Что-то, видно, стронулось с места…

 – Не знаю, что во мне осталось еврейского. Разве только в паспорте графа «национальность»…
    – У меня осталось одно воспоминание, что бывает пасхальный борщ…
    – Я помню с детства мацу с ложечкой красного хрена…
   – В доме ничего не было еврейского, абсолютно! Праздники у нас не справлялись, национальной кухни тоже не было…
   – Вокруг меня были алтайские ребята, сыновья шахтеров, и я хотел пить водку, как они. Ходить на лыжах, как они. Драться. Ругаться. Но всегда оставалась грань, через которую не перейти. Я хотел, но я не мог…
   – В ЗАГСе им сказали: «Это очень странное имя. Зачем так называть ребенка? Вы еще пожалеете. Идите и подумайте». Но они настояли и записали ее – Юдифь…

1

Представим себе, что приехал в Москву иностранный турист.

Приехал в Москву иностранный турист, который всё хочет увидеть и сфотографировать на память.

Вот он садится, этот турист, в такси и просит водителя отвезти его в синагогу.

– В синагогу, – говорит. – Хочу в синагогу.

А шофер удивляется. Шофер никогда туда не ездил. Всё знает московский таксист, ловкий и пронырливый: где ресторан, где вокзалы, а про синагогу не слыхал. А может, и слыхал, да не велено таксистам возить туда иностранцев.

– Где синагога? – безуспешно спрашивает турист. – Где синагога? Где?..

Всё сфотографировал на память, все примечательные места, лишь в синагогу не попал.

Представим теперь, что приехал в Москву еврей из провинции.

Приехал в Москву еврей из провинции, закрутился по магазинам ГУМ-ЦУМ-Детский мир, но остановился вдруг по неизвестной причине, и вот уже шарит глазами по густой толпе, выдергивает безошибочно родственное ему лицо, спрашивает шепотом у еврея-прохожего:

– Где тут у вас синагога? Где?

А прохожий удивляется. Прохожий не знает. Еврей-прохожий затрудняется с ответом. Всё знает московский еврей: где ресторан, где вокзалы, а в синагоге никогда не бывал. А может, и бывал, да боязно сообщить адрес первому попавшемуся.

Разные они бывают, первые попавшиеся.

Разные потом случаются истории.

– Где синагога? – безуспешно спрашивает провинциал. – Где?..

И уезжает назад, так и не вырвавшись из заколдованного круга ГУМ-ЦУМ-Детский мир. Уезжает в свой город, где их синагогу давно уже переделали в клуб или кинотеатр.

А действительно, где же в Москве синагоги?

Кто побывал в них? Когда? Сколько раз за жизнь?..

2

Я знаком с московской синагогой очень давно.

С молодых лет она зацепилась в памяти, – нечто таинственное и малопонятное, – как и язык идиш, на котором часто говорили родители, еврейские мелодии со старых, затертых пластинок или воспоминание о никогда не виданном дедушке, который каждый день ходил – куда? – в синагогу.

А, может, это зацепилось не в памяти.

Может, сидит оно в наших генах…

Жил в Москве, на Мясницкой улице, именитый художник Абрам Архипов. Жил себе и жил, картины писал, на выставках появлялся и награды получал: уважаемый художник, в чинах и званиях.

Архипов Абрам Ефимович. Статский советник. Академик живописи. Преподаватель Училища живописи, ваяния и зодчества.

Память о нем осталась бы, наверно, только в специальных книгах, да в картинах по разным музеям, но решила советская власть увековечить его имя, и переименовали Спасо-Глинищевский Большой переулок в улицу Абрама Архипова.

Так русский художник Абрам Архипов вошел в историю, – вернее, не вошел, а был втянут, – в историю российского еврейства.

Здравствуй, улица Архипова!

Здравствуй улица преодоления страха, внешне ничем не примечательная, вздыбившись крутой горой для пешеходов и водителей.

Но стоит на ней дом, здание с колоннами – московская синагога, и это меняет дело, это всё меняет…

Я начал ходить туда в осенний праздник Симхат-Тора.

Приличная толпа стояла перед синагогой на улице Архипова, нашпигованная дружинниками и переодетой милицией. Было тогда страшновато и неуютно, потому что цеплялись к молодым, увозили в отделение, а потом сообщали на работу и в институты. Никто не знает теперь, сколько евреев пострадало за те праздники, сколько ребят вылетело из институтов.

Веселый праздник Симхат-Тора!

Кому весело, а кому и не очень.

Потом я приходил туда послушать заезжих канторов. Тоже на праздники. Они приезжали из Одессы или из Черновцов, и подпевали тихонько евреи, переглядывались, перемигивались, цокали в восхищении языками, когда брал кантор заветную ноту, обсуждали потом и сравнивали, знатоками поджимая губы.

А в синагоге молились тогда пожилые люди, старели, исчезая по одному, и казалось, что лет через десять-пятнадцать некому будет появляться там, некому петь и слушать.

Старела московская синагога, дряхлела, доживая годы свои случайной приживалкой среди чужих и равнодушных.

Вот-вот – и конец. Вот-вот…

3

Для чего мы всё время вспоминаем?

Для чего запоминаем, помним, записываем?

Кто нас услышит, кто задумается, кто поймет?

Или это долг наш – передавать опыт следующим? Или – надоедливая привычка от дурного воспитания, вроде той, когда останавливают человека на улице, крутят ему пуговицу и заставляют выслушивать то, чего он не желает знать?..

Я жил когда-то в Москве, на Никитском бульваре, и часто проходил мимо Патриарших прудов, по дороге на Садовое кольцо.

Стояли на пути два дома, почти рядышком, обломками растоптанной еврейской истории, но мало кто знал об этом в торопливой толпе, мало кто догадывался.

Первый дом: теперешний театр на Малой Бронной, – здание бывшего еврейского театра, где главным режиссёром был Соломон Михоэлс.

Второе строение, за углом, каких-то сто шагов: Дом народного творчества, – бывшее здание синагоги (снова напомним читателю, что время этого рассказа, здесь и далее – семидесятые годы прошлого века).

Я бывал в Доме народного творчества, в его концертном зале, не догадываясь даже, что молились там евреи, носили по залу свиток Торы, а теперь танцевали украинский гопак, читали стихи о советском паспорте, пели под гитару через усилитель.

Сколько таких мест по Москве, связанных с нашей историей, неизвестных мне, неизвестных уже никому!

А по другим городам – сколько?..

Мы, российские евреи, всё отдаем прожорливому времени, всё почти отдали: историю свою, предков, общую память. С чем же тогда останемся? С кем останемся?

Сегодня нам не узнать дедов наших. Завтра наши внуки не узнают нас.

Слезы и молитвы поколений имеют право на память, и нечего ждать, что кто-то позаботится о нас, – нет, этого мы не дождемся.

Что же тогда остается?

А остается одно.

Мы, евреи, небольшой народ в этом мире. История наша, традиции – единственное, что спаяет, что способно спаять.

А без этого – голые, посреди голого поля, в окружении прожорливого зверья…

4

Евреи!

Поглядим правде в глаза, евреи.

Один только раз поглядим.

А где она – наша правда?

Как ее отыскать в ворохе чужих полуправд?..

А правда наша – старики наши.

Вот и поглядим в глаза старикам нашим. Битым и ломаным. Пуганым и задавленным. Что приспособились к невозможному. Убежали от неизбежного. Позабыли незабываемое.

И после этого…

Сразу же!

Поглядим в глаза детям нашим. Не сытым еще – не зажравшимся. Не трусливым еще – не продавшимся. Гордым и добрым. Нерасчетливым и наивным.

Поглядим – не зажмуримся.

Поглядим – примерим на свой счёт…

Как же и нам – вывернуться на естественную сторону?

И можно ли?

Не опасно ли?..

Но вот мы уже выворачиваемся.

Кряхтим и стонем. Пыхтим и надрываемся. Страдаем сами и мучаем других.

Выворачиваемся, братцы, выворачиваемся!

Но какой дорогой ценой…

И теперь, на улице Архипова, рядом с главными государственными и партийными учреждениями, стоят по субботам толпы евреев, спорят, беседуют, решают в который уж раз кардинальный вопрос века: ехать или не ехать?

– Что тут такое? – спросит случайный прохожий.

– Бейт-кнессет.

– Что, что?

– Синагога, вот что. Си-на-го-га…

И покачают головами одни. Поспешно уйдут другие. Пробурчат что-то третьи, нелестное, а то и нецензурное. А четвертые, остановившись, будут глядеть с изумлением на здание с колоннами, на толпу вокруг, будто удивительнее зрелища и не видывали: евреи у синагоги…

Тихо здесь в будние дни. Тихо и пустынно…

Пройдут поутру старики в синагогу, шаркая подошвами, кашляя и задыхаясь, спустятся сверху с Маросейки или с трудом взберутся с Солянки.

И опять пустынно, только пробежит корреспондент из «Советского спорта», чье здание рядом, да выедет машина из гаража напротив или встанет столбом случайный прохожий, с удивлением разглядывая незнакомые письмена над входом.

А то подъедет еще катафалк, внесут внутрь гроб, чтобы простился покойный с синагогой, войдут плачущие родственники, и через малое время они уедут, тихо, медленно, почти шагом, а старики из синагоги пойдут следом до поворота, провожая раз за разом, одного за другим…

Так здесь в будние дни. В обычные дни. В дни непраздничные. Даже агентам нечего делать тут. Даже милиции.

Но вот приходит день, особый день, издавна ожидаемый, и заранее сговариваются евреи, созваниваются, отменяют на этот вечер кино с театры, футбол с хоккеем.

И милиция готовится, проверяя заранее мегафоны. Агенты занимают посты в окрестных дворах. Автобусы и «воронки» – на всякий случай…

Засветло еще перегораживают улицу понизу и поверху, чтобы не ходил транспорт.

Засветло густеет поток евреев к синагоге. Улица Архипова, не вместит, кажется, всех желающих. И зажигается первая звезда…

Это – удивительный день в году.

День единственный.

Это – праздник «Симхат-Тора».

5

Отчего мы такие жизнерадостные, евреи? Ну, отчего?..

Отплясывают на улице Архипова, прямо на мостовой, молодые со стариками, поют песни, целуются, пьют вино, поздравляют друг друга с праздником – с чего бы это? С какой такой радости?

Не с достижений же советской власти. Не с песен советских композиторов: «С каждым днем всё радостнее жить…» Не с утверждений позабытых вождей: «Жить стало лучше, жить стало веселей…»

Так откуда оно у нас?

Каждый год, осенью, приходит этот день, удивительный, неповторимый день, когда собираются евреи на улице Абрама Архипова. И если раньше приходили сюда немногие, вели себя скромно, пели потихоньку и расходились быстро, то теперь собираются тысячи и тысячи, поют и танцуют до ночи.

И опять, как прежде, улица Архипова нашпигована агентами и переодетой милицией, но теперь это почему-то не страшно, теперь тут не только молодежь, но приходят семьями, с бабушками-внуками, встречают знакомых, друзей, родственников, сталкиваются с сослуживцами, а то и с начальством своим – вот уж совсем конфуз!

Этот праздник – «Симхат-Тора» – отдушина.

Сколько таких, что в этот день идут к синагоге, на свой праздник?

Сколько еще осталось таких, что чувствуют обделенность в этот день, боязнь прийти на улицу Архипова и присоединиться к другим?

Что-то стронулось, граждане евреи, что-то, видно, стронулось с места…

А праздник шумит, праздник разворачивается и набирает силу!

Гуляет улица Архипова под бдительным оком милиции и агентов.

Поет улица Архипова в двух шагах от главных государственных учреждений.

Танцует улица Архипова в центре столицы, позабыв про страх прошлых поколений.

Чего нам бояться?

Это наш день.

Наша радость.

Наш праздник – «Симхат-Тора»!

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее