Я от вас отключаюсь!

1

Итак, у меня отключили телефон!

В феврале 1974 года.

Я спал глубоким сном невинного младенца, а в это время безымянный монтер поколдовал над какими-то клеммами, и с телефоном было покончено. Быстро и решительно.

Он даже не пикнул.

Как мне сказали сначала – за неуплату.

Как сказали потом – за нарушение статьи телефонного устава.

И наконец – за хулиганство.

– За чье хулиганство? – спросил я. – Мое или телефона?

Мне не ответили…

Итак, у меня отключили телефон.

До этого они отключили меня от редакций.

От издательств и киностудий.

Даже от фильмов, вырезав из титров мою фамилию.

И от советских денежных знаков тоже отключили.

Что же им осталось?

Могу подсказать.

Отключите от меня электричество.

Водопровод и канализацию.

Почтовую службу, скорую помощь и пожарную команду.

Отключите от меня все блага цивилизации. Отбросьте в каменный век, в пещеру, к троглодитам. И я с удовольствием останусь с ними.

Потому что там ничего еще не изобрели, и им пока нечего отключать.

Отключите меня, отключите!..

Я от вас давно отключился.

2

Вот вам анекдот…

Придуманный про евреев. Что рассказывается до сих пор. С неизменным успехом.

На манеж цирка выходит холеный, вальяжный шпрехшталмейстер во фраке и под нервную дробь барабана, под тревожные мелькания прожекторов громко и зловеще объявляет:

– Смертельный номер! Человек-еврей!

Вот такой это короткий анекдот, за которым так и видится зримое продолжение: выходит на арену пугливый, затравленный человечек и делает круг по манежу, испуганно приседая, прикрывая лицо руками, всякую секунду ожидая удара или плевка.

Смертельный номер: человек-еврей…

«В помещении первой нотариальной конторы хулиганы хватали его за руки, толкали, провоцировали на драку. Это сопровождалось выкриками: «Жид, жидовская морда, еврейское отродье… Под поезд сбросим, когда будешь уезжать, морду набьем, ребра переломаем…»
    На просьбу работника милиции предъявить документы один из них ответил: «Сержант, занимайтесь своим делом. У нас тоже работа…»

И снова нас бьют! Опять и опять…

Как прежде, как всегда, как оно и положено по неписаным правилам.

Эка невидаль! А когда нас не били? Кто не бил?

Веками над нами – кулак волосатый, сапог безжалостный, сивушно-луковый перегар:

– Давайте, ребята! Чего стесняться?

А ребята и не стесняются. Ребятам только мигни…

Честное слово, это даже достойно уважения! Их упоительное беззаконие. Блистательная безнаказанность. Захотел – и ударил. Приспичило – и пнул. Пожелал – и жидом обозвал.

Вы только себе представьте!

Кто мог такое предположить?

Даже в самых смелых мечтах.

В центре Москвы, в центре России, в центре всего прогрессивного человечества выволакивают евреев из приемной президента страны, отвозят за шестьдесят километров от города и избивают в лесу.

За что?

А за то.

За всё!

Эй, американцы! Вас когда-нибудь увозили из Белого дома в темный лес – и кулаками, ногами, пинками?..

Эй, англичане! Вас когда-нибудь выволакивали из дворца королевы – и в нос, под зад, ребрами по асфальту?..

Эй, французы! Как же вы без этого живете?..

Мне жалко вас, иностранцы!

Мне жалко всех нас.

А кто-то из евреев их уже защищает. Кто-то говорит, что били они в лесу не по приказу сверху, а так, по собственной инициативе, и это, конечно, не одно и то же.

Это – разные вещи.

С этим можно еще жить.

«Насколько жалки вы, кричащие: «Какое счастье – нет погромов!»
    А были бы погромы, вас бы умиляло, что не каждый день; а если и каждый – что не вас бьют; а били бы – что не до смерти; а до смерти – что не сразу…»

Завтра вас отвезут, евреи, за двести километров от города и закопают в гнилом овраге. Но у вас останется напоследок некое чувство удовлетворения, что сделано это безо всякой команды, а так – по личной инициативе.

Эх, евреи, евреи!

Опять нас бьют, евреи! Опять и опять…

Кого там еще не били?

Выходи, твоя очередь.

– Нам известно, что три дня назад у вас дома были иностранные корреспонденты.
    – А разве советскими законами запрещено общаться с иностранными корреспондентами?
    – Нет, не запрещено. Но если вы еще раз с ними встретитесь, то получите пятнадцать суток.
    – По какому закону?
    – А вы не беспокойтесь – всё будет по закону!..

Я помню хорошо этого человека.

Видел его не один раз.

Солидный, преуспевающий журналист из крупной американской газеты. Имя. Положение. Возможности.

Он катался по Москве на огромной машине. На самой огромной, какие я прежде не видел. А как он сидел за рулем! Как оглядывал прохожих! Как брал интервью! Блистательный образец уверенного в себе мужчины…

Ему хватило двух допросов.

Двух хороших допросов.

Почему? Не могу понять.

Мы же выдерживали больше. За нами никто не стоял. Ни посольство. Ни Америка. Ни ее президент. Нас раздавить – раз плюнуть.

Так почему – мы держались, а он сразу сломался?..

Я видел его после допросов.

Это был другой человек.

У него мотались глаза сверху вниз. Будто его сильно встряхнули, и он не мог успокоиться.

Почему? В чем дело?..

Он плохо знал советскую систему, американский журналист.

Он ничего не понимал, хоть и писал о России. И быстро раскололся, потому что не представлял такой возможности, что может сесть в тюрьму.

Это нельзя понять. Только почувствовать. Генетически, что ли.

Ведь мы готовы к посадке. Готовы от рождения. У нас есть историческое ощущение такой возможности. Потому что нас уже сажали. Отцов наших сажали. Или еще посадят…

Мы практики, а журналист этот – теоретик.

3

Можно спросить: когда оно началось?

Можно ответить: а когда кончалось?..

Глубоко, в недрах, в тайниках, запрятанное от посторонних глаз, вечно существовало желание – узнать себя, ощутить свое место в жизни, и прорывалось оно порой негласными судебными процессами над сионистами, и проявлялось хитрыми, изворотливыми способами наиболее решительных, что уезжали сначала в Польшу, а оттуда уже в Израиль.

Но открыто, массово, наперекор властям оно проявилось недавно.

Испуганные – сбрасывали с себя паутину страха.

Замордованные – учились гордо держать голову.

Затравленные – вставали во весь рост, распрямляя покатые спины.

И главным было, главным остается – преодоление страха. Который передается от родителей к детям. Который прививали и насаждали прежде, прививают и насаждают теперь.

Казалось уже, что страх – он у нас в генах, заражены им навсегда, избавиться от него невозможно. И тем удивительнее события этих лет. Тем удивительнее результаты.

Проходит время, малое время, месяцы – не годы, а шаг уже сделан, первый шаг к преодолению страха, и дальше не так боязно, дальше невозможно жить по-прежнему.

Как удивительно это освобождение, как заразительно оно для окружающих. И от тебя уже зависит, как быстро пройдешь этапы на пути к внутренней свободе.

Ты будто прозреваешь, начиная видеть вокруг несвободных людей и поражаться их забитости. А ведь они – это ты, до первого шага к себе.

Вот вам отрывки из писем, что писали евреи по адресам мира. Вот – преодоление страха: из года в год, от письма к письму.

«Мы, восемнадцать верующих еврейских семей Грузии, напоминаем вам, что живы и молимся о возвращении в Израиль.
    Мы ничего не боимся, ибо, живые или мертвые, мы – дети Израиля.
    Кто поможет нам?..»

    «Граждане депутаты Верховного Совета!

История ставит ныне перед выбором, и у вас только две возможности: отпустить нас с миром, либо ступить на проторенный путь массовых репрессий.
    Потому что, пока мы есть, мы будем, – с каждым днем всё громче, – требовать свободы выезда, и наш голос станет для вас нестерпимым…»

    «Когда-то, в тяжелые времена, мы по наивности надеялись на «наших евреев» – кагановичей, эренбургов и пр. Теперь мы ни на кого не надеемся, кроме себя, и в этом – залог существования еврейского народа…»

    «Мы, потомки истерзанных поколений, не просим, а требуем, твердо и решительно требуем одного – справедливости и чувства ответственности за судьбу современного еврейского народа…»
    И под этими словами почти сто подписей. Гордо и открыто. Фамилия, имя, почтовый адрес…

Когда сидишь пятнадцать суток и видишь отношение милиции к себе и к другим, то понимаешь, что мы на особом положении. Значит, всё пока идет хорошо. Бить нельзя.

Мы чувствовали кожей своей: что она может, эта система, а чего в этот момент не хочет. И пока нет команды, с нами ничего, наверно, не произойдет. Не случайно милиция разгоняла хулиганов, которые приходили к синагоге бить евреев.

Клочья от тех только летели. А не лезь. Не своевольничай без разрешения…

Ситуация такова, что сегодня ты под защитой. Есть команда: не бить! И ты знаешь: сегодня бить нельзя.

Но бывали моменты, когда ты, вдруг, почувствовал: ой-ой-ой! – прошла команда: можно бить!

И они били…

Но это надо ощущать, такие тонкости.

Со стороны не понять.

Даже корреспонденту крупной зарубежной газеты…

А что тогда говорить о простых туристах?

4

Они приходят, озираясь.

В нахлобученных шляпах.

С поднятыми воротниками.

Вид у них явно шпионский. За версту видно.

Если мужчина усатый, можно подумать, что усы фальшивые.

Если женщина в очках, можно предположить, что очки для конспирации.

Шутка ли, куда они забрались! Почти что в Сибирь. В цепкие лапы агентов тайной полиции.

– Вы думаете, нас подслушивают? – спрашивают они.

– Ничего я не думаю. Мне это безразлично.

– Нам тоже.

И смеются храбрым шепотом.

Или не смеются. Потому что не могут…

После этого мы разглядываем друг друга и дружелюбно улыбаемся.

Улыбку невозможно подслушать. Улыбка – самая безопасная вещь. Если, конечно, за вами еще не подглядывают.

Потом мы начинаем разговаривать. И шутить. Рассказывать наши последние, как правило, невеселые новости. Кому дали отказ, кого посадили, кого выгнали с работы…

Они всем интересуются.

Для этого они и пришли.

Даже повторяют, чтобы запомнить наверняка.

Какое счастье, что на таможне еще не обыскивают наши головы!..

Потом они уходят.

Нахлобучивают шляпы, поднимают воротники и торопятся обратно в гостиницу, чтобы местный гид не заметил долгого отсутствия.

Не принял меры, неизвестно какие, но, возможно, самые ужасные.

Они уходят, а мы остаемся.

И всякий раз хочется сказать на прощанье:

– Милые вы мои! Хорошие! Ну, чего вы боитесь? Чего? Если мы перешагнули через вековой страх, так чего же боитесь вы?

Но мы не говорим этого. Во-первых, не все они такие. Во-вторых, их тоже можно понять.

– Был один случай…
    Когда пришел этот турист, сидели у меня два американских студента. И он стал их приглашать к себе, в Стокгольм. Дает им визитную карточку, и я тоже беру.
    Машинально так.
    Тут он насупился и говорит:
    – У вас же был обыск…
    – Да. Но он уже был.
    – Нет, знаете ли. У меня в Стокгольме двое детей…
    Я вернул ему карточку.

Конечно, их подпугивают. За ними могут последить. Прицепиться на улице, в гостинице, в таможне. Или написать гадость в газете. Например, о том, как они вербуют шпионов.

Чтобы посеять в туристах неуверенность. Беспокойство. Отбить охоту к посещениям и разговорам.

Свободные люди, чего же вы так боитесь?!

Мы вас любим, ценим и уважаем.

Ваша дружба – наша уверенность.

Ваша поддержка – наша безопасность.

И потому – не сдавайте позиции.

Будьте свободными, свободные люди!

Не оставляйте дома свою независимость!

Ваша боязнь – это их торжество.

Ваша запуганность – их безнаказанность.

Ваш страх – их триумф и наша беда.

Шепотом не скажешь главного.

Озираясь, не увидишь основного.

Прячась, не вселишь веру.

Свободные люди, чего вы так боитесь?..

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее