды такую фразу – английские "евреи весьма способствуют процветанию страны"‚ а в предложении – "самый забитый и загнанный еврей у этого мецената превращается в человека с выпрямленной спиной и со свободным духом" вымарали слова – "со свободным духом".

В 1860 году появились новые газеты на иврите: в Вильно – "Гакармель" (по названию горы в Эрец Исраэль)‚ в Одессе – "Гамелиц" ("Посредник")‚ а в Варшаве‚ в 1862 году – "Гацфира" ("Восход"). После закрытия газеты "Рассвет" стали издавать в Одессе ее преемника – еженедельную газету на русском языке "Сион". На титуле газеты был написан тот же эпиграф‚ что и на титуле "Рассвета" – по-русски и на иврите: "И сказалъ Богъ: да будетъ светъ!" "Сион" просуществовал менее года и закрылся по той причине‚ что его авторам не давали защищаться от нападок "на евреев и еврейскую религию". Семь лет после этого не было в России еврейской газеты на русском языке‚ и в 1869 году появилась в Одессе новая еженедельная газета "День". Ее издавали несколько лет и закрыли из-за цензурных придирок после одесского погрома 1871 года.

Затем периодические издания на русском языке появились в Петербурге. В 1871 году стали выходить историко-литературные сборники "Еврейская библиотека"‚ чтобы "ознакомить русскую публику с тем‚ чем были евреи‚ чем они стали теперь‚ и чем они могли быть при известных условиях". В 1879 году появились еженедельники "Рассвет" и "Русский еврей"‚ а в 1881 году – ежемесячный журнал "Восход". “Еврейские газеты! – писал современник. – Какая новизна!.. День появления той или иной газеты был для нас истым праздником. Мы не могли дождаться‚ пока их нам принесут домой‚ а бежали за ними на почту и читали их на ходу‚ на улице. И как читали! Читали с восхищением‚ читали от начала до конца‚ от заголовка до объявлений включительно".

***

Презрительное отношение к бесправному‚ забитому‚ беспомощному и робкому еврею отразилось в русской литературе и на подмостках театров. Это был смешной‚ карикатурный персонаж‚ мимо которого– ради достижения легкого успеха у публики – не мог пройти автор. Зрители валом валили в заезжие театрики‚ где с постоянным успехом играли оперетку под названием "Удача от неудачи‚ или приключение в жидовской корчме". Публика в зале потешалась над хозяином корчмы‚ который со всевозможными ужимками и гримасами прыгал перед заезжим паном и гнусавым голосом пел немыслимую чепуху: "Спию писню ладзирду‚ шинцеркравер лицерби‚ шинимини канцерми..." Известен случай, когда цензура запретила к постановке пьесу, в которой евреи не являлись отрицательными персонажами; довод цензора был таков: "потому что жиды не могут и не должны быть добродетельными".

Смеялись над евреем не только в низкопробных оперетках и водевилях‚ но и в произведениях русских писателей, закрепляя в сознании читателя отрицательный образ иноверца. У Н. Гоголя в "Тарасе Бульбе"‚ когда запорожцы топили евреев: "Жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон‚ но суровые запорожцы только смеялись‚ видя‚ как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе". У И. Тургенева в рассказе "Жид"‚ когда солдаты вешали еврея: "Он был действительно смешон‚ несмотря на весь ужас его положения. Мучительная тоска разлуки с жизнью‚ дочерью‚ семейством выражалась у несчастного жида такими странными‚ уродливыми телодвиженьями‚ криками‚ прыжками‚ что мы все улыбались невольно‚ хотя и жутко‚ страшно было нам". У Ф. Достоевского в "Мертвом доме"‚ когда каторжане потешались над Исаем Фомичем: во время молитвы он делал "смешные жесты" и пользовался забавными предметами‚ "так что‚ казалось‚ изо лба Исая Фомича выходил какой-то смешной рог". У М. Салтыкова-Щедрина в "Недоконченных беседах": самый солидный еврей "напоминает внешним своим видом подростка‚ путающегося в отцовских штанах... Смешной лапсердак‚ нелепые пейсы‚ заячья торопливость‚ ни на минуту не дающая еврею усидеть на месте... А как смешно и даже гнусно он шепелявит: – Что‚ еврей‚ губами мнешь? – "Дурака шашу".

Гуманная русская литература девятнадцатого века‚ которая вставала на защиту "маленького человека"‚ на защиту "униженных и оскорбленных"‚ не заметила трагедии народа‚ задыхавшегося в ограниченном пространстве черты оседлости. Выселения из деревень‚ ужасы времен кантонистов‚ ритуальные наветы‚ голод‚ нищета и бесправие – всё это осталось вне поля зрения великих русских писателей. “Жиды"‚ "жидки"‚ "жидишки"‚ "жидюги" и "жиденята" – литературные персонажи романов и журнальных статей – были не только смешны‚ но и жестоки‚ коварны‚ злы и трусливы и непременно занимались шпионажем‚ контрабандой‚ сводничеством‚ подделкой монет и прочим недозволенным промыслом. У А. Пушкина в дневнике (о встрече со ссыльным В.Кюхельбекером): "Я принял его за жида‚ и неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие; я поворотился им спиною..." У А.Писемского в романе: "Ведь они (евреи) мясом‚ кровью человеческою требуют уплаты себе..." У Н. Некрасова в поэме: "Идеал их – телец золотой‚ Воплощенный в седом иудее‚ Потрясающем грязной рукою Груды золота..." У Н. Гоголя в повести: Янкель "уже очутился тут арендатором и корчмарем; прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои руки‚ высосал понемногу почти все деньги и сильно означил свое жидовское присутствие в той стране. На расстоянии трех миль во все стороны не оставалось ни одной избы в порядке: всё валилось и дряхлело‚ всё пораспивалось‚ и осталась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы‚ выветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель‚ то он‚ вероятно‚ выветрил бы и всё воеводство".

Лишь после погромов 1881-1882 годов М. Салтыков-Щедрин написал с болью и сочувствием к обездоленным‚ развивая прежнюю тему: "Что‚ еврей‚ губами мнешь?" – Дурака шашу! – То ли дело Дерунов с Колупаевым! Никогда они не скажут: "шашу"‚ прямо отчеканят: "сосу дурака"‚ – и шабаш! И правильно‚ и для потехи резонов нет: слушай и трепещи!.. Кому же‚ однако‚ приходило в голову указывать на Разуваева как на определяющий тип русского человека? А Разуваева-еврея непременно навяжут всему еврейскому племени и будут при этом на всё племя кричать: ату! Но для Дерунова-еврея есть даже смягчающее обстоятельство: он чаще всего сосет вотще. Ибо как только он начинает насасываться досыта‚ так тотчас на него налетает ревизия: показывай‚ жид‚ что у тебя в потрохах? И всякий‚ кому не лень‚ берет оттуда часть. Как всё-то разберут – много ли останется?"

И это Салтыкову-Щедрину принадлежат такие слова: "Имеем ли мы хотя бы приблизительное понятие о той бесчисленной массе евреев-мастеровых и евреев – мелких торговцев‚ которая кишит в грязи жидовских местечек и неистово плодится‚ несмотря на печать проклятия и на вечно присущую угрозу голодной смерти? Испуганные‚ доведшие свои потребности до минимума‚ эти злосчастные существа молят только забвения и безвестности – и получают в ответ поругание".

***

В 1881 году видные петербургские евреи составили записку о положении российских евреев‚ и среди прочего в ней был приведен такой пример: "Еврейская девушка‚ прибывшая в Москву с намерением учиться стенографии‚ не нашла иного средства избавиться от преследований полиции‚ как взять билет проститутки‚ так как даже окончание одного из высших женских курсов не дает еврейке права жительства вне "черты"... Но когда по настоянию полиции эта девушка подвергнута была установленному освидетельствованию‚ то врач нашел у нее присутствие таких признаков‚ которые исключают всякую мысль о занятии проституцией. Таким образом, для того чтобы спокойно учиться вне "черты"‚ честные еврейки вынуждены надевать пред начальством маску разврата".

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ