ОЧЕРК ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ

Введение процентной нормы и выселения из деревень. Изгнание из Москвы в 1891-1892 гг. Новые ограничительные законы Александра III.

Поэт С. Фруг жил в Петербурге на правах лакея‚ "лакеями" были и другие еврейские писатели и журналисты; на таких же правах жили порой старики-родители у собственных детей: отец записывался лакеем у своего сына‚ а мать – кухаркой.

1

В дни коронации Александра III был опубликован царский манифест‚ который предоставлял льготы гражданам Российской империи. Евреи по этому манифесту не получили ничего; наоборот‚ политика правительства была определена на десятилетия вперед и ужесточалась от года к году. Еврейский обозреватель отмечал после завершения полосы погромов: "Как неизбалованы должны быть люди‚ столь искренне радующиеся своему небитию... По улицам уже не носится пух от разрываемых перин‚ не летят с треском стекла разбиваемых окон... но много ли‚ действительно‚ выиграли евреи от перемены незаконных преследований на законные?"

В 1882 году военный министр распорядился‚ чтобы в армии было не более пяти процентов евреев-врачей и фельдшеров от общего еоличества медицинского персонала. Прежде они служили в полках и заведовали лазаретами‚ отличились в русско-турецкой войне‚ но теперь "врачей Моисеева закона" увольняли из армии – "ввиду не вполне добросовестного исполнения ими обязанностей и вследствие их неблагоприятного влияния на санитарную службу в войсках". В знак протеста группа врачей-евреев подала в отставку‚ а военный врач и писатель С. Ярошевский написал в своем заявлении: "Так как обвинения‚ возводимые на врачей-евреев военным ведомством‚ до сих пор не подтверждены никакими фактическими доказательствами... то каждая лишняя минута‚ проведенная на службе в этом ведомстве‚ приносит им только лишний позор. Во имя своего человеческого достоинства они не должны оставаться там‚ где ими гнушаются..." Теперь уже в министерстве обиделись на столь резкое заявление‚ и С. Ярошевского решили отдать под суд.

При Александре III менялась политика и в области образования. Официальным лицам была известна пометка царя на одном из документов: "Это-то и ужасно: мужик‚ а тоже лезет в гимназию"‚ – и министры поступали в соответствии с духом времени‚ чтобы "обратить университеты из рассадников политической агитации в рассадники науки". Подготавливали меры для "детей кучеров, лакеев, поваров, прачек" и прочих неимущих из христианских семей‚ чтобы затруднить доступ в средние и высшие учебные заведения, повысили плату за обучение‚ – но самые крутые меры пришлись на долю еврейского населения.

При Александре II поощряли поступление евреев в гимназии и университеты для постепенного их "слияния" с русским обществом‚ но при его преемнике всё изменилось. Обер-прокурор Святейшего Синода К. Победоносцев считал просвещение евреев опасным для трона и отечества; минский губернатор рекомендовал ввести для евреев процентную норму при поступлении в учебные заведения, "чтобы еврейский элемент не взял перевеса над остальным населением"; один из членов комиссии по народному образованию сказал: "С евреем-невеждой мы еще как-нибудь сладим‚ а с этими образованными уже ничего поделать невозможно". В 1882 году ввели пятипроцентную норму при приеме евреев в Военно-медицинскую академию‚ а затем их перестали туда принимать. На следующий год евреи приехали сдавать экзамены в петербургский Горный институт и выяснили к своему изумлению‚ что для них введена там процентная норма. Приняли только двоих‚ пять процентов от общего числа поступавших‚ а остальным полиция не позволила подать документы в другие институты, в день последнего экзамена выслала их из столицы.

В 1883 году одесский генерал-губернатор доложил в Петербург о "чрезмерном переполнении средних учебных заведений еврейскими учениками", предложил ограничить прием евреев, и Александр III отметил: "Я разделяю это убеждение". "Высочайшим повелением" ввели десятипроцентную норму во вновь открытом Технологическом институте в Харькове и закрыли доступ евреев в харьковский Ветеринарный институт. Объяснение оказалось простым: "Харьков всегда был центром политической агитации‚ и пребывание в нем евреев в более или менее значительном числе представляется вообще нежелательным и даже опасным". И наконец в 1887 году ограничения ввели повсеместно, установив для мужского еврейского населения "процентную норму". В университетах‚ институтах и гимназиях черты оседлости они могли составлять не более 10 процентов от общего количества учащихся‚ вне черты – 5‚ в Москве и Петербурге – 3 процента.

2

В деревнях черты оседлости разрешали жить лишь тем евреям, которые поселились там до введения "Временных правил" 1882 года. Но эти же правила – при их произвольном толковании – ввели легальные методы борьбы с "экономически вредным" населением‚ и местное начальство этим воспользовалось. Если еврей уезжал из деревни по делам‚ даже на короткий срок‚ его могли не пустить обратно‚ как "вновь поселяющегося". Если еврейская семья из села посещала в праздничные дни городскую синагогу‚ то через неделю ей могли преградить дорогу в свой дом: это рассматривалось‚ как "новое водворение". Бывали случаи‚ когда отставного солдата не пускали к родителям; его признавали "вновь поселившимся" и отправляли в город или в местечко. Не всякий решался пожаловаться в Петербург на самоуправство местных властей‚ а когда это случалось‚ "начинались их мытарства от низших властей вплоть до высшего в Империи учреждения. И всюду серьезно и деловито начинались рассуждения о том‚ что это было – отлучка или оставление‚ и что это есть – возвращение из отлучки или новое поселение".

Жалобу пострадавшего рассматривал Сенат‚ а в спорных случаях она направлялась в то министерство‚ на которое подавалась жалоба‚ задерживалась там надолго. Г. Слиозберг‚ ходатай по еврейским делам‚ вспоминал: "Сначала готовил доклад помощник столоначальника; затем с ним знакомился столоначальник и делал свои замечания; доработанный доклад поступал к начальнику отделения‚ который тоже высказывал свои соображения; переделанный доклад поступал к вице-директору департамента‚ от него – с соответствующими изменениями – он шел к директору департамента‚ тот нёс его товарищу министра‚ а если дело было важным – то и к самому министру..." Сенат в Петербурге отменял нелепые постановления местного начальства‚ но это занимало три‚ пять‚ а то и десять лет‚ а изгнанные семьи мыкались пока что по чужим углам и разорялись. Как говорили тогда‚ "лекарство прибыло уже после смерти".

В деревнях избавлялись от старожилов-евреев‚ пользуясь правом крестьянских общин изгонять "порочных членов общества". Если торговец или кабатчик желал избавиться от конкурента‚ достаточно было созвать сельский сход‚ хорошо угостить крестьян‚ и они подписывали приговор о выселении еврейской семьи. Этот приговор утверждал губернатор‚ и очередные жертвы уходили из тех мест‚ где их предки жили не одно поколение. Затем появился закон‚ который запрещал евреям черты оседлости переселяться из одной деревни в другую, – это приравнивалось к "поселению вновь" и влекло за собой немедленное изгнание.

Евреев изгоняли из деревень даже во время эпидемии оспы‚ и они уходили по этапу‚ заражая окрестное население. Из Слонимского уезда сообщали: "У нас выселяют из деревень не только вновь поселившихся‚ но и старожилов‚ которые прожили там тридцать-сорок лет... Крестьяне одной деревни не хотели исполнять приказания начальства‚ и для выселения несчастных были приглашены крестьяне из соседней деревни. По приказанию волостного начальства они выломали двери и печи‚ а потом на подводах вывезли весь еврейский скарб и бросили его в поле... В одном доме лежал опасно больной ребенок; вместе с домашней утварью его повалили на воз и выбросили потом за деревней".

"Временные правила" давали широкий простор для толкований при определении той черты‚ которая отделяла запретную сельскую местность. Известен случай‚ когда одна половина дома на краю местечка попала на разрешаемую для жительства территорию‚ а другая – на запрещаемую. "Следовало бы‚ конечно‚ по всей справедливости‚ – отметили в еврейском журнале‚ – разрешить хозяину право жительства в одной половине дома‚ а в другую предоставить ему право временного въезда с непродолжительными остановками‚ но Витебское губернское управление... постановило выселить его из принадлежащего ему дома". Пострадавший пожаловался в Петербург‚ но Сенат был завален еврейскими делами‚ и лишь через пять лет владелец вернулся в собственный дом.

Губернские власти переименовывали местечки в деревни‚ чтобы подпадали под действие "Временных правил"‚ и в Херсонской губернии единым махом переименовали в деревни 63 местечка‚ сократив доступную для евреев территорию. Давно были закрыты для свободного поселения Киев и Севастополь‚ а в 1887 году исключили из черты оседлости Таганрог и Ростов-на-Дону. Теснота в еврейских кварталах становилась ужасающей‚ но населенные пункты‚ возникавшие возле фабрик и заводов‚ не признавались городами или местечками‚ и евреев туда не пускали. На юге Украины строили чугуноплавильные заводы на десятки тысяч рабочих – евреям и там не было места и работы. К тому времени Белая Церковь выросла в большое поселение‚ но продолжала числиться селом; когда киевского генерал-губернатора попросили переименовать ее в город‚ он ответил ходатаям: "Скажите вашим евреям‚ что я скорее превращу Бердичев в деревню‚ чем Белую Церковь в местечко".

В то же время Александр III пометил на одном из докладов: "Далеко бы ушли мы, если бы допустили это слияние" с евреями.

3

В городах внутренних губерний тоже не было покоя. Ремесленники-евреи могли там находиться лишь при условии‚ если занимались разрешенным ремеслом и торговали изделиями собственного производства; в противном случае закон предусматривал "конфискацию их товаров и немедленную высылку". Любой чиновник или полицейский начальник мог поставить под сомнение их право на жительство‚ придравшись к пустячному поводу‚ и тут же возвратить в черту оседлости.

Выслали из Самары и конфисковали имущество у золотых дел мастера‚ который продавал свои изделия совместно с цепочками чужого изготовления. Изгнали из Москвы знаменитого кондитера – за продажу кофе в дополнение к пирожным собственной выпечки. В Симбирске решили‚ что изготовление уксуса не относится к цеховым ремеслам‚ и выслали еврея‚ который занимался этим тридцать лет. Ему долго пришлось доказывать‚ что уксусное ремесло признано Сенатом в одном из его разъяснений‚ но семью уже изгнали из Симбирска и разорили. Многие жаловались в Сенат на незаконные выселения‚ и в высшем правительственном учреждении империи дотошно обсуждали вопрос‚ дает ли починка резиновых галош или настройка музыкальных инструментов право на повсеместное жительство‚ являются ли ремесленниками изготовители сургуча и чернил‚ ваксы и рогожи‚ лака и спичек.

Сыскное отделение петербургской полиции разыскивало не только воров и убийц‚ но и ремесленников-евреев‚ которые не занимались своим ремеслом или занимались им не полный день. Достаточно было донести‚ что агент полиции не застал ремесленника за работой‚ и тому могли поставить в паспорте красный штамп: это означало‚ что следует покинуть столицу в двадцать четыре часа и вернуться в черту оседлости. Попытались даже выслать ремесленника‚ который в свободное от работы время занимался пением. Это определили как "оставление занятия ремеслом"‚ и Сенату пришлось разъяснять‚ что участие в свободное время в хоре пожарного общества не может служить основанием к выселению.

Чтобы вырваться из черты оседлости и получить право жительства во внутренних губерниях‚ некоторые фиктивно записывались подмастерьями к ремесленникам-евреям; другие разыскивали отставных солдат николаевской армии‚ и те усыновляли их за помесячную плату; третьи складывались по нескольку человек: один из них выплачивал налог купца первой гильдии‚ а остальные числились при нем приказчиками. Случалось и так‚ что регистрировались в полиции лакеями‚ потому что по закону еврей с высшим образованием имел право держать при себе двух "домашних служителей" из своих единоверцев. Поэт С. Фруг жил в Петербурге на правах лакея‚ "лакеями" были и другие еврейские писатели и журналисты; на таких же правах жили порой старики-родители у собственных детей: отец записывался лакеем у своего сына‚ а мать – кухаркой.

В 1886 году выслали из Киева сотни семейств; некоторые из них поселились на Днепре‚ на плотах и баржах‚ воспользовавшись тем‚ что "Временные правила" не предусмотрели запрета на такой вид проживания. От выселения могла спасти лишь взятка: ограничительные законы разоряли евреев‚ а уклонение от них обогащало местные власти. В Москве и Петербурге полицейские участки различались по степени доходности; отличием по службе считали назначение в такой участок, где проживало еврейское население. При съёме квартиры в Киеве евреи договаривались с домовладельцами‚ кто из них будет платить полицейскому чину: квартира нанималась "с околоточным" или "без околоточного". Не случайно государственный контролер заявил на заседании министров, обсуждавших вопрос об отмене черты оседлости: "А вы, господа, не боитесь осложнений среди полиции? Чего доброго, пристава и околоточные устроят забастовку протеста или же произведут погромчики для доказательства несоответствия принятой меры желаниям истинно русских людей".

Пока происходили те события‚ в Петербурге работала "Высшая комиссия по пересмотру действующих законов о евреях". Ее председателем был бывший министр юстиции граф К. Пален‚ и потому комиссию называли "Паленской". В ее состав входили чиновники из разных министерств‚ приглашались на заседания и "эксперты из евреев" – банкир Г. Гинцбург‚ промышленники С. Поляков и А. Варшавский‚ юрист Я. Гальперн‚ петербургский раввин А. Драбкин и другие. Писатель Н. Лесков составил для комиссии брошюру "Евреи в России"‚ в которой предлагал предоставить евреям "общечеловеческие права", "имея в виду высшую выгоду‚ выгоду государства".

Лесков отметил в этой брошюре: "Евреи столярничают, кладут печи, штукатурят, малярят, портняжничают, сапожничают, держат мельницы, пекут булки, куют лошадей… Если в еврейских городках и местечках… процент шинкарей выйдет несколько более, то справедливость заставит при этом принять в расчет разность прав и подневольную скученность евреев, при которой иной и рад бы заняться чем иным, но не имеет к тому возможности… Христианин не знает этого стеснения; он живет, где хочет, и может легко избрать другое дело, но, однако, и он тоже кабачествует и в этом промысле являет ожесточенную алчность и бессердечие". Из той же брошюры: "Когда русскому солдату напоминают пословицу, что "только плохой солдат не надеется быть генералом", то рядом с ним стоящему в строю солдату-еврею прибавляют: "а ты, брат, жид, – до тебя это не касается…" И затем, после такого военного красноречия, ведут рядом в огонь битвы обнадеженного русского и обезнадеженного еврея".

"Паленская" комиссия пять лет изучала всевозможные материалы‚ и наконец большинство ее участников во главе с председателем осудили систему "репрессивных и исключительных мер". Они пришли к выводу‚ что ограничительные законы Российской империи заставляют 90 процентов еврейского населения жить "в нищете‚ при самых тяжелых гигиенических и бытовых условиях"‚ под страхом погромов и насилия. Это "самый настоящий отчаянный пролетариат‚ какого нет нигде в других частях России... – признали они в своем отчете. – С государственной точки зрения еврей должен быть равноправен. Не давая ему одинаковых прав‚ нельзя‚ собственно‚ требовать и одинаковых государственных обязанностей".

Члены комиссии рекомендовали вводить "освободительные и уравнительные законы... с величайшей осторожностью и постепенностью"‚ но и такие скромные предложения оказались не ко времени. Взамен комиссии Палена создали особое совещание под председательством В. Плеве. Несколько лет‚ в глубокой тайне‚ это совещание готовило "проект из сорока четырех пунктов" очередного антиеврейского закона. Этот проект предполагал отменить льготы на право жительства во внутренних губерниях‚ очистить деревни от евреев‚ ввести уголовные наказания за нелегальное проживание в сельской местности и за незаконную аренду недвижимости‚ – новые ограничения собирались распространить и на евреев Царства Польского‚ положение которых было менее трагичным.

Проект закона под большим секретом разослали для отзыва во многие губернии; местное начальство уловило новые веяния из Петербурга‚ и практически одновременно губернаторы потребовали от полиции обратить внимание на "дерзкое поведение евреев"‚ которые не снимали шапки при встрече с чиновниками. В городе Мстиславле евреям пригрозили тяжким наказанием‚ которое "сопряжено с физической болью и публичным позором"‚ если они не проявят должного почтения к начальству; другими словами‚ как разъяснил прокурор‚ "попросту будем драть на площади".

4

В конце 1890 года в лондонской газете "Таймс" напечатали воззвание местного комитета в защиту российских евреев: "Может ли цивилизованная Европа‚ могут ли христиане Англии смотреть на эту медленную пытку‚ на это бескровное убийство – и молчать?" В ответ на призыв в Лондоне собрались на митинг более двух тысяч человек и послали петицию русскому царю: "Крики отчаяния доносятся до нас от тысяч евреев‚ страдающих в Вашей обширной империи... Пять миллионов подданных Вашего Величества стонут под игом исключительных и ограничительных законов. Остатки нации‚ откуда вышли религии – наша и ваша‚ и вообще всякая религия на земле‚ признающая единого Бога... подчинены в Вашей империи таким законам‚ при которых жить и преуспевать невозможно".

В России эту петицию не опубликовали‚ но косвенно ответили на нее в газете: "Никогда семитам не жилось так легко на Руси‚ как в настоящее время‚ а между тем никогда еще они так сильно не жаловались. Какая же тому причина? Это особенность семита: он никогда ничем не доволен. Чем больше ему дают‚ тем больше он требует". А в петербургском "Новом времени" обругали премьер-министра Великобритании У. Гладстона‚ "выжившего из ума старика": "Его необдуманные речи могут возбуждать у русских евреев такие мечтания и надежды‚ на которые они не имеют ни малейшего права". Ограничительная политика продолжалась без послаблений‚ и на очереди оказались московские евреи.

При Николае I еврейские купцы могли приезжать в Москву лишь по делам‚ на короткий срок‚ без жен и детей‚ и останавливаться в гетто – на Глебовском подворье в Зарядье. При Александре II гетто упразднили‚ и евреям позволили жить в любой части города. Богатые купцы‚ банкиры и адвокаты снимали удобные квартиры в центре Москвы‚ нанимали гувернанток и репетиторов для своих детей‚ покупали товары в модных магазинах‚ посещали театры и консерваторию‚ – а еврейская беднота‚ мелкие торговцы и ремесленники продолжали ютиться в Зарядье‚ в тесноте узких улочек‚ среди прочей бедноты.

Житель Москвы вспоминал:

"К концу семидесятых годов в Зарядье было уже две синагоги‚ и вся торговля была в руках евреев... Торговки-еврейки с съестными припасами и разным мелким товаром располагались не только на тротуарах‚ но прямо на мостовой. По переулкам были еврейские мясные‚ колбасные лавочки и пекарни‚ в которых к еврейской Пасхе выпекалось огромное количество мацы... Много было в Зарядье и ремесленников-евреев; большей частью они занимались портновским‚ шапочным и скорняжным ремеслом.

Интересную картину представляло Зарядье в один из еврейских праздников... С молитвенниками в руках‚ в длиннополых‚ чуть не до самых пят‚ сюртуках‚ в бархатных картузах... из-под которых выбивались длинные закрученные пейсы‚ евреи толпами шли посредине мостовой... С вечера пятницы шумное‚ суетливое Зарядье затихало – переулки были пустынны. В каждом доме приготовлялся ужин‚ за который усаживалась вся семья; на столах в особых подсвечниках горели свечи... Днем в субботу сидели дома‚ с утра читали священные книги‚ а к вечеру шли гулять. Излюбленным местом прогулок был Александровский сад".

И далее:

"Большая комната‚ в углу русская печь‚ за перегородкой спальня. В каждом из этих номеров жили так густо‚ так скученно‚ что каждый номер вмещал в себя не менее десяти–пятнадцати человек...

Вот наступают сумерки‚ квартиранты понемногу возвращаются. Тряпичник тащит целый узел тряпья. Чего тут только нет: куски бархата‚ сукна‚ шерстяной материи‚ ситцу‚ шелку‚ кружев... Картузник‚ подобрав подходящие куски‚ начинает шить картузы; завтра он их сбудет тут же‚ в этом переулке. На другом конце стола портной из кусков создает брючки‚ чинит‚ зашивает старое‚ чистит и штопает. Работа кипит... Духота и вонь от спертого воздуха‚ от тряпья‚ дым от курения‚ теснота. Сидят на окнах‚ на кроватях‚ на узлах. Женщины вяжут чулки‚ нянчат ребят… Вся эта неугомонная суета лезет‚ кричит‚ поет‚ смеется‚ стонет и плачет...

Главное занятие скорняков-евреев состояло в том‚ что они ходили по портновским мастерским и скупали... полоски меха‚ которые мастера выгадывали при шитье... Скорняки-евреи сшивали полоски в целые пластинки и продавали их в старьевские лавочки на Старой площади. Еще эти скорняки занимались тем‚ что в мездру польского дешевого бобра вставляли седые волосы енота или какого-нибудь другого зверька; от этого польский бобер принимал вид дорогого камчатского бобра..."

5

В 1891 году на пост московского генерал-губернатора был назначен великий князь Сергей Александрович, брат Александра III. Этому назначению придавали в обществе особый смысл, поговаривали даже‚ что столицу собираются переносить из Петербурга в Москву‚ а потому подошло время "очистить первопрестольную столицу от нежелательного элемента". И газеты тех дней запестрели заголовками: "Москва наводнена евреями", "Москва ожидовела", "Вся торговля в их руках".

В Москве было тогда 25–30 тысяч евреев‚ что составляло около трех процентов от общего количества населения. Выселение решили начать до торжественного въезда в Москву нового генерал-губернатора: возможно‚ для того‚ чтобы не связывать с именем царского брата такую принудительную акцию. 28 марта 1891 года‚ в первый день праздника Песах‚ в газетах напечатали указ. Министр внутренних дел – "с Высочайшего соизволения" – отменил для Москвы и Московской губернии прежние привилегии для ремесленников‚ полученные при Александре II. Новый указ запретил "евреям-механикам‚ винокурам‚ пивоварам и вообще мастерам и ремесленникам" вновь поселяться в Москве и в Московской губернии‚ а находившиеся там должны были вернуться в черту оседлости.

Первым делом взялись за тех‚ кто жил в Москве нелегально‚ и ночью, после опубликования указа, полицейские появились в Зарядье – руководил операцией обер-полицмейстер города. Они шли из квартиры в квартиру и уводили в участок полуодетых мужчин‚ женщин‚ детей. Там проверяли документы‚ а затем с одних брали подписку о немедленном выезде из города‚ а других отправляли по этапу‚ скованных попарно с осужденными преступниками. В ту ночь московские евреи прятались на кладбищах‚ бродили по улицам‚ снимали дешевые номера в гостиницах‚ чтобы уберечь жен и детей от холода мартовской ночи. Но спастись от полиции было невозможно‚ и вскоре вокзалы переполнились изгнанниками‚ которые в ожидании поездов сидели и лежали в залах и на платформах, на грязных каменных полах. Облавы продолжались месяц‚ и к приезду великого князя Москву основательно очистили от "нежелательного элемента".

Следующими на очереди оказались механики‚ мастера и ремесленники‚ которым закон позволял до этого жить и работать в Москве. Каждый из них получил предписание покинуть город‚ а по окончании назначенного срока их арестовывали и по этапу отправляли на "родину"‚ которую многие никогда не видели. Люди прятались‚ чтобы избегнуть тюрьмы и этапа; больных привозили на вокзал в каретах и переносили в вагоны на носилках; женщины рожали в пути. Современник свидетельствовал: "Ни одному еврею нельзя было показаться на улице, чтобы его не встречали возгласами "прощайте", "счастливого пути", "когда уезжать изволите?"..." 14 января 1892 года на вокзалах скопились толпы изгнанников; стояли жестокие морозы‚ и были опасения‚ что люди могут замерзнуть в пути. Последовало распоряжение отложить выселение до первого потепления‚ но полицейские власти об этом умолчали – и изгнание продолжалось. Всего выслали из Москвы не менее 20 000 евреев‚ многие из которых прожили там тридцать‚ а то и сорок лет подряд.

Из рассказов изгнанника:

"До первого часа ночи мы прогуливались по бульварам‚ сидели на скамьях‚ – словом, имели вид обыкновенных гуляющих обывателей... К первому часу ночи "настоящая" публика уходила‚ и тогда мы располагались на скамьях на ночевку. Не было удобства‚ но не было и одиночества: добрая половина скамей‚ в особенности Тверского‚ Зубовского и других бульваров‚ была усеяна телами нелегальных...

Располагавшие некоторыми средствами могли устроиться более удобно и безопасно. В Москве было множество гостиниц‚ предназначенных не для жилья‚ а для ночных свиданий. Там‚ конечно‚ не спрашивали видов на жительство. Взяв с собой первую попавшуюся проститутку‚ еврей был уже обеспечен ночлегом... На главных улицах можно было наблюдать‚ как за бойко шествовавшей проституткой едва поспевал печальный и униженный почтенный еврей‚ который‚ конечно‚ очень далек был не только от покупной‚ но и вообще от всякой любви...

Кое-кто прибегал к услугам железных дорог‚ иначе говоря‚ проводил ночь в вагоне: едет до Твери – спит четыре часа‚ оттуда обратным поездом в Москву – опять четыре часа спит. Некоторые жили таким образом месяцами: это‚ конечно‚ были более или менее крупные дельцы. Все кондукторские бригады знали их очень хорошо: они были своими людьми...

Некоторые приставы настолько вошли во вкус преследования евреев‚ что... решили устроить у себя "химически чистый" участок‚ в котором не было бы ни одного еврея‚ даже из тех категорий‚ которые не выселяли. Они приглашали к себе врачей‚ юристов и прочих евреев и предлагали переехать в другой участок. Пристав Басманной части при этом цинично заявлял: "Я не имею права выселить вас из моего участка‚ но я отравлю вам жизнь; каждую ночь вас будут будить и проверять документы‚ и если что-нибудь окажется не в порядке‚ я буду неумолим". Во многих случаях это оказывало действие".

Зарядье опустело. "Заброшенные квартиры с забитыми дверьми и окнами‚ – свидетельствовал житель Москвы‚ – запертые помещения торговых заведений с сохранившимися на них вывесками‚ уныло бродящие по улицам одинокие печальные фигуры евреев‚ евреек и детей‚ изможденных‚ с опухшими от слез глазами..." Выселили евреев и из Марьиной Рощи: "Мы застали там ряд совершенно пустых улиц. Было жутко видеть этот вымерший город". У многих не оказалось денег на проезд‚ и благотворительный еврейский комитет покупал им билеты на поезд до ближайшей станции в черте оседлости‚ чтобы несчастных не погнали пешком по этапу‚ в обществе бродяг и преступников.

Великий князь Сергей Александрович намеревался "оградить Москву от евреев"‚ и с конца 1892 года оттуда стали выселять отставных солдат‚ которые после окончания армейской службы поселились в Москве‚ обзавелись семьей, скромным достатком‚ а теперь должны были отправляться в неизвестные края. В разгар выселения проезжал через Москву Александр III со своей семьей‚ и некий отставной солдат подал ему прошение‚ умоляя не изгонять бывших солдат-евреев‚ – не зря им говорили в армии‚ что "за царем служба не пропадёт". Просителя тут же арестовали и по этапу отправили в черту оседлости.

Цензура запретила журналистам касаться этой темы‚ но вскоре на Западе всё узнали. Первыми заволновались финансисты на европейских биржах: "Еврейское население в России совершенно незаменимо в ее торговле‚ а потому выселение евреев крайне смущает тех владельцев русских ценностей‚ которые заинтересованы в экономическом преуспеянии России". Последствия выселения почувствовали и московские фабриканты: изгнанники переехали в Одессу‚ Варшаву и Лодзь‚ перенесли туда свои связи, стали успешно конкурировать с Москвой. В русской газете "День" сообщили: "Никто не сослужил Лодзи такой службы и не оказал такой поддержки в ее тяжелой конкуренции с Москвой‚ как сама Москва‚ бросившая в объятья соперника предприимчивую‚ деятельную часть своего населения... Дела в Москве – в полном застое‚ а еврейская Лодзь кипит работой и операциями. Фабрики не поспевают удовлетворять требования купцов; на товар записываются вперед..." Это не помешало выселению из Москвы‚ и на очереди был Петербург.

Те печальные события происходили на фоне общих экономических трудностей. В 1891-1892 годах был неурожай и голод в приволжских губерниях; сбыт товаров уменьшился‚ на что повлияло выселение из Москвы, курс рубля упал. Срочно потребовались иностранные кредиты‚ но, узнав об изгнании евреев‚ банкирский дом Ротшильдов отказался участвовать в займе. В правых газетах России ругали "жидовских банкиров"‚ однако правительство еще рассчитывало получить кредиты в Европе и потому смягчило свою позицию. Выселение из Петербурга отложили до лучших времен‚ а тайный проект нового ограничительного закона‚ "проект из сорока четырех пунктов" сдали в архив.

В 1894 году повелели в паспортах у евреев описывать их наружные приметы; кроме них это делали лишь в паспортах у неграмотных и у состоявших под надзором полиции. В Петербурге этим не ограничились‚ в еврейских паспортах стали обозначать красными чернилами: "вероисповедание – иудейское"‚ чтобы на цвет чернил непременно обратили внимание при регистрации или проверке. Петербургские евреи обжаловали эту практику‚ однако в Сенате решили‚ что градоначальник вправе применять красные чернила для определенной группы обывателей – в интересах охраны общественного порядка. После этого красными чернилами стали пользоваться и в других губерниях.

6

Александр III правил страной около четырнадцати лет‚ и за это время – отметили в еврейском журнале – "не многие вопросы государственной жизни выдвигались так часто и с такой настойчивостью‚ как именно еврейский". За годы его правления появились новые ограничительные постановления‚ которые – в нарушение общего правила – обычно не проводили через Государственный Совет или через Комитет министров, потому что они противоречили основным законам Российской империи. Страна нуждалась в притоке иностранных капиталов‚ и к ограничительным постановлениям старались не привлекать особого внимания‚ так как мировые биржи чутко реагировали на притеснения евреев.

Ограничения вводили при помощи малозаметных министерских циркуляров и разъяснений для внутреннего пользования‚ которые добавлялись к общему законодательству с непременного одобрения царя. Если же постановления публиковали в печати‚ то к ним обязательно добавляли фразу – "впредь до общего пересмотра законодательства о евреях"; таким способом им придавали характер "временных правил"‚ но существовали они десятилетиями. Выселение евреев из Москвы тоже прошло без принятия закона‚ лишь "с Высочайшего соизволения"‚ да и процентная норма в гимназиях и университетах действовала как "временная мера"‚ хотя в Своде законов Российской империи еще в 1804 году было записано в категорической форме: "Дети евреев принимаются в общие учебные заведения безо всякого различия от других детей".

Кроме ограничительных законов и циркуляров существовали пометки царя на представленных ему документах и докладах. Эти пометки сообщались министрам "на предмет исполнения и осведомления": таким образом становилось известно мнение царя‚ его пристрастия и антипатии. Всякая одобрительная пометка Александра III в отчете какого-либо губернатора считалась для него большим отличием и "вызывала у других губернаторов охоту привлечь и к себе высочайшее внимание‚ – отметил Г. Слиозберг‚ хорошо знакомый с существовавшими порядками. – Этим объясняется то странное явление... что всякая антисемитская мысль во всеподданнейшем отчете одного губернатора находила на следующий же год подражание в отчете другого губернатора‚ причем автор нового отчета прибавлял кое-что и от себя. Царя‚ таким образом‚ питали мыслями‚ соответствовавшими его собственному вкусу".

"Более тяжелого времени в истории русских евреев найти невозможно, – отметил современник. – Ереи вытеснялись из всех завоеванных позиций не только во внутренних губерниях‚ но и в черте оседлости". Был полностью закрыт прием евреев на государственную службу‚ и Александр III написал по этому поводу: "И дай Бог чтобы навсегда!" Евреев не принимали на работу на железные дороги – не только на государственные‚ но и на частные‚ которые построили евреи Поляковы‚ Кроненберг‚ Варшавский. Их не назначали преподавателями в средних учебных заведениях; в университетах почти невозможно было получить должность доцента; талантливым ученым предлагали "обзавестись свидетельством о каком-нибудь христианском исповедании‚ которое откроет двери для государственной службы‚ для профессуры‚ и обеспечит карьеру".

Доктор М. Мандельштам отказался креститься, чтобы стать профессором Киевского университета‚ и в "Недельной хронике Восхода" сообщили: "Когда почтенный доктор читал свою вступительную лекцию‚ то вся аудитория была в восторге… Его товарищи по медицинскому факультету крепко жали ему руку‚ поздравляли с успехом‚ медицинский факультет почти единогласно признал его достойным кафедры‚ а общее собрание его забаллотировало!.. Один из голосовавших пренаивно признался: "Когда Мандельштама предложили в доценты на медицинском факультете‚ я подал голос за него как за достойного ученого. Но когда его баллотировали в общем собрании‚ я ему положил неизбирательный шар как еврею"..."

В 1890 году – "впредь до пересмотра действующих постановлений" – запретили евреям избирать и быть избранными в земские учреждения‚ в ведении которых было народное образование‚ медицинская и ветеринарная служба‚ прочие сферы деятельности местного самоуправления. Официальное объяснение оказалось простым: земскими делами могут заниматься лишь пригодные к этому и благонадежные слои населения‚ а потому участие евреев "в земском деле представляется в высшей степени нежелательным".

В 1892 году лишили евреев права избирать и быть избранными в городские думы. Во многих местах черты оседлости еврейское население вносило более половины городских налогов‚ но теперь у него не оставалось никакого влияния на ведение дел. Христианское меньшинство обкладывало еврейские дома повышенными налогами; значительные суммы городского сбора назначались для таких общественных учреждений‚ которыми евреи не пользовались: у них были собственные больницы‚ дома для престарелых‚ сиротские дома‚ школы‚ но город не давал на это ни единой копейки. Евреи-купцы или промышленники‚ способные руководить сложным городским хозяйством‚ оказались не у дел; в думы городов‚ переполненных евреями‚ избирались христиане – порой мелкие чиновники‚ отставные полицейские‚ учителя чистописания.

В 1893 году Государственный совет – "с Высочайшего изволения" – постановил: "Евреи именуются теми только именами, под коими они записаны в метрические книги"; в противном случае они "подлежат наказанию". Эти книги часто вели малограмотные писцы; они перевирали еврейские имена‚ записывали их в искаженном или уменьшительном виде; там можно было встретить совсем уж невероятную запись: у такого-то еврея "родилась дочь и при обрезании наречена именем Рейзл". В еврейской газете отметили: "В руках писцов самые поэтические и блогозвучные имена превращались в безобразную абракадабру… "Ыцык" окрестил несчастного какой-то писец. И неужели этот несчастный должен лелеять это "ы", как неприкосновенную святыню?.."

Петербургский градоначальник рьяно принялся за выполнение указа и повелел‚ чтобы на вывесках еврейских магазинов и мастерских писали фамилии и имена по паспорту, "в видах устранения возникающих недоразумений". Евреи начали записывать имена мелкими буквами‚ порой в виде замысловатых виньеток: "Ицка Срулевич"‚ "Шлиома Мовшович"‚ "Иоська Мордкович"‚ но градоначальник был неумолим и повелел обозначать "четко и на видном месте‚ согласно утвержденным рисункам". Не обошлось и без анекдотических случаев. Некий торговец добросовестно вывел на вывеске свое имя‚ отчество и фамилию в соответствии с метрикой – Исидор Нохимович Кобылянский. Но в Петербурге жил митрополит Исидор‚ и полицейский пристав запретил еврею именоваться так же‚ как духовный владыка. Дело дошло до градоначальника‚ тот приказал торговцу записать на вывеске лишь отчество и фамилию: так появилась надпись – "Нохимович Кобылянский‚ табачные изделия".

В другом случае у еврея-жестянщика оказалась такая крохотная мастерская‚ что на ее узкой двери не могла поместиться вывеска с обозначением крупными буквами его ремесла‚ имени‚ отчества и фамилии. Жестянщик должен был закрыть мастерскую либо найти выход из положения‚ и он рассудил разумно: если властям необходимо‚ чтобы вывеска раскрывала его иудейское происхождение‚ то этого можно добиться иным способом. Полиция согласилась с его доводами‚ и на двери мастерской появилась надпись: "Жестяных дел мастер‚ еврей Димант".

Закон запретил исправлять имена‚ искаженные в метриках‚ и Сруль не мог теперь именоваться Израилем‚ Шмулька – Шмуэлем‚ Иоська – Иосифом‚ Иудка – Иегудой‚ Мошка – Моше. Властям было безразлично‚ как именуют себя буряты‚ киргизы, другие представители многочисленных народностей Российской империи‚ лишь к евреям стали применять всякие строгости. Как объяснял один из министров: чтобы еврей не мог замаскироваться, и "дабы христианин был осторожнее с ним в деловых отношениях".

В Астрахани осудили некую Хасю‚ которая посмела в газетной публикации именоваться Александрой; в Кишиневе суд потребовал от присяжного поверенного‚ чтобы он назывался Маня взамен незаконного – Эммануил; в Киеве судили купца Яакова‚ который в метрической книге именовался Янкелем. Эксперт разъяснил суду‚ что в своих молитвах евреи взывают к Богу Яакова‚ а не Янкеля‚ и в синагогах‚ при провозглашении имен присутствующих‚ их называют Яаков‚ Иосиф‚ Элиэзер‚ а не Янкель‚ Иоська‚ Лейзер. Суд в Киеве вынес оправдательный приговор‚ но не всегда это заканчивалось благополучно. В Варшаве полицейские потребовали от владелицы магазина‚ чтобы она убрала с вывески христианское имя – Елена. Когда же она представила метрику с этим именем‚ начальство повелело поменять вывеску во избежание всяких недоразумений‚ и теперь на ней значилось: "Елена Рагозинская – еврейка".

В 1893 году Государственный Совет рекомендовал Александру III исключить крымский город Ялту из черты еврейской оседлости. Соображения выдвигались исключительные: каждое лето царская семья отдыхала возле Ялты‚ в Ливадии‚ а "умножение числа евреев... грозит этому лечебному месту обратиться в чисто еврейский город". Александр III утвердил рекомендацию Государственного Совета‚ и из Ялты начали выселять ремесленников‚ которые по бедности не могли приобрести цеховой аттестат, а потому не были приписаны к местному обществу. Последний срок для выселения назначили на 29 октября 1894 года‚ но за девять дней до этого в газетах появился манифест наследника престола: "Объявляем всем верным Нашим подданным..." Новый царь Николай II сообщал о смерти своего отца‚ который умер в Ливадии‚ около Ялты‚ в тот самый момент‚ когда оттуда уходили последние изгнанники.

С. Дубнов записал в дневнике после смерти Александр III: "Мы на пороге новой эпохи. Сердце тревожно бьется. Что ждет нас?.." Со сменой царя у российских либералов появились надежды на конституцию‚ на возвращение к реформам Александра II‚ но Николай II назвал эти надежды "бессмысленными мечтаниями". "Пусть все знают‚ – заявил он‚ – что я... буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно‚ как охранял его мой покойный незабвенный родитель".

Российские евреи тоже надеялись на изменение политики‚ однако намерения нового царя прояснились и в этом вопросе. В 1895 году виленский губернатор предлагал правительству – для пользы христианского населения – расселить евреев по внутренним губерниям империи‚ но на его докладе Николай II написал собственноручно: "Я совсем не разделяю этого взгляда губернатора".

7

В 1884 году газета "Луч" выступила с предложением: "Наш закон о воинской повинности – лучшее средство к достижению намеченной цели: остановить размножение жидовства. Жиды созревают ранее славянских рас‚ а посему готовы к военной службе уже в восемнадцать лет... их следует поголовно брать в солдаты на удвоенный срок службы... Возвратившись в отставку‚ жид будет иметь уже около тридцати лет. Тогда он может жениться‚ и если родятся у него дети – это уже будет неизбежное несчастье‚ которое нам придется терпеливо перенести. Но можно ручаться: при таком порядке быстрый рост еврейства приостановится. А это всё‚ чего и требовалось достигнуть".

Статистические исследования тех лет определили, что с евреев ежегодно требовали завышенное количество солдат. Мусульмане составляли около девяти процентов населения Российской империи, а призыву подлежали не более трех процентов юношей-мусульман от общего количества призывников; у евреев брали в армию почти пять процентов от общего количества новобранцев, а их доля в населении страны составляла четыре процента (двадцать миллионов прочих "инородцев" империи были вообще освобождены от службы в армии). В те времена метрические книги велись небрежно; в списки призывников попадали давно умершие или эмигрировавшие из России, и по статистике это увеличивало количество еврейских юношей, не являвшихся на призывной пункт.

С 1886 года стали брать штраф в 300 рублей с каждой еврейской семьи‚ родственник которой уклонялся от службы в армии. К взысканию штрафа приступали немедленно: отбирали паспорта‚ брали подписку о невыезде‚ имущество продавали с аукциона. Еврей-слесарь из Могилева должен был уплатить 600 рублей штрафа за двух братьев-эмигрантов‚ один из которых уже умер в Америке. В Полтавской губернии "за неявку Янкеля Шапиро к отбыванию воинской повинности" оштрафовали его брата Йомтова и выручили с проданного имущества 16 копеек – за две женские кофточки‚ три рваных пиджака‚ пару штанов и три галоши.

В Одессе оштрафовали родителей‚ чей сын был убит во время погрома и не явился поэтому на призывной пункт. В той же Одессе оштрафовали на 300 рублей братьев Левензон за неявку их брата на призывной пункт. Когда же выяснилось‚ что за год до призыва этот человек перешел в православие‚ Сенат постановил: семейство Левензон должно быть освобождено от штрафа. В Херсоне полиция взыскала с отца за уклонение от воинской повинности его сына Саши‚ и в газете написали: "Оказалось‚ что этот Саша не мужского рода‚ а женского. Факт этот подтверждается наличностью девицы Саши. Каким образом девица Саша попала в списки к отбыванию воинской повинности‚ понять трудно... а на скудное жалование отца этой девицы наложено взыскание – 300 рублей".

В 1883 году министерство внутренних дел запретило еврейским театрам играть пьесы на языке идиш‚ потому что эти представления "имеют целью подъем национального духа" (за несколько лет до этого украинским театрам запретили играть на украинском языке). Цензура не пропускала любые пьесы на идише независимо от их содержания; чтобы обойти запрет‚ еврейские театры представляли цензорам пьесы на немецком языке‚ а затем играли их на идише‚ то есть на том языке‚ который был доступен их публике.

В польской газете появилось такое сообщение из местечка Сосновцы: "Недавно здесь обнаружен тайный еврейский театр. Два стражника‚ получив негласное сведение‚ отправились на квартиру Шмуля Шабаса‚ где застали около двухсот евреев‚ перед которыми около двадцати евреев разыгрывали какую-то пьесу на устроенной сцене. При появлении полиции игра на сцене моментально прекратилась‚ испуганные актеры-любители и еврейская публика начали разбегаться. Полиция задержала двух загримированных евреев‚ забрала несколько театральных сабель‚ ружье‚ бумажную корону и много декоративных украшений".

***

В 1890 году философ Владимир Соловьев составил протест против антисемитизма в русской печати, более ста человек подписали его, среди них – В. Короленко‚ К. Тимирязев‚ Л. Толстой. В протесте было сказано: "Усиленное возбуждение племенной и религиозной вражды‚ столь противной духу христианства‚ подавляя чувство справедливости и человеколюбия‚ в корне развращает общество и может привести к нравственному одичанию… Вот почему уже из одного чувства национального самосохранения следует решительно осудить антисемитское движение не только как безнравственное по существу‚ но и как крайне опасное для будущности России".

Министр внутренних дел доложил царю о протесте Соловьева по поводу "мнимого угнетения евреев в России": "Подобная демонстрация может причинить только вред и послужить на пользу нашим недоброжелателям в Европе‚ старающимся искусственно возбуждать еврейский вопрос. Я распорядился‚ чтобы означенный документ не появился на страницах периодических изданий". На этом докладе Александр III пометил: "Очень хорошо"‚ и полиция пригрозила Соловьеву административными мерами.

Протест опубликовали в лондонской газете "Tаймс"‚ а в России его поместили в книге "Слово подсудимого", под видом "неизданной статьи Вл. Соловьева". Лишь только книга вышла из типографии‚ цензура ее конфисковала и приказала сжечь все экземпляры.

***

Из еврейских газет и журналов.

"В Одесском окружном суде слушалось дело еврея Верника по обвинению в краже со взломом. Он сообщил судье‚ что решил добровольно попасть в тюрьму‚ а для этого подошел к первому попавшемуся дому‚ взломал дверь и похитил пару чулок. С этой добычей Верник отправился в полицейский участок и попросил‚ чтобы его арестовали. Он был чрезвычайно доволен‚ когда его отправили в тюрьму‚ и на суде заявил: "Лучше перезимовать в грязной тюрьме‚ чем умереть от холода и голода под открытым небом"…"

"По поводу открытия ботанического сада и начала гуляний варшавский обер-полицмейстер велит околоточным смотреть за тем‚ чтобы в эти места не впускали нищих‚ пьяных‚ бродяг‚ лиц неприлично одетых‚ евреев в длинных сюртуках и собак".

"В русской сатирической газете "Пчелка" напечатали пародию под названием "Вот что значит еврейская эксплуатация": "Один жид проходил по тротуару. Семилетняя девочка‚ желая его увидеть‚ высунулась из окна четвертого этажа и упала на улицу. Не запретят ли после такого вопиющего факта ходить жидам по тротуару?"…"

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее