ОЧЕРК ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ

Погром в Балте. Введение "Временных правил". Погромы 1882-1884 гг. Крах политики "обрусения".

1

После первого погрома 1881 года газета "Новое время" напечатала статью под названием "Бить или не бить?"‚ предлагая сделать жизнь евреям в России невыносимой. Новороссийский генерал-губернатор докладывал в Петербург: "Лучшие представители интеллигенции одобряют и оправдывают эти дикие проявления ненависти к евреям и практически не осуждают их". Корреспондент газеты писал из Елисаветграда: "Хотя местная интеллигенция и не участвовала лично в погромах‚ но проявляла абсолютное равнодушие и одобряла их в глубине души". Даже в газете революционной партии "Народная воля" с восторгом описывали избиения евреев и объясняли погромы "пробуждением народного сознания" крестьян‚ которые истребляли "несправедливо нажитое имущество своих притеснителей". Некоторые народовольцы – и евреи в их числе – считали‚ что погромы полезны‚ так как они приучают народ к революционным выступлениям: сначала надо поднять крестьянство против евреев‚ а затем направить бунт против царя. В прокламации народовольцев "К украинскому народу" было сказано: "Тяжко стало людям жити на Украине. Грабят жиды‚ иуды непотреби... А нехай лиш встанут мужики... зараз царь станет жидив рятувати (спасать)... Ось шо выроблее той паньский та жидивский царь... Ви почали вже бунтовати против жидив. Добре робите..."

Власти отнеслись равнодушно к еврейской трагедии и не выделили ни единой копейки жертвам погромов‚ хотя обычно помогали населению после стихийных бедствий; даже "Общество Красного Креста" не позаботилось о том‚ чтобы помочь разоренному от погромов населению. Суды присуждали громил к легким наказаниям – "за нарушение общественного спокойствия"‚ оправдывали их из-за "отсутствия доказательств"‚ и в еврейской газете с горечью отметили: "Есть только разрушенные дотла кварталы‚ раздробленная в щепки мебель и домашняя утварь‚ изувеченные мужчины‚ изнасилованные женщины и полумертвые от страха дети‚ – но разве это доказательство? А потому добрых молодцов судят за нарушение общественной тишины. И поделом! Зачем они гикали‚ свистели‚ шумели‚ а не делали свое дело тихо‚ смирно‚ благородно‚ не нарушая послеобеденного отдыха мирных граждан?.. Многие по выходе из суда смеются‚ некоторые дразнят стоящих тут же евреев‚ а другие угрожают в будущем произвести еще больший погром".

Вместо того‚ чтобы обвинять бандитов‚ киевский прокурор говорил на суде об еврейской "эксплуатации" края‚ а когда ему напомнили о чудовищной скученности еврейского населения в черте оседлости‚ прокурор сказал: "Если для евреев закрыта восточная граница‚ то ведь для них открыта западная граница; почему же они ею не воспользуются?" Это же заявил и министр внутренних дел Н. Игнатьев: "Западная граница для евреев открыта. Они и так имеют уже много прав, и их эмиграции не будут препятствовать".

В то время лишь немногие в России выступили в защиту евреев‚ и среди них писатель М. Салтыков-Щедрин‚ чья статья вызвала негодование правых газет. “История‚ – писал он после погромов‚ – никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжелого‚ более чуждого человечности‚ более мучительного‚ нежели вопрос еврейский... Нет более надрывающей сердце повести‚ как повесть этого бесконечного истязания человека человеком... Можно ли себе представить мучительство более безумное‚ более бессовестное?.. И во сне увидеть себя евреем достаточно‚ чтобы самого неунывающего субъекта заставить метаться в ужасе и посылать бессильные проклятия судьбе".

По черте оседлости прокатилась волна поджогов еврейских местечек‚ которые часто выгорали целиком‚ оставляя на пепелищах тысячи семейств. Особенно много поджогов было в Литве и Белоруссии‚ где местные власти не допустили погромов; газеты пестрели сообщениями из Ковно‚ Слонима‚ Сморгони и других мест: "В городе господствует паника... Большинство построек не было застраховано... Народ бродит без крова и пищи‚ дети и женщины плачут... Но что всего печальнее здесь – это то равнодушие‚ та злоба и злорадство‚ какое выражает местное население по отношению к евреям".

Пожары и погромы разорили многих; промышленность и торговля находились в упадке‚ – и в довершение к этому полиция стала выселять евреев‚ незаконно поселившихся во внутренних губерниях Российской империи. Их изгоняли в черту оседлости из Москвы‚ Киева‚ Орла‚ Тамбова‚ Харькова‚ Нижнего Новгорода‚ из Области Войска Донского‚ а также из пятидесятиверстной полосы вдоль западной границы. Выселение из Москвы выделялось особой строгостью: всю зиму полиция устраивала засады с облавами и безжалостно изгоняла целые семьи – с детьми‚ стариками‚ беременными женщинами. Ежедневно по московским улицам брели к вокзалу группы евреев в сопровождении охраны‚ и два полицейских надзирателя были уволены за недостаточно ревностное выполнение приказаний начальства. Не пожалели и старую еврейку‚ у которой было медицинское удостоверение‚ что она смертельно больна и всякое передвижение ускорит ее смерть. В газете "Земство" написали: "Врачам был сделан запрос: сколько времени‚ по их мнению‚ проживет еще старуха‚ если ее оставить в покое? Не более десяти дней‚ был ответ. На основании этого ответа умирающей старухе разрешено остаться в Москве еще десять дней‚ по истечении которых‚ если она не переселится в тот мир‚ подлежит непременному выселению из Москвы".

Правые газеты поддерживали решительные меры: "Дай Бог‚ чтобы усилиями нашей полиции удалось очистить русскую столицу от евреев"‚ – и новые веяния из центра расходились кругами по провинциям. Кое-где случались мелкие погромы‚ избиения с грабежами; из разных мест поступали тревожные сообщения: "Многие христиане нашего местечка уже распределили между собою дома и имущество всех здешних евреев... Побиты стекла и двери‚ ранено камнями шесть человек... Толпа разбила шинок‚ дом и лавку еврея Когана... Местные мальчишки под предводительством некоего мещанина устроили для потехи погром... Раненый еврей умер..." В деревнях тоже готовились к погромам‚ чтобы не упустить момент‚ когда можно приехать и пограбить‚ а в Мелитополе обнаружили на улице маленькую крестьянскую девочку‚ которую бабушка послала с наказом: "Говорят‚ будут бить жидов‚ так пойди туда и принеси платочек".

Писатель М. Бен-Ами вспоминал зловещую атмосферу того времени: "Когда говорят о погромах‚ то принимают обыкновенно во внимание дни‚ в течение которых они происходили‚ считают число жертв‚ исчисляют количество уничтоженного и расхищенного имущества‚ разоренных домов и лавок и т. д. – и сообразно с этим составляют себе понятие о пережитом несчастье. А между тем есть нечто более страшное‚ что мучительнее всего этого‚ – это ожидание погрома. Ужас ожидания не поддается никакому исчислению‚ никакому измерению; он неизмерим... Можно спастись‚ можно совершенно избегнуть погрома‚ но можно столько исстрадаться в ожидании его‚ что эти страдания превосходят то‚ что принес бы‚ быть может‚ сам погром".

Атмосфера накалялась. Корреспондент венской газеты телеграфировал в редакцию: "Все московские евреи находятся в чрезвычайно мрачном настроении..."; министр иностранных дел Российской империи сказал английскому посланнику: "Правительство и население возбуждены против евреев вообще"; в еврейской газете признали с тревогой: "В марте уже смелее начали бить евреев‚ так как предшествовавшие репетиции удались"‚ – исподволь нарастало нечто грозное‚ пугающее‚ неизбежное‚ чтобы прорваться в очередном диком буйстве.

2

Это случилось в городе Балте Подольской губернии – двадцать девятого марта 1882 года‚ на второй день христианской Пасхи. Первое же известие из Балты‚ попавшее в еврейские газеты‚ говорило об огромном несчастье: "Весь город совершенно опустошен... Около шести тысяч семейств не имеют хлеба и крова... Дети умирают от голода и холода‚ голодают и взрослые... Осталось у нас только то‚ что носим на себе... Помогите‚ спешите к нам‚ утешьте нас добрым словом!"

Евреи Балты заранее просили местные власти предпринять какие-либо меры‚ телеграфировали в Петербург‚ собирались нанять за свой счет тридцать-сорок городовых‚ но полицмейстер отсоветовал: "Это – дрянь. Я боюсь‚ что они сами будут делать беспорядки". Газеты отметили "поразительное бездействие местной власти" в дни погрома: "Защищали евреев лишь врачи‚ духовенство‚ особенно протоиерей‚ и несколько человек интеллигентных. Остальная "аристократия" смотрела со злорадством на эту картину разрушения и молчала".

Евреи-грузчики, извозчики и ремесленники образовали отряд самообороны, и в протоколе расследования отметили: "В начале погрома сбежавшиеся евреи заставили шайку буянов отступить и укрыться в здании пожарной команды‚ но с появлением полиции и солдат буйствующие вышли из своего убежища. Вместо того‚ чтобы разогнать эту шайку‚ полиция и войско стали бить евреев прикладами и саблями. В этот момент кто-то ударил в набат‚ и на колокольный звон стала стекаться городская чернь... Турецкая сторона города‚ где жили евреи‚ была разгромлена в течение трех-четырех часов... Ночью полиция и военные власти арестовали двадцать четыре грабителя и большое число евреев‚ – последних за то‚ что они осмелились защищать свои квартиры. На следующее утро христиан освободили‚ и они усилили собою ряды грабителей‚ а евреев продержали под арестом два дня... Толпа бросилась на склад питей‚ разбила его‚ напилась там вдоволь водкой и пошла бить и грабить при содействии крестьян‚ а также солдат и полицейских. Тут-то и разыгрались те страшные‚ дикие сцены убийств‚ насилия и грабежа‚ описание которых в газетах есть только бледная тень действительности".

Начальник местной воинской команды лишь наблюдал за буйством и даже приказал напоить водой погромщиков‚ которые утомились от разбоя. Городской предводитель дворянства сказал за несколько дней до этих событий: "Когда будут громить Балту‚ я закурю папиросу и стану спокойно смотреть в окно даже тогда‚ когда придут грабить моего квартиранта". И действительно‚ когда толпа подошла к лавке его квартиранта-еврея‚ предводитель дворянства велел передать погромщикам‚ что двери и ставни на лавке принадлежат ему‚ а замок и все товары в лавке – еврейские. Грабители аккуратно сняли двери и ставни‚ отставили их в сторону‚ чтобы не повредить‚ а затем разгромили лавку. Полицейский исправник застал погромщиков в доме еврейского купца‚ когда они разбивали ломом несгораемый шкаф. Вместо того‚ чтобы арестовать взломщиков‚ исправник разрешил им ударить ломом еще десять раз‚ а если шкаф не поддастся‚ оставить его в покое. Исправник самолично считал удары‚ но шкаф выстоял‚ и толпа пошла дальше в поисках более легкой добычи. На второй день погрома исправник привел из окрестных деревень сотни крестьян с колами и дубинами; крестьяне были уверены‚ что их вызвали "для усмирения евреев и обороны церквей"‚ и присоединились к громилам.

Еврейские газеты тех дней переполнены сообщениями из Балты: "Ни один магазин не уцелел... шинки и винные погреба разорены..." – "Во всех еврейских домах выбиты стекла‚ двери‚ ставни‚ внутри всё разбито‚ уничтожено... Выпущенный из перин и подушек пух образовал целые холмы‚ так что в одном месте не могли проехать пожарные..." – "Синагог разграблено семь: толпа искала свитки Торы‚ но их евреи предварительно попрятали..." – "Нападали на женщин и насиловали их в переулках‚ в сараях‚ на чердаках‚ в лавках. Пьяные звери не разбирали красивых и некрасивых‚ пожилых и молодых..." – "У одной старухи-еврейки‚ которая пыталась сопротивляться‚ разъяренный мужик оторвал кусок груди‚ выбежал на улицу и с радостью закричал: "жидовская цыцька!" Грудь подбрасывалась вверх при всеобщем ликовании гнусной клики озверелых людей..." – "Иос‚ сын Менделя Термака‚ скончался у матери на руках; в степи умерла роженица Сарра‚ жена Иося Могилевского; Ривка‚ жена Шлиомы Вербовецкого‚ и Авраам‚ сын Ушера‚ умерли от испуга и истязания; Цывья‚ жена Иося Цванга‚ пролежав всю ночь в воде‚ сильно опухла и умерла от простуды..." – "Во вторник в Одессу пришла телеграмма: "Голодаем. Пришлите хлеба". К утру уже собрали тысячу рублей‚ нагрузили на возы до ста пудов хлеба‚ а в среду вечером посланцы были в Балте. Сотни еврейских семейств‚ с толпой детей‚ валялись на станции железной дороги. Дрожа от страха и холода‚ голодные‚ исполненные тревоги‚ в лохмотьях‚ несчастные казались скорее призраками‚ чем живыми людьми..." – "Наутро после погрома в Балту пришло всё соседнее село Казацкое – забирать еврейское имущество. Шли сгорбленные старухи‚ беременные женщины‚ молодицы‚ девки‚ дети‚ старики и парни‚ – все спешили с пустыми мешками. Но солдаты их не пустили в город‚ и они недоумевали по этому поводу и даже чувствовали себя обиженными: "вчера сами звали‚ а сегодня не пускают".

Войска навели порядок в разоренном городе‚ и подошло время подводить итоги двухдневного разгрома: "Нигде еще остервенение не было так велико‚ разгул страстей так полон... Весь город‚ то есть вся еврейская часть в развалинах. Почти всё имущество расхищено‚ разграблено или уничтожено; убытки миллионные..." В Балте были разрушены тысяча двести пятьдесят еврейских домов и магазинов; "все состоятельные люди превратились в нищих‚ – сообщал местный раввин‚ – пущено по миру не менее пятнадцати тысяч человек"; погибли во время погрома двенадцать евреев, более двухсот были ранены. В те же дни жандармский полковник докладывал из Подолии в Петербург: "Евреи во многом сами виноваты в беспорядках: как только они видят, что сила на их стороне, они делаются вызывающе нахальными". Через неделю в Балте вспыхнул пожар‚ сгорели тридцать еврейских домов‚ власти арестовали поджигателей‚ – и снова в городе началась паника: одни убегали в Одессу‚ а другие перебирались на вокзал под защиту полиции.

В газете "Русь" так прокомментировали это событие: "С каким тактом держался народ во время погромов! Народ был возбужден в высшей степени и вооружен... однако же случаи убийства были редки. Говорят – народ грабил; но это отнюдь не надо понимать в уголовном значении этого слова: он просто присваивал себе еврейское добро и уносил домой..." Сначала судьи освобождали громил или присуждали к нескольким дням ареста за "нарушение общественной тишины и спокойствия"‚ и зрители в зале суда говорили с ухмылкой: "За сто карбованцев можно и посидеть неделю". Но протесты против погромов нарастали во многих странах; последовало распоряжение из Петербурга‚ и судьи стали выносить суровые приговоры: каторжные работы в рудниках‚ ссылки в исправительные арестантские роты‚ – за убийства приговаривали к смертной казни через повешение. Корреспондент русской газеты передавал из Балты: "Вообще крестьяне сильно недоумевают‚ как это приказывали сначала разорять жидов‚ а теперь казнят за точное исполнение приказаний власти".

Киевский генерал-губернатор А. Дрентельн должен был утвердить смертный приговор двум солдатам-погромщикам‚ и еврейская община Балты послала к нему раввина с просьбой помиловать осужденных. Разгневанный генерал-губернатор приехал в Балту и заявил евреям города: "Нигде вам не живется так хорошо‚ как в России... но вы сами своими поступками вооружаете против себя". Ходатайство о помиловании он назвал "лицемерием" и сообщил‚ что солдаты и без того помилованы – "не по просьбе евреев". (Это был тот самый генерал-губернатор‚ который на еврейских просьбах о помощи ставил такие резолюции: "Сидите смирно и не трогайте других"‚ "Войска явятся‚ когда нужно будет"‚ "Об этих скотах думают больше‚ чем о других‚ а им всё мало".)

После Балты мелкие погромы прошли в других городах и местечках‚ и житель одного из них написал в газету: "Нас окружают со всех сторон ужас и отчаяние... Целые ночи мы бодрствуем напролет‚ ожидая внезапного нападения разбойников. Нам открыто говорят‚ что дни наши сочтены..."

3

В начале 1882 года лондонская газета "Таймс" опубликовала несколько статей "О преследовании евреев в России" – с описанием погромов предыдущего года. Эти статьи произвели огромное впечатление на англичан‚ и в Лондоне собрались на митинг депутаты парламента‚ представители церкви‚ ученые‚ писатели‚ деятели культуры‚ именитые лица столицы. Председательствовал лорд-мэр города; ораторы говорили о том‚ что ограничительные законы унижают евреев и поощряют грубые насилия; кардинал Маннинг закончил свою речь такими словами: "Есть Книга‚ составляющая общее достояние Израиля и христианских народов. И в этой Книге читаю я‚ что Израиль – древнейший народ на земле‚ между тем как русские‚ австрийцы и англичане только народы вчерашнего дня. И живет этот народ силой своего неугасимого духа‚ своих неизменных традиций‚ своей непоколебимой веры в Бога и Божественные законы‚ – народ‚ рассеянный по всему миру‚ прошедший сквозь огонь и не погибший‚ поверженный в прах‚ но не смешавшийся с прахом".

Участники митинга основали фонд помощи пострадавшим от погромов и собрали в него более ста тысяч фунтов стерлингов. В ответ на это в петербургском "Правительственном вестнике" написали: "Еврейский вопрос безусловно принадлежит к числу вопросов внутренних‚ в которых каждое государство распоряжается по своему усмотрению и никогда не потерпит постороннего вмешательства или совета в какой-либо форме".

Однако отклики на события в России не прекращались. Испанское правительство пригласило евреев поселиться в Испании‚ где они найдут "радушный прием и безусловную полноправность в бывшем своем отечестве‚ для которого они много потрудились и которому принесли много пользы". Правительство Чили тоже приглашало российских евреев и брало на себя путевые расходы. В Нью-Йорке прошел митинг против "средневековых гонений‚ возобновленных в России"‚ и в том же "Правительственном вестнике" пригрозили: "Всякое заступничество иностранной державы за еврейскую народность могло бы только посеять неудовольствие в массе русского населения и неблагоприятно отразиться на положении евреев".

А в Петербурге пока что заседал Центральный комитет для рассмотрения еврейского вопроса. Задача комитета была определена заранее и записана в журнале заседаний: "поставить евреев в такое правовое положение в государстве‚ при котором они вынуждены будут сделаться полезными гражданами и не подавать поводов к народным волнениям и самосуду". Комитет разработал "временные‚ предупредительные" меры‚ вплоть до поголовного выселения евреев из сел и деревень в города и местечки черты оседлости‚ – и подал проект на рассмотрение правительства. Министры не решились выселить и обречь на разорение сотни тысяч человек‚ однако часть предложенных мер они приняли: чтобы у крестьян не создалось впечатления‚ будто "царская воля в деле избавления их от еврейской эксплуатации не приводится в исполнение". Так появились печально известные "Временные правила"‚ утвержденные Александром III третьего мая 1882 года. Эти правила запрещали евреям вновь селиться вне городов и местечек в черте оседлости‚ не позволяли им покупать недвижимое имущество и арендовать земли в селах и деревнях‚ а также торговать в воскресные дни и в христианские праздники. Новые ограничения не коснулись Царства Польского; они распространялись на пятнадцать губерний черты оседлости‚ и хотя эти правила назывались "временными"‚ они просуществовали до 1917 года.

Погромы тех лет‚ выселения из внутренних губерний и новые ограничительные законы потрясли не только еврейское общество‚ но повлияли и на экономику Российской империи. В переплетении торговых и финансовых интересов оказалось невозможным притеснять и разорять одну часть населения‚ чтобы при этом не пострадали остальные. Недаром предупреждали дальновидные люди: еврейский вопрос неизбежно станет русским вопросом. После очередной волны погромов подорожание становилось повсеместным‚ и это вызывало новую волну нелепых обвинений‚ которые подталкивали к новым беспорядкам. “В течение девяти месяцев цены на сахар почти утроились‚ – сообщал из Киева корреспондент русского журнала. – Первоначально вздорожание объясняли ранними осенними морозами‚ повредившими свекловицу‚ потом решили‚ что всему виною – жид... "Жиды‚ желая пополнить убытки от погромов‚ возвысили цены на сахар"... Дрова дорожают. Что за причина? Бесснежная зима‚ мелководье на Днепре‚ малый подвоз? Ну‚ нет: "вся лесная торговля в руках жидов". Попробуешь возражать‚ что Гаврилов‚ Фатеев‚ Задолинный – не евреи‚ но и слушать не хотят".

После введения "Временных правил" евреи не могли покупать и арендовать недвижимое имущество вне городов и местечек‚ а потому в черте оседлости упали цены на недвижимость‚ разорив многих владельцев-христиан. После волны разбоя и разрушений понизился курс на ценные государственные бумаги; иностранные биржи немедленно отреагировали на нарушение стабильности в стране и уменьшили капиталовложения в российскую промышленность. Еврейские купцы разоренных городов объявляли себя банкротами после погромов‚ а вслед за ними становились несостоятельными и тысячи русских торговцев и фабрикантов‚ которые были связаны с этими купцами договорами и кредитами. Начался застой в торговле и промышленности‚ и из разных мест передавали: "На зимних украинских ярмарках заметно было подавленное состояние торговли‚ вызванное паникой‚ овладевшей еврейским населением... В Москве заметно сокращение покупок и заказов для западных губерний... Немногие решились привезти товары на киевскую ярмарку‚ но они едва ли выручат даже то‚ во что им обошлась поездка".

В 1882 году в Москве проходила Всероссийская выставка товаров‚ однако многие евреи не получили паспорта на въезд‚ и российские фабриканты не смогли продать свои изделия в западные губернии. Владельцы пятидесяти самых значительных мануфактур и торговых домов Москвы предупредили министра финансов "о вредных последствиях стеснения евреев": "В продолжение последних десяти-двенадцати лет‚ – уведомляли они‚ – с того времени‚ как евреям был открыт более или менее легкий доступ в Москву‚ торговые сношения Москвы с западными и южными губерниями получили обширное развитие... несмотря на сильную конкуренцию польских‚ австрийских и германских фабрик... Вот почему удаление евреев из Москвы‚ стеснение их сюда приезжать и селиться вредно отзовется на ходе торговли".

Летом 1882 года министр внутренних дел Н. Игнатьев был смещен с поста‚ – повидимому на это повлияли протесты во всем мире. Взамен него был назначен граф Д. Толстой‚ и при вступлении в должность он заявил: "С душевным прискорбием смотрел я на возмутительные насилия‚ которые совершались над евреями в последнее время‚ и я употреблю все усилия‚ чтобы положить конец этой мерзости‚ ибо в моих глазах нет различия между евреем и неевреем". Новый министр приказал привлекать "к ответственности всех должностных лиц"‚ если они допустят беспорядки; губернские начальники сразу поняли‚ что время погромов закончилось‚ и старались не допускать их в своих владениях.

Четырнадцать месяцев продолжались погромы 1881-1882 годов; они охватили сто пятьдесят населенных пунктов юго-запада Российской империи‚ – треть из них пришлась на Киевскую губернию. И наконец в еврейском журнале "Восход" подвели итог тем событиям: "Развалины уже снесены‚ умирающие уже умерли и давно похоронены. Начальство же прямо объявило‚ что нас больше бить не будут. Как же не успокоиться‚ как не ликовать? Даже праздник надлежало бы учредить вроде Пурима‚ да и ввести в книгу памяти священные слова: "Теперь вас уже больше бить не будут". Ликуй‚ Сион!.."

4

Но вскоре выяснилось‚ что ликовать было преждевременно. В мае 1883 года‚ незадолго до запоздалой коронации Александра III‚ разразился погром в Ростове-на-Дону. Толпа громила еврейские дома и лавки‚ но цензура запретила сообщать об этом в газетах‚ чтобы не омрачать коронационные торжества. Но следующий погром – в июле того же года‚ в Екатеринославе – случился после коронации царя‚ и подробности о нем попали в газеты. Беспорядки начались в день православного праздника Ильи-пророка. Рабочие из великорусских губерний‚ работавшие на постройке железной дороги‚ выпили много спиртного и стали зачинщиками буйства. Гигантская толпа шла по городу с ломами и молотками‚ разбивала еврейские дома и лавки‚ выбрасывала наружу вещи и товары‚ а местные жители подхватывали их и уносили домой. К вечеру разбили еврейские шинки и погреба‚ перепились до безобразия‚ и многотысячная толпа бушевала два дня‚ днем и ночью. Во время грабежа винного склада загорелся спирт‚ и несколько погромщиков пострадали: "обезображенных‚ голых‚ с искаженными лицами‚ со страшными ожогами по всему телу – их отвезли в больницу".

Озверевшие‚ потерявшие человеческий облик громилы кидались даже на солдат‚ которые их разгоняли‚ и ранили сорок человек. Солдаты неоднократно стреляли в толпу‚ но сразу не смогли ее усмирить: были убитые и много раненых. Полиция арестовала в Екатеринославе около четырехсот человек‚ но неожиданно от разбоя стало страдать и христианское население города: грабители‚ очевидно‚ вошли во вкус и не желали довольствоваться лишь евреями. И опять – как предупреждали дальновидные люди – еврейский вопрос стал русским вопросом. В городе воцарилась анархия: грабили открыто‚ днем‚ на центральных улицах‚ зверски убили несколько человек‚ – и теперь уже христиане потребовали самых решительных мер против грабителей‚ чтобы восстановить порядок и безопасность. Некий местный деятель сначала возмущался‚ что войска стреляли в народ "из-за жидов"‚ но после того‚ как его обокрали на пятьсот рублей‚ стал требовать от властей‚ чтобы воров непременно вешали. “Это и есть самая существенная особенность екатеринославского погрома... – предупреждали в еврейском журнале. – Он приподнял завесу с того будущего‚ которое ожидает страну погромов‚ и в первый раз заставил содрогнуться от ужаса русское общество... из-за его преступной невнимательности к страданию и горю ближних".

Александр III получал отчеты после каждого крупного погрома и делал на них пометки: "Читал"‚ "Весьма прискорбно"‚ "Весьма грустно"‚ "Не может быть‚ чтобы никто не возбуждал народ против евреев"‚ "Всё это прескверно и доказывает‚ что нам надо как можно скорее покончить с еврейским вопросом". На донесении из Ростова-на-Дону царь написал более пространно: "Весьма печально‚ но этому конца я не предвижу; слишком эти жиды опротивели русским‚ и пока они будут эксплуатировать христиан‚ эта ненависть не уменьшится".

Очередной погром произошел в Нижнем Новгороде‚ вне черты оседлости. В этом большом городе жило не более двадцати еврейских семейств, и ни о какой "эксплуатации христиан" не могло быть и речи. Седьмого июня 1884 года‚ к вечеру‚ прошел слух‚ будто евреи схватили и зарезали христианскую девочку. Собралась огромная толпа‚ и хотя полицейские привели эту девочку живой и невредимой‚ ничто уже не помогло. Буйство продолжалось почти всю ночь: евреев избивали на улицах и в домах‚ выбрасывали из окон верхних этажей‚ и корреспондент "Русских ведомостей" передавал по телеграфу: "Трупы подхватывались толпой с криками "ура" и тут же топтались ногами остервеневшей массы; "еще дышут"‚ – кричала толпа". И далее‚ со слов того же корреспондента: "Во дворе молельни лежит распростертый труп пожилого мужчины; лицо всё в запекшейся крови... тело обнажено до пояса. Возле него‚ за бревнами – труп женщины пожилых лет; лицо в крови‚ глаз не видно‚ вся одежда сорвана‚ и она почти совсем обнажена. Несколько дальше – труп мальчика; лицо в крови и пуху; у носа и у правого уха глубокие‚ большие‚ зияющие раны... Один труп настолько обезображен‚ что отец узнал его только по брюкам – лица нет..." Полицейские и казаки пытались разогнать толпу‚ но их встречали дубинами‚ швыряли песок в глаза лошадей и всадников. По официальным данным были убиты шесть взрослых евреев и один мальчик‚ тяжело ранены пятеро; по мнению нижегородского губернатора, "главным мотивом погрома было стремление к грабежу".

Свидетелем буйства в Нижнем Новгороде оказался Максим Горький‚ и он описал его впоследствии: "Мимо меня прошел огромный мужик в разорванной рубахе‚ без шапки. Волосы у него были растрепаны‚ по грязному лицу текла густая‚ почти черная кровь. Он размахивал рукой и улыбался‚ тупо‚ довольной улыбкой сытого зверя... "Раздайся‚ народ! Зельман едет!.." Захлестнув ногу Зельмана веревкой‚ люди везли его по мостовой‚ а за ним оставалась на дороге широкая полоса крови. Сухие‚ длинные руки купались в ней‚ а между рук‚ в том месте‚ где они врастали в плечи‚ бился о камни безобразный‚ окровавленный‚ ободранный ком... Какой-то подросток подбежал к телу‚ прыгнул на него‚ ноги погрузились в живот‚ как в тесто‚ а подросток замахал руками и упал‚ возбудив хохот... "Казаки!.. Казаки едут!.." Толпа бежит под ударами нагаек и толчками лошадей‚ бежит‚ как стадо баранов‚ глупо‚ слепо... За несколько минут перед этим люди были зверями‚ без жалости и смысла избивавшими таких же несчастных‚ как сами они‚ а теперь эти звери – только трусы‚ их тоже бьют без жалости и смысла‚ а они бегут трусливо и позорно от ударов..."

Потом был суд и на скамью подсудимых попали семьдесят два человека. Возле здания суда стояла густая толпа‚ а в ней говорили‚ что евреев "бить можно‚ и так даже в газетах пишут". Губернатор получал письма в защиту арестованных: "нельзя же наказывать православных за жидов...", "беспорядки не были бунтом‚ а просто народ потешился..." Суд строго наказал виновных‚ некоторые получили до двадцати лет каторжных работ‚ и корреспондент "Русского курьера" сообщал из зала суда: "Поглядите на эти лица. Большинство – молодежь. Ни тени зверства‚ жестокости. Все самые обыденные типы русского серого рабочего люда. А между тем жестокости‚ совершенные ими‚ поражают именно зверством... Что же это такое?"

Еврейские погромы нанесли огромный вред общей нравственности‚ и христианское общество тут же это почувствовало. Стало ясно‚ что нельзя безнаказанно грабить и убивать одну часть населения‚ чтобы остальные не ощутили при этом никаких последствий. Неизмеримо возросло количество грабежей с убийствами по многим губерниям‚ и в "Юридическом вестнике" отметили с беспокойством: "Нет‚ так больше жить нельзя! Болезнь, и по-видимому‚ глубокая болезнь разъедает русское общество‚ подтачивает его силы... На широкой Руси как-то странно подешевела человеческая жизнь‚ сильно пала в цене. Бьют‚ душат‚ режут в одиночку; бьют‚ душат‚ режут семьями; бьют‚ душат‚ режут целыми группами‚ и страшные‚ бесчеловечные убийства становятся заурядными‚ чуть не повседневными явлениями‚ о которых газеты говорят лишь вскользь. Да‚ есть над чем задуматься‚ есть от чего покачать головой‚ глядя на эти знамения времени..."

5

Восемнадцатого января 1882 года в петербургской синагоге собрались вместе богатые и бедные‚ именитые и никому не известные евреи: плакали‚ читали "слихот" – молитвы покаяния; главный раввин произнес речь. “Когда он‚ – рассказывал очевидец‚ – прерывающимся голосом нарисовал то положение‚ в котором ныне находится еврейство‚ протяжный стон‚ как будто из одной груди‚ вырвался внезапно и разлился по синагоге".

Во всех общинах Российской империи евреи постились в тот день‚ и корреспондент сообщал из Одессы: "В синагоге раздались раздирающие душу стон и плач мужчин и женщин‚ когда кантор произнес: "Все народы сидят спокойно на своих землях‚ а народ Израильский бродит‚ как тень‚ нигде не находя покоя‚ ниоткуда не встречая братского привета". В городах и местечках хоронили остатки свитков Торы‚ разорванных и оскверненных погромщиками в разрушенных синагогах‚ и евреи шли на кладбища траурными процессиями. “Душу раздирающие стоны носились в воздухе‚ – писал очевидец‚ – слезы струились по щекам у всех‚ когда опускали в могилу наши святыни". Это была единственная форма протеста‚ доступная в те времена. О демонстрации никто не мог и помыслить; жаловаться было бесполезно‚ да и опасно: в стране действовало "Положение об усиленной охране"‚ которое позволяло арестовывать и ссылать в Сибирь за одно лишь подозрение в "политической неблагонадежности".

Неожиданные погромы потрясли еврейские общины России. Многими овладели паника и растерянность‚ чувство полной беспомощности перед лицом враждебного или‚ в лучшем случае‚ равнодушного окружения. Интеллигенты-ассимиляторы вдруг прозрели и мучительно переоценивали прежние свои идеалы. Один из них каялся в предсмертном стихотворении "Исповедь": "Я согрешил‚ и дух народа моего оставил детей моих‚ а после моей смерти‚ кто знает‚ останется ли имя мое и наследие. Я удалился от основного пути‚ а дети мои совсем потеряли его". Прежде ассимилированный еврей сторонился "длиннополых‚ пейсатых Янкелей"‚ но погромы безжалостно показали‚ что судьба у них одна: у "дипломированного интеллигента" и у "пейсатого Янкеля".

На траурном богослужении в главной петербургской синагоге вместе со всеми участвовали и те евреи-интеллигенты‚ которые давно позабыли про свою религию и всей душой желали "слиться" с русским народом. “Плакали все‚ – писал очевидец‚ – старики‚ молодые‚ длиннополые бедняки‚ изящные франты‚ одетые по последней моде‚ чиновники‚ доктора‚ студенты‚ – о женщинах нечего говорить. Минуты две-три подряд продолжались эти потрясающие стоны‚ этот вырвавшийся наружу крик общей горести. Раввин не мог продолжать. Он стоял‚ приложив руки к лицу‚ и плакал как ребенок".

В Киеве после погрома группа еврейских студентов пришла в синагогу‚ и один из них сказал молящимся со слезами в голосе: "Мы такие же евреи‚ как и вы. Мы сожалеем теперь о том‚ что до сих пор считали себя русскими. Погромы показали нам‚ как велико было наше заблуждение". Давно ли писал Лев Леванда в романе "Горячее время": "Мое сердце говорит мне‚ что со временем русские полюбят нас. Мы заставим их полюбить нас. Как? Своей любовью". Теперь же на смену прежнему оптимизму пришли разочарование и боль. “Когда серый народ громил евреев‚ – писал тот же Леванда‚ – белый народ стоял издали‚ любуясь картиной моего разгрома". Отовсюду сообщали о смятении и растерянности в еврейских общинах. “Ни одного отрадного явления‚ – отметили в еврейском журнале "Восход"‚ – ни одного хоть сколько-нибудь успокоительного известия не приходится сообщать – один плач и стон кругом".

В начале 1882 года‚ когда погром в Варшаве уже состоялся‚ а до озверения в Балте оставалось совсем немного‚ некий ассимилированный еврей написал в газету с тоской и отчаянием: "Когда подумаю о том‚ что с нами сделали‚ как нас учили полюбить Россию и русское слово‚ как нас заманили и заставили ввести в семейство русский язык и всё русское‚ как наши дети другого языка не знают‚ кроме русского‚ и как нас теперь отталкивают и гонят‚ то сердце переполняется самым едким отчаянием‚ из которого‚ кажется‚ нет исхода... Что делать? Что делать?.. Пусть бы у меня отняли всё имущество для какой-нибудь цели‚ пусть бы меня оставили нищим‚ но пусть бы меня признавали своим‚ пусть бы не гнали вон‚ зазвавши в дом. Мы же‚ глупцы‚ сами были распространителями и борцами русского образования между своими собратьями; ну‚ как же не обидно?.. У меня дети‚ я их воспитывал в русском духе‚ а теперь что? Что делать? Что говорить им на русском языке‚ то есть на языке тех людей‚ которые говорят нам: "убирайтесь к черту!"

Что же произошло в девятнадцатом веке с российскими евреями? Многие десятилетия подряд из глубин христианского общества шел призыв к "слиянию" евреев с коренным населением – для их же благополучия. Под "слиянием" подразумевался отказ от веры и от национальных традиций‚ а уж после этого‚ в будущем‚ были обещаны равные права. Еврейское население черты оседлости‚ воспитанное в религиозных традициях и крепкое в своей вере‚ никогда бы не согласилось на подобное "слияние"; именно поэтому все попытки властей были заранее обречены на неудачу. Да и могли ли предполагать российские евреи‚ что начальство печется об их благополучии‚ когда на их глазах – ради того самого "слияния" – забирали в кантонисты и насильно крестили маленьких детей‚ на потеху населению стригли евреям бороды с пейсами и отрезали полы их кафтанов?

Но нашлись одиночки среди еврейской молодежи‚ которые решили отбросить национальные традиции – ради идеи всеобщего братства и слияния в будущем в единую семью народов. Они тайком читали светские книги – сначала на немецком языке‚ а позднее на русском; они укорачивали свои кафтаны и подрезали пейсы; они уходили навсегда от "гнета отцов"‚ от семьи и друзей‚ уже со стороны яростно бичевали пороки еврейского общества‚ – а это общество отвечало им взаимной ненавистью. Когда подошли либеральные шестидесятые годы‚ эти люди кинулись в русские школы и университеты; их идолом стал русский язык и русская литература; их интересы переплелись с интересами русского общества‚ внутри которого и на благо которого они трудились. “Наше отечество Россия! – провозглашали они. – Как ее воздух‚ так и язык ее должен быть нашим!" Они верили‚ что достаточно овладеть русским языком‚ внешне ничем не отличаться от соседа‚ стать "как все народы" – и неприязнь к евреям немедленно исчезнет. Они не только образовывались сами‚ но желали образовывать других‚ и герой романа Л. Леванды говорил русскому другу: "Мы будем просвещаться назло всем реакционерам и обскурантам. А потом будем учить вас быть гражданами‚ патриотами‚ любить Россию как следует‚ а не на словах только".

Девизом этих людей стали слова поэта И. Л. Гордона: "Проснись‚ мой народ! Доколе ты будешь спать? Ведь ночь прошла и солнце засияло! Проснись‚ оглянись вокруг себя и узнай свое место и время..." Но эти люди – дети местечковых евреев – еще помнили традиционный быт своих родителей; эти люди учились когда-то в хедерах и иешивах; они желали слиться с русским народом‚ но сохранить при этом свою веру‚ а потому говорили с гордостью: "Мы – русские подданные еврейского происхождения иудейского вероисповедания и считаем вправе именовать себя "русскими евреями".

А затем у этих русских евреев родились дети‚ и выросли эти дети‚ воспитанные уже в ассимилированных семьях‚ где не часто вспоминали о своем происхождении‚ – и они отдалились от еврейства‚ оно стало чуждым им и ненужным. “Я отдалился от еврейского народа‚ – писал один из них‚ – и он предстал передо мной маленьким и ничтожным. Я желал работать для великого русского народа". Эти дети‚ внуки местечковых евреев – гимназисты‚ студенты‚ выпускники университетов – считали себя связанными с еврейством лишь "случайностью происхождения". Душой они принадлежали к русскому обществу‚ болели его болью‚ радовались его радостями; это они пошли в земские учреждения – служить русскому народу‚ это они пошли в народники и революционеры – ради великой идеи обновления России. Их волновала судьба нищего‚ несчастного русского крестьянина‚ но они даже не задумывались над тем‚ что в черте оседлости живет такой же нищий и такой же несчастный еврей‚ – с той только разницей‚ что у крестьянина был хотя бы собственный клочок земли‚ а у еврея чаще всего не было не только собственности‚ но и права на передвижение.

Евреи черты оседлости с их верой‚ незнакомыми традициями и странным образом жизни оставались для этих интеллигентов некоей этнографической группой‚ не более‚ ради которой не стоило тратить силы и жизни: после окончательной победы прогресса‚ за который они боролись‚ будет решен – они верили – и частный еврейский вопрос. “Мы"‚ "народ наш"‚ а то даже просто "народ"‚ – отмечал писатель М. Бен-Ами‚ – в устах сформировавшегося тогда в гимназии еврея значили: русские‚ русский народ... Существовали где-то далеко какие-то длиннополые‚ пейсатые‚ по-русски не говорящие Янкели‚ которых образованный еврей презирал. В лучшем случае их жалели‚ как жалеют нищего‚ калеку и тому подобный жалкий люд".

И вдруг в газете написали в предостережение русскому обществу: "Жид идет!"‚ имея в виду не только "пейсатого Янкеля"‚ но в первую очередь его‚ образованного‚ интеллигентного еврея‚ который и евреем себя не ощущал. Вдруг поднялась волна погромов‚ когда били всех без разбора – пейсатых и не пейсатых‚ включив в категорию "чужих" и лишив права на патриотизм и этого‚ ассимилированного еврея‚ который давно уже "обрусел"‚ жил и трудился на благо общества‚ которое некогда призывало его к "слиянию"‚ а теперь яростно от себя отторгало. В газетах дотошно разбирали вопрос "бить или не бить" этого еврея и приходили к выводу‚ что бить‚ конечно же‚ следует‚ но этим должно заниматься правительство‚ а не толпа. Даже революционеры‚ которым ассимилированный еврей-либерал тайно симпатизировал и готов был помочь при случае‚ призывали в прокламации: "Восстаньте‚ рабочие! Отомстите господам‚ грабьте евреев‚ убивайте чиновников!" Нашлось даже удобное оправдание тем кровавым событиям: погромы – предвестники всеобщего восстания‚ которое свергнет самодержавие‚ а потому "еврейская кровь – это смазочное масло на колесах русской революции". Но буйствующую толпу можно презирать с высоты своего образования‚ революционерами можно пренебречь ввиду их малочисленности‚ от чиновников и министров тоже не ожидалось проявлений справедливости; самый больной удар нанесла этому еврею образованная часть общества‚ его собратья по духу – их отношением к погромам. “Озверелая чернь одинакова везде‚ на всем свете... – писал врач М. Мандельштам. – Показателем для меня было отношение остальных‚ так называемых "лучших"‚ "интеллигентных" слоев общества. За очень и очень немногими исключениями‚ все остальные следили за совершающимся среди бела дня грабежом и разбоем с трудно скрываемым злорадством или с таким ужасающим хладнокровием‚ точно дело шло об охоте на зайцев".

А этого ассимилированный‚ воспитанный на русской культуре еврей не мог уже стерпеть‚ – как не мог стерпеть и отношения к нему тогдашних властителей дум‚ на чьих книгах и идеях он‚ этот еврей‚ воспитывался с юных лет. Славянофил И. Аксаков писал в газете "Русь"‚ что погромы – это месть народа‚ проявление "справедливого народного гнева" против экономического "гнета еврейства"‚ которое стремится к "всемирному владычеству" над христианским миром. Историк Н. Костомаров‚ "проезжая через Конотоп" и наблюдая местный погром‚ отметил в записной книжке – равнодушно и между прочим – "сцены жидотрепания". “Все эти крики и слезы‚ – возмущался еврейский интеллигент‚ – всё это горе‚ разорение и поругание не более как – "жидотрепание". Слово найдено. Чего же вам больше?.. Об этом можно упомянуть "случайно"‚ в скобках‚ точно речь идет о лопнувшей рессоре‚ ухабистой дороге и тому подобных неизбежных дорожных мелочах‚ развлекающих внимание солидных путников..." С нетерпением ожидали немедленного и гневного протеста от знаменитых русских писателей‚ но они молчали. Среди немногих выступил на защиту М. Салтыков-Щедрин: "Можно ли представить себе мучительство более безумное‚ более бессовестное?"‚ – и его тут же обвинили в "заигрывании с еврейским вопросом".

И тогда ассимилированный еврей заметался‚ потерял ориентиры‚ стал в ответ объяснять и доказывать‚ что и он – конечно же‚ он! – является патриотом России‚ как все верноподданные; это он‚ российский еврей‚ сражался среди прочих при обороне Севастополя и проливал кровь за освобождение славян от турок‚ – а ему‚ русскому патриоту‚ гражданину‚ честному труженику‚ в ответ дали понять‚ что он чужак‚ лишний‚ не нужный на этой земле‚ и устами министра внутренних дел Н. Игнатьева провозгласили: "Западная граница для евреев открыта". “До сих пор мне не было никакого дела до моего происхождения‚ – записал в дневнике московский гимназист Х. Хисин. – Я чувствовал себя преданным сыном России‚ которою я жил и дышал. Каждое открытие русского ученого‚ каждое выдающееся литературное произведение‚ каждый успех России как державы – наполнял гордостью мое сердце; я намеревался посвятить свои силы служению отечественным интересам и честно исполнять все обязанности доброго гражданина. И вдруг нам указывают на дверь и откровенно заявляют‚ что "западная граница открыта для нас". Меня стал преследовать резкий‚ беспощадный вопрос: "Кто ты такой?.." – "Конечно‚ я русский"‚ – отвечаю я сам себе и чувствую‚ что не искренен. На чем основываю я этот ответ? Только на своих симпатиях и мечтаниях. Но‚ безумец‚ неужели ты не видишь‚ что на всю твою горячую любовь тебе отвечают самым обидным и холодным презрением? Нас везде чуждаются‚ отовсюду выталкивают; нас признают не членами государственной семьи‚ а чуждым‚ пришлым элементом..."

Погромы отрезвили многих. Померкли прежние идеалы. Появилось общее презрительное отношение к ассимиляторам‚ и даже их вчерашние вожаки‚ которые "мчались на всех парах" к "слиянию" с русским народом‚ говорили теперь о том‚ что "надо оставаться евреем". Писатель Л. Леванда – в прошлом пламенный сторонник русификации поляков‚ литовцев и евреев в Западном крае – вопрошал в растерянности: "Что же делать‚ когда те‚ с которыми мы хотели слиться‚ отбиваются от нас руками и ногами – руками‚ вооруженными ломами‚ и ногами‚ обутыми в сапоги с железными подковами?.." Но после погрома в Балте Леванда заговорил о неизбежности исхода и возрождения еврейской нации: "Теперь я знаю уже доподлинно‚ где я‚ что я‚ с кем и при чем я... Если жить‚ так жить по всем правилам мыслящего существа‚ а не прозябать‚ как былинка‚ которую каждый прохожий волен топтать ногами". А поэт И. Л. Гордон‚ в прошлом – певец "слияния"‚ призывал теперь к уходу из России: "Встань‚ сестра‚ пойдем туда‚ где свет свободы сияет над всеми... Там не будет грабить тебя негодяй‚ там не будут над тобой издеваться‚ Рухама‚ сестра моя!"

Уже не верили в успех просвещения‚ которое могло бы привести к торжеству братства народов‚ и с горечью отмечали равнодушие русского общества во времена погромов. Еврейская интеллигенция растерялась и не знала‚ что теперь делать и куда идти: "открыто объявить себя ренегатом или же принять на себя долю в страданиях народа". Заговорили об эмиграции – "единственном исходе из теперешнего тягостного положения". Заспорили о том‚ куда ехать: в Америку или в Палестину‚ и первые тысячи беженцев отправились в путь в 1881 году. “Что делать? – писали в еврейской газете. – Бежать под дикие крики: бей его? Целыми массами выселяться из России? Бросить небо‚ под которым родились‚ землю‚ где похоронены не менее нас пострадавшие наши предки?.. Да кто имеет право предлагать нам это?"

Это была катастрофа для ассимилированного еврея. Это была трагедия. Рухнули иллюзии. Разрушились нравственные опоры‚ которые позволяли осмысленно жить и трудиться. Подступали иные времена‚ времена брожений‚ переосмысления прошлого‚ новых идей и идеалов‚ – но это не происходит быстро и не проходит безболезненно.

В 1882 году некая М. К. опубликовала в еврейской газете отрывок из письма И. Аксакова‚ написанного ее отцу в 1849 году: "Кланяйтесь‚ мой дорогой К.‚ моим евреям‚ собратиям вашим; я всё сделаю‚ что от меня будет зависеть‚ чтобы облегчить участь их". М. К. писала: "Что же это такое сталось с нашим отечеством? Что сталось с вами‚ Иван Сергеевич? Что это за общее умопомрачение и недоразумение? Виною и причиною всех бедствий народных оказался вдруг тот самый бесправный‚ загнанный и злосчастный еврей‚ который из-за заколдованной черты своей якобы в силах влиять на судьбу восьмидесятимиллионного населения! Да ведь это просто несовместимо ни с правдою‚ ни со здравым смыслом!.."

В шестидесятых годах девятнадцатого века либеральные веяния были сильны в русском обществе и совпадали с намерениями Александра II провести оздоровительные реформы. В последующие двадцать лет возрастало внедрение евреев в русское общество; русско-турецкая война усилила славянофильские настроения среди христианского населения; на смену гуманизму прежних либеральных времен пришли неприязнь и отталкивание нежелательных пришельцев‚ – да и намерения нового царя были уже иными. Герой романа писателя П. Боборыкина восклицал в ответ на антисемитские высказывания собеседников: "Двадцать лет назад тот же чинуша‚ а еще более тот же доцент‚ не посмел бы‚ слышите‚ не посмел бы... говорить в таком тоне. Ему совестно было бы... Он знал‚ что тогда ему бы не дали продолжать".

Подошло время‚ когда общество позволило себе открыто проповедовать юдофобию; не означало ли это‚ что нравственный климат изменился и недозволенное прежде стало дозволенным теперь? Русский националист‚ редактор "Московских ведомостей" М. Катков отметил в 1882 году: "Ровно ничего не случилось в еврейском мире. Что было назад тому сто лет‚ пятьдесят лет‚ двадцать лет‚ год‚ то и теперь. Но вот послышался чей-то свист‚ кто-то крикнул: бей евреев! и ни с того ни с сего вдруг возник еврейский вопрос‚ и все‚ кто во что горазд‚ напустились на евреев". Прошло еще несколько лет‚ и о том же написал русский публицист Н. Шелгунов: "Что же такое случилось? Или евреи в эти двадцать пять лет дали какой-нибудь особенный повод‚ чтобы против них потребовалось снова возводить костры? Что-то‚ действительно‚ случилось‚ но только не с евреями".

***

Ко дню коронации Александра III правление еврейской общины Петербурга решило: "Отслужить молебен во всех молитвенных домах. Улучшить в этот день и в следующие за ним два дня пищу для воспитанников сиротского дома‚ бедных учащихся‚ больных евреев по больницам и еврейских арестантов. Отпускать даровой праздничный обед постоянным посетителям народной столовой. Иллюминовать все молитвенные дома‚ а здание временной синагоги декорировать бюстами Высочайших Особ с приличною этому случаю надписью. Поднести хлеб-соль Их Величествам по благополучном возвращении Их в С.-Петербург‚ о чем войти с ходатайством куда следует".

***

Из Балты сообщили: ко дню коронации "весь город разукрасился флагами‚ а вечером был прекрасно иллюминирован. На многих еврейских домах красовались недурные царские вензеля... и громадные надписи "Веселись‚ Россия!" Даже убогие‚ полуразвалившиеся хижины бедняков-евреев были украшены разноцветными фонарями и вензелями. В оба дня ни один еврейский магазин‚ ни одна лавочка не открывались‚ и евреи в праздничном платье гуляли по городу‚ любуясь необычным видом его. Настроение жителей-христиан было самое миролюбивое. Порядок ничем не был нарушен; но вдруг‚ ко всеобщему удивлению‚ полицмейстер громко крикнул на всю площадь: "отделиться жидам от русского народа!" и отдал приказание приставу "прогнать с площади всех жидов"...

На другой день евреи опять собрались на площади вместе с христианами. Эта дерзость евреев крайне рассердила полицмейстера‚ и он стал громогласно ругать евреев крепкими словами‚ а потом приказал пожарным выехать на площадь с насосами и "вспрыснуть жидов". Пожарные быстро прискакали‚ как будто на пожар‚ и при всеобщем хохоте публики стали поливать из рукавов пожарных инструментов толпу евреев‚ состоявшую наполовину из женщин и детей... Развеселившиеся "коренные" жители‚ в угоду начальству‚ громко тешились над евреями‚ и некоторые стали уже бросать в них камнями‚ но увещания более благоразумных: "не трожь‚ сегодня царский праздник: наш царь и их царь!" – спасли на этот раз евреев от погрома".

***

В смятении и сумятице тех лет нашлись одиночки‚ которые видели спасение евреев в коренном реформировании иудаизма. В 1880 году в Елисаветграде образовалась небольшая еврейская секта "Духовно-библейское братство". Ее основатель Я. Гордин призывал упразднить еврейские обряды и предписания Талмуда для устранения религиозной обособленности, предлагал евреям зарабатывать на жизнь только физическим трудом, выступал перед членами секты с проповедями на тему "Чем должны заниматься евреи, чтобы русский народ изменил к ним свое отношение". “Духовно-библейское братство" было малочисленным и просуществовало с перерывами десять лет; затем правительство решило его закрыть‚ и Гордин уехал в Нью-Йорк. Там он отказался от прежних своих взглядов и написал около ста пьес на языке идиш‚ которые с успехом шли в театрах многих стран.

В 1882 году в Одессе появилась секта христианствующих под названием "Новый Израиль". Ее участники признавали лишь Пятикнижие и "глубоко презирали" толкования Талмуда; они отменили обрезание‚ законы о пище и многие еврейские молитвы; днем отдыха признавали воскресенье взамен субботы; русский язык объявили "родным" и обязательным в обиходе; в течение первого года существования секты обещали называть каждого новорожденного "Александром и Александрою‚ по имени Августейшего Монарха". Члены секты рассчитывали получить от правительства гражданское равноправие‚ разрешение вступать в брак с христианами‚ а также "дозволение носить внешний отличительный значок"‚ чтобы их не перепутали с "евреями-талмудистами". Сначала власти одобрили появление новой секты в надежде на ее миссионерскую деятельность‚ но еврейское население не желало признавать "Новый Израиль"‚ и секта лишилась поддержки правительства.

В 1884 году в Кишиневе появилась "Община новозаветных израильтян". В ней было одиннадцать человек‚ и эта секта вскоре распалась‚ не сумев привлечь к себе ни одного нового последователя. Философ Вл. Соловьев писал: невозможно "ожидать, что евреи массами и по искреннему убеждению будут обращаться в христианство как в религию любви под шум еврейских погромов и под "христианские" крики: "Смерть жидам! бей жидов!"

***

Во время подготовки "Временных правил" ходили слухи о том‚ что министр внутренних дел Н. Игнатьев готов "за крупную сумму направить еврейский вопрос в более благоприятное русло". Юрист Г. Слиозберг вспоминал: "Я знаю от барона Г. Гинцбурга‚ что во время одного из свиданий с ним... Игнатьев вдруг спросил: "Скажите‚ барон‚ верно ли‚ что вашему банкирскому дому переведена‚ для передачи мне‚ сумма в два миллиона рублей?" Барон Гинцбург был до того ошеломлен этим вопросом‚ что‚ как он сам говорил‚ его охватило сильное волнение и‚ не решаясь пойти по пути‚ подсказанному Игнатьевым‚ он‚ конечно‚ ответил отрицательно..." Через несколько дней после этого проект "Временных правил" был представлен в Комитет министров.

Граф Н. Игнатьев владел крупными поместьями на юге России‚ и через несколько лет после принятия "Временных правил" некий исправник обнаружил‚ что в имении бывшего министра внутренних дел живут вопреки закону евреи-арендаторы‚ которые управляют этим имением на основании фиктивного соглашения на чье-то имя. Исправник доложил об этом генерал-губернатору А. Игнатьеву‚ брату нарушителя закона‚ и на его докладе генерал-губернатор пометил в категорической форме: "В имении моего брата не может быть евреев".

***

После введения "Временных правил" возникла непредвиденная проблема: на старых еврейских кладбищах не хватало мест для новых захоронений; покупать земли для кладбищ вне переполненных местечек евреи уже не имели права‚ и им приходилось возить покойников за сорок-пятьдесят верст для последнего упокоения. Сенат разрешил в виде исключения приобретать в деревнях земли для кладбищ‚ и в еврейском журнале прокомментировали это таким образом: "Возникает новый головоломный вопрос: как быть с кладбищенским сторожем‚ который не может быть из покойников. Ему полагается быть живым и евреем. Разрешат ему проживать в кладбищенской сторожке или нет?"

***

Из еврейских газет и журналов за 1882 год:

"В местечке Гоцулово‚ Тираспольского уезда‚ мужики перепились на Страстной неделе‚ грабили евреев и жгли их имущество‚ а одна баба говорила: "Я думала‚ что вже на праздники останусь без масличка для Бога (лампадное масло)‚ аж Бог и послал мне целый штоф; грабили одну лавку‚ и мне достался штоф масла‚ аккурат хватило для Бога на целую неделю!.."

"Кроме крестьян и мещан грабили и полуинтеллигентные люди: они оставляли в магазинах свои старые шляпы‚ сапоги‚ зонтики и взамен них брали новые... В одной еврейской лавке после погрома оказалось тридцать пар старых сапог – это толпа сбросила‚ надев новые сапоги... Погромщики разгуливали по улицам в напяленных на себя женских платьях разного цвета‚ в черных сюртуках поверх собственной одежды или в двух-трех костюмах – один на другом..."

"На другой день после погрома... получена была телеграмма‚ извещавшая‚ что в местечко едет генерал-губернатор. Немедленно собрали около тридцати рабочих‚ которые и принялись приводить всё в порядок. Через несколько часов от погрома не осталось наружного следа: пух‚ обломки были убраны‚ улицы чистенько выметены‚ окна вставлены и т. д. Словом‚ местечко‚ как бы по мановению волшебного жезла‚ не только приняло свою прежнюю физиономию‚ но даже получило какой-то веселый‚ праздничный вид..."

"Из Елисаветграда сообщают: "В двух волостях‚ около Новой Праги‚ крестьяне постановили: высечь всякого из своих собратьев‚ кто примет участие в беспорядках против евреев..."

"Недавно один крестьянин спросил пренаивно: "Чи правда‚ шо уже есть указ‚ шоб и нимцев быты?.. "

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее