ОЧЕРК ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРОЙ

Закрытие Еврейского антифашистского комитета. Уничтожение остатков еврейской культуры

1

Нападки на руководителей Еврейского антифашистского комитета начались в годы войны; их обвиняли в том‚ что преувеличивают свою роль в жизни страны, "вмешиваются в дела, в которые они не должны вмешиваться", "присвоили себе право выступать от имени всего советского еврейства..." Это были первые признаки будущих гонений, но Комитет еще существовал, его сотрудники поддерживали связи с еврейскими общинами других стран для оказания помощи Советскому Союзу, его руководители не подозревали, какая участь их ожидает в недалеком будущем.

В 1946 году специальная партийная комиссия предложила распустить ЕАК, руководство которого "оказалось в плену буржуазной сионистской идеологии", а потому деятельность Комитета "становится политически вредной" и способствует "подогреванию сионистских настроений". Подготовили проект постановления о закрытии‚ однако Сталин‚ по всей видимости‚ полагал‚ что Комитет может еще принести некую пользу‚ и он просуществовал недолгое время.

На ответственные посты в Комитете – "для укрепления руководства" – были назначены доверенные лица; они докладывали в ЦК партии и в органы безопасности обо всем, что происходило в ЕАК, "о всех посетителях, беседах, впечатлениях и письмах".

В 1946 году руководители ЕАК предложили создать в Москве еврейский клуб – в просьбе было отказано; отказали и антрепренеру из Нью-Йорка, который пригласил Московский еврейский театр на гастроли в США.

2

После гибели Михоэлса его имя присвоили Московскому еврейскому театру и Еврейскому театральному училищу, учредили стипендии имени С. Михоэлса для студентов – будущих актеров, на экранах страны показывали документальные кадры его похорон, предложили даже переименовать Малую Бронную, на которой располагался театр, в улицу С. Михоэлса, однако этого не произошло.

Не успели замолкнуть траурные речи, не успели завершиться вечера памяти погибшего, а министр государственной безопасности уже докладывал Сталину в марте 1948 года: "Бывший председатель президиума Комитета Михоэлс С. М., известный еще задолго до войны как активный националист, был своего рода знаменем националистически настроенных еврейских кругов. Михоэлс стянул в Комитет своих единомышленников из числа еврейских националистических авторитетов…"

В донесении перечислялись эти "авторитеты": Д. Бергельсон, И. Добрушин, Л. Квитко, П. Маркиш, И. Фефер, академик Л. Штерн, И. Юзефович, а также "писатель Галкин С. З., главный врач Боткинской больницы Шимелиович Б. А., артист Еврейского театра Зускин В. Л., академик Фрумкин А. Н. и др.", использовавшие "Еврейский антифашистский комитет как прикрытие для проведения антисоветской работы".

Доклад министра завершался таким образом: "Среди арестованных за последнее время еврейских националистов… разоблачен ряд американских и английских шпионов, которые… вели подрывную работу". В сентябре 1948 года арестовали в Киеве "кадрового сиониста", поэта Д. Гофштейна, члена ЕАК; после приезда в Москву Г. Меир он послал ей поздравительную телеграмму, предложив возродить в СССР язык иврит.

Деятели ЕАК догадывались, что ситуация стала угрожающей; не случайно И. Фефер сказал после демонстрации евреев у московской синагоги: "Этого нам никогда не простят". Дни Комитета были сочтены, однако его руководители всё еще проявляли на заседаниях необходимое единодушие: "Выражая наше сочувствие народу Палестины, мы никогда не выражали сочувствия государству Израиль и сионистам…" – "К сионизму мы относились и относимся как к сугубо реакционному движению…" – "Надо показать, что Израиль не может быть родиной евреев…"

20 ноября 1948 года Политбюро приняло решение (под грифом высшей секретности "Особая папка"): "Немедля распустить Еврейский антифашистский комитет‚ так как‚ как показывают факты‚ этот Комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки. В соответствии с этим органы печати этого Комитета закрыть, дела Комитета забрать. Пока никого не арестовывать".

На следующий день провели обыск в здании ЕАК и в редакции газеты "Эйникайт"; помещения опечатали, конфискованные архивы увезли на Лубянку, чтобы использовать для подготовки "дела ЕАК". В те же дни пришли с обыском в Московский еврейский театр и закрыли книжное издательство "Дер Эмес" ("Правда"). "Они ломали в типографии наборные кассы‚ они всё уничтожали. Рукописи‚ которые мы не успели даже рассмотреть‚ а некоторые только что приняли к печатанию‚ – они всё жгли‚ всё рвали‚ всё уничтожали. Не люди‚ а варвары‚ я повторяю: варвары‚ которые напали на мирное село и всё разграбили".

Израильский дипломат передал в Тель-Авив в те дни: "Вывеска Еврейского антифашистского комитета снята. Считаем, что организация закрыта".

3

И. Эренбург, по всей видимости, понимал, какая опасность надвигается на евреев Советского Союза, и через неделю после закрытия ЕАК попытался предостеречь сотрудников израильской миссии. М. Намир сообщал из Москвы: "На приеме у албанцев я больше часа беседовал с Эренбургом… Он продолжает придерживаться позиции, что Израиль должен принимать только жертв преследований. В России нет еврейского вопроса, и он дружески советует оставить любые попытки втянуть их в сионизм и репатриацию – иначе на нас разозлятся и власти, и представители местной еврейской общины…"

Указание "Пока никого не арестовывать" продержалось недолго. В первых числах января 1949 года из Москвы разослали закрытое письмо в обкомы партии и ЦК союзных республик, оповещая партийных руководителей: "Советское правительство решило Еврейский антифашистский комитет закрыть, а лиц, уличенных в шпионаже, арестовать".

В январе попали на Лубянку члены президиума ЕАК Давид Бергельсон, Лейб Квитко, Соломон Лозовский, Перец Маркиш, Борис Шимелиович, Лина Штерн, Иосиф Юзефович. В декабре предыдущего года были арестованы поэт Ицик Фефер и артист Вениамин Зускин, который после гибели Михоэлса стал художественным руководителем Еврейского театра. Это ему сказал Михоэлс за несколько дней до поездки в Минск, указывая в кабинете на свой стол: "Скоро ты будешь сидеть вот на этом месте…"

Из воспоминаний А. Зускиной-Перельман (после ареста отца):

"Как-то вечером я сидела дома и учила уроки. Мама рядом вполголоса, чтобы мне не мешать, репетировала какую-то песенку. Сначала я не прислушивалась, а потом узнала мотив песенки из маминой роли рыночной танцовщицы в новой версии "Колдуньи"…

И вдруг я обращаю внимание, что она поет совсем другие, незнакомые слова. Первоначально слова были такие:

Дайте грошик, дайте грош,
Мой жених был так хорош,
Но пропал он и сюда
Не вернется никогда…

В новом тексте не было и намека на пропавшего жениха и страдающую невесту… Дирекция театра заставила маму заменить слова, "чтобы не вызывать ненужные ассоциации"…"

Э. Ковенская, актриса театра: "Одно из последних представлений "Колдуньи" Гольдфадена. Жена Зускина… пела на новые слова и плясала, а в глазах ее стояли слезы…"

Г. Меир:

"В январе 1949 года стало ясно, что русские евреи дорого заплатят за прием, который они нам оказали, ибо для советского правительства радость, с которой они нас приветствовали, означала "предательство" коммунистических идеалов…

Еврейскую газету "Эйникайт" закрыли. Еврейское издательство "Эмес" закрыли. Что из того, что они были верны линии партии? Слишком большой интерес к Израилю и израильтянам проявило русское еврейство, чтобы это могло понравиться в Кремле.

Через пять месяцев в России не осталось ни одной еврейской организации, и евреи старались к нам больше не приближаться".

4

Играли "Фрейлехс". Удивительный "Фрейлехс". "Свадебный карнавал в двух актах". Спектакль-мемориал.

Траурная музыка в начале – чистая, строгая.

Семь свечей в темноте и одинокая звезда.

Лица, освещенные зыбким пламенем. Неподвижные силуэты. Скорбные глаза. Обряд поминания. Память о еврейских жертвах во все времена. Неистощимая вера в будущее.

Это был веселый спектакль. С песнями. С плясками. Стремительно разворачивалась в танце счастливая свадьба.

"Мы соберем всю тоску в мире и сотворим из нее любовь…"

Уже актеры догадывались о скором закрытии театра. Уже отдергивался мрачный полог, за которым – мрак, ужас, бездонная пустота вселенского страха. Но спектакль шел. Труппа Московского еврейского театра играла веселый карнавальный "Фрейлехс".

Э. Ковенская: "Весь год не было с нами ни Михоэлса, ни Зускина, был только страх, страх, страх…"

В 1948 году газетные рубрики "Сегодня в театрах" оповещали москвичей об очередных спектаклях "Государственного еврейского театра им. С. М. Михоэлса". С января 1949 года театр стали именовать без упоминания Михоэлса – "Государственный еврейский театр", с марта – просто "Еврейский театр".

Зрители боялись ходить на спектакли, ибо по городу ходили слухи о сионистских заговорах за стенами театра и складах оружия в его подвалах; зрители из солидарности покупали абонементы, но спектакли шли в полупустых залах. Уже закрыли училище имени С. Михоэлса, так как отпала "необходимость подготовки новых актерских кадров для еврейских театров". Арестовали драматургов театра – Маркиша, Бергельсона и Галкина, Шнеера и Добрушина; не было новых спектаклей, а только вялые репетиции без надежды на премьеру.

Актеры уничтожали по ночам фотографии и письма, старые театральные программы с именами Михоэлса и Зускина, книги Гофштейна, Фефера и Квитко, роли из пьес опальных драматургов. Даже песенники рвали на всякий случай. Даже книги еврейских классиков. Сохраняли кое-что – через страх, через чудовищные колебания, в тревоге за свою судьбу. Это кое-что и было самое дорогое – так определялись истинные ценности.

В театр не назначали главного режиссера; актеры и работники не получали зарплату, только ничтожные авансы, на которые жили впроголодь. Наконец, Комитет по делам искусств сообщил в ЦК партии: "Большая часть спектаклей театра… снята с репертуара в связи с тем, что авторы оказались врагами народа. Репертуар театра неудовлетворителен и страдает национальной ограниченностью… Творческий состав театра в большой степени засорен людьми, не заслуживающими политического доверия…"

12 ноября они сыграли спектакль "Стоит жить", 16 ноября – "Гершеле Острополер", и на этом всё закончилось. Еврейский театр в Москве закрыли 1 декабря 1949 года – "в связи с его нерентабельностью"…

5

Это было время, когда по обвинению в "буржуазном национализме" отправляли за решетку или в расстрельные камеры деятелей культуры разных народов Советского Союза. Карательные органы преследовали даже намеки на независимые национальные устремления, которые могли выйти из-под контроля и расшатать советскую державу, а потому наказания за это полагались суровые. Писатели, поэты, режиссеры Украины, Белоруссии, Грузии, других республик страны исчезали в лагерях, однако газеты, журналы и театры на языках этих народов продолжали существовать, шла некая культурная жизнь, ограниченная жесткими цензурными рамками, – с еврейской культурой всё произошло иначе.

Власти в Кремле желали скорейшей, насильственной ассимиляции евреев, а для этого следовало полностью ликвидировать еврейские культурные и научные учреждения, закрыть газеты, журналы, театры, языком которых был идиш. Эти гонения начались в Москве и сразу же распространились на все республики Советского Союза.

У еврейского театра в Минске не было своего помещения, не хватало зрителей после гибели белорусских евреев в годы войны, и театр не мог прожить без дотации. В начале 1948 года многим театрам страны – в том числе и еврейским – сократили государственные субсидии, а затем их отменили совсем. Минский еврейский театр обвинили в пропаганде "проамериканских настроений" и расформировали в марте 1949 года – из-за недостаточного количества зрителей и отсутствия репертуара, соответствовавшего идеологическим требованиям.

Еврейский театр в Одессе лишили дотации и закрыли в конце 1948 года. Еврейские театры в Черновцах и Биробиджане – та же судьба, год закрытия 1949-й, сентябрь-октябрь. Перестали существовать и самодеятельные драматические коллективы разных городов.

В довоенные годы в стране работало несколько еврейских издательств, однако после войны существовало лишь издательство "Дер Эмес", выпускавшее книги на идиш. С лета 1947 года появились литературные альманахи "Геймланд" ("Родина") в Москве, "Дер Штерн" ("Звезда") в Киеве и "Биробиджан" в Еврейской автономной области. Однако в начале 1949 года Сталин подписал постановление о роспуске объединений еврейских писателей в Киеве, Москве и Минске и о закрытии альманахов "Геймланд" и "Дер Штерн", так как в них публиковали произведения "националистического характера и сионистского направления".

Это решение немедленно одобрили в Союзе писателей СССР, осудив "затхлую атмосферу" в объединении еврейских писателей Москвы, где "орудовали" до ареста "нусиновы, феферы, маркиши, квитко, галкины". На это решение откликнулись и в Киеве: "Альманах "Дер Штерн"… культивировал националистические настроения, местечковую психологию и дошел до того, что в отдельных произведениях ставил знак равенства между евреем советским и зарубежным".

Во время войны существовали в стране лишь тбилисский Историко–этнографический музей евреев Грузии и киевский Кабинет по изучению еврейской советской литературы, языка и фольклора, который успели эвакуировать. Весной 1944 года Кабинет вернулся в Киев, его сотрудники начали заново собирать библиотеку‚ подготовили к изданию научные исследования и русско-еврейский словарь, отправили в Черновцы фольклорную экспедицию для записи песен партизан и узников гетто.

В январе 1949 года это единственное в СССР научное учреждение по изучению еврейской литературы было ликвидировано; его сотрудников и руководителя профессора Э. Спивака арестовали. Работник Кабинета вспоминал: "В освобожденном помещений начался ремонт. Чтобы не запачкать паркет побелкой… на пол полетели десятки тысяч каталожных карточек – огромная уникальная картотека Кабинета, списки уникальных книг, рукописей… фольклорных находок на еврейском, украинском, русском, белорусском, польском, немецком, английском, французском языках… Спасти удалось лишь считанные карточки – воспоминания о свершившемся вандализме".

А. Крихели, директора Историко–этнографического музея евреев Грузии, арестовали в 1949 году и осудили на 10 лет лагерей; через два года музей закрыли, часть его материалов уничтожили по распоряжению ликвидационной комиссии.

С 1945 года в Вильнюсе существовал Еврейский музей. Его сотрудники собирали книги, газеты, фотографии, обрывки документов и дневников, которые разыскивали в развалинах бывшего гетто. В 1949 году Еврейский музей превратили в Краеведческий; экспонаты и архивные материалы разослали по музеям и научным учреждениям Литвы.

В январе 1949 года ликвидировали еврейскую редакцию Радиокомитета в Москве за проведение "националистической линии в вещании за границу" на языке идиш. Прекратили передачи местного радио на идиш в Киеве, Минске, Кишиневе, Львове и Одессе. Во Львове закрыли еврейскую библиотеку, восстановленную после освобождения города, часть книг отправили на переработку; в Одессе забрали из библиотек и уничтожили еврейские книги и журналы дореволюционного периода.

Произведения арестованных еврейских писателей и поэтов вошли в общий список запрещенных изданий, их изымали из магазинов и библиотек; в тот же список попала и антология народной еврейской поэзии, переведенная на русский язык. По мнению цензоров, эта антология допустила "проникновение буржуазных националистов в литературу", потому что в ней была помещена народная колыбельная песня: "Бай, бай, вырастешь большой, поедешь в Америку, там белый хлеб…"

6

Вениамин Файн, свидетельство современника:

"В сорок восьмом году я приехал в Москву учиться, и кроме того у меня было твердое намерение изучить иврит.

Я пошел в Ленинскую библиотеку, порылся в каталоге и к своей радости нашел книгу – самоучитель иврита. Взял эту книгу и начал ее переписывать. Каждый день. По одной главе. Переписывал примерно полторы недели, а затем эта книга пропала. Мне ее больше не выдали.

Я пошел в библиографический отдел. Там сидел еврей, и он сказал, что книгу я больше не получу, но что, возможно, он будет меня учить.

Я очень обрадовался. У него был настоящий иврит. На другой день, когда я снова пришел, он ответил – нет.

И тогда я решил: в таком случае буду изучать идиш. Пошел в редакцию "Дер Эмес", и мне сказали: "Очень хорошо, молодой человек! Очень похвально! Мы вам дадим книги, учебники. Приходите через месяц, мы всё подберем".

Я пришел через месяц. Там был очень странный вид, в этой редакции, будто только что после погрома. Сидела вахтерша, старая еврейка, и она сказала: "Ой! Вы разве не знаете? Всех же арестовали…"

Тогда я стал ходить в еврейский театр, который еще существовал. Мне хотелось находиться в помещении, где одни евреи, было интересно слушать язык, музыку…

Это продолжалось месяца три, по-моему. Я ходил регулярно. И театр тоже закрыли…"

7

И. Эренбург получал письма из разных городов страны:

"Мои дети – евреи по мужу. У меня сын 26 лет. Он математик и талантивый математик… за семь месяцев закончил аспирантуру и защитил диссертацию… Вот уже год, как ищет себе работу. Везде непроходимая стена, везде безнадежность…"

"О поступлении в Винницкий институт и речи быть не может – преимущество коренному населению. Такая же история в Одессе, Киеве, в других городах…"

"Даже русскому, случайно имеющему еврейскую фамилию, отказывают на "законном основании" в приеме на работу… Увольняют нас теперь первыми и принимают на работу последними… Кто же мы, в конце концов? Люди второго сорта, низшей расы или белые негры?.."

В конце 1949 года в ЦК партии пришло письмо от еврейки С. Хляп, которая взывала к руководителям страны "от своего имени честного советского гражданина и коммуниста, от имени моего погибшего в боях с фашизмом сына, от имени моей сестры, заживо захороненной нацистами с ее двумя детьми". Автор письма возмущалась тем, что "возродили замаскированную процентную норму для евреев… развязали всю эту чумную расистскую чехарду в советских квартирах, в быту": "Почему молчит ЦК? Почему молчит правительство?.. Товарищ Сталин, помогите… Задыхаюсь от великорусского шовинистического антисемитского гнета, ни жить, ни работать не могу…"

По всей стране шли увольнения, запугивания, аресты преставителей интеллигенции разных национальностей, среди которых было немало евреев – деятелей культуры, искусства и науки. Отправили в лагеря исполнителей еврейских песен С. Любимова, З. Шульмана и М. Эпельбаума; осудили будущего кинорежиссера М. Калика и композитора А. Веприка, обвиненных в "еврейском буржуазном национализме".

"Мы уважали Веприка и помогали ему, чувствуя полную его оторванность от жизни… – вспоминал его сокамерник. – Заключенные обязаны были по очереди выносить в туалет тяжелую парашу. Веприка мы освобождали от этой "почетной" миссии".

Киевского музыковеда М. Береговского, автора пятитомной работы "Еврейский музыкальный фольклор", приговорили к 10 годам лагерей с конфискацией имущества; литературоведа И. Нусинова арестовали в 1949 году, и вскоре он умер в московской тюрьме; оказался в заключении и А. Старцев, один из авторов "Истории американской литературы", признанной "идейно порочной" книгой.

Особенно обрушились на литераторов, которые писали на идиш. В Минске арестовали поэта А. Платнера, в Вильнюсе – Г. Ошеровича, в Кишиневе – Я. Штернберга и Я. Якира, в Черновцах – М. Сакциера; прозаику С. Гордону суд назначил наказание – 15 лет лагерей; оказались в тюрьме поэты А. Гонтарь, М. Грубиян, М. Тейф.

На Украине осудили еврейских писателей Х. Вайнермана, И. Друкера и Н. Лурье. Статьи обвинения не оставляли надежды на снисхождение: "окончательно скатились на путь национализма и открытой борьбы с советской властью", занимались "шпионской деятельностью в пользу США", "всячески популяризировали буржуазную литературу и печать", "обвиняли советское правительство в государственном антисемитизме".

А. Борщаговский: "На всех на них… лежал тяжкий грех – они писали по-еврейски. Они будто не понимали, что еврейская фраза, поговорка, книга, еврейский спектакль, да и просто – произнесенное слово или спетая песнь тормозят процесс ассимиляции…"

Среди прочих были осуждены на Украине еврейские писатели и поэты – М. Альтман, Р. Балясная, И. Бухбиндер, А. Губерман, В. Гутянский, Н. Забара, А. Каган (25 лет лагерей), И. Кипнис, Н. Кон, М. Пинчевский (умер в заключении), Г. Полянкер, М. Сакциер, М. Талалаевский.

Израильский посланник М. Намир сообщал из Москвы в конце 1949 года:

"Синагога была набита до отказа… но в отличие от прошлого года никто не решился обратиться к нам. Лишь тысячи глаз были устремлены на нас…

В этом году усилилась неприязнь к евреям… На предприятиях и в учреждениях раздаются открытые призывы: "Убирайтесь в свое государство, в Израиль…"

Многие опасаются, что скоро начнется депортация из Москвы".

8

Й. Йосаде, писатель (Вильнюс):

"Я жег ночами свои рукописи, дневники, книги и – плакал. Рассматривая каждую бумажку, говорил себе: "Это часть твоей души". Держа в руках книги Дубнова или гениального Бялика, я вспоминал, что вырос, читая и перечитывая их. Хорошо помню те слезы и свой страх…

Однажды я машинально протянул руку за очередной книгой, чтобы отдать ее пламени, и – вздрогнул. Это была Тора… Со мной случилась истерика… Эту книгу я сжечь не мог… Отнес в другую комнату, засунул в шкаф, где висели вещи жены, в самый дальний угол…

Всё это продолжалось довольно долго… Зима. Сильные морозы. Печи топили часто. И бумажный пепел – от сожженных книг и рукописей – я тогда постоянно видел на снегу. Потом узнал: еврейские книги сжигали многие…"

Органы безопасности докладывали о высказываниях еврейской интеллигенции: "Очень хорошо было бы сейчас уснуть на некоторое время и проснуться, когда всё будет спокойно…" – "Сейчас надо молчать… Больше никаких разговоров о Палестине я не веду, да и вам не советую…" – "Я теперь боюсь разговаривать. Сижу дома и не хочу ни с кем встречаться…" – "Мне всегда жутко, когда аресты начинаются…"

В 1949 году поэт А. Вергелис направил письмо в партийное бюро Союза писателей с характеристиками на арестованных поэтов и писателей:

"Оголтелый сионист Гофштейн наводнял еврейскую литературу националистическими и псевдофилософскими творениями…"; "Маркиш начал свое шествие по советской литературе… пасквилем на советскую действительность…"; "Бергельсон… выступал со злостными антисоветскими статейками…"; "националист И. Кипнис окольным путем напечатал свой пошлый рассказ в иностранной еврейской газете…"; "националистический бред (Дер Нистера) печатался и восхвалялся только в угоду американским почитателям "искусства для искусства"…

Остается одно желание… стряхнуть с себя даже воспоминание о мерзавцах, доведших еврейскую литературу до ничтожества, и новыми произведениями… снова занять место среди советских писателей".

Из разговора евреев в те дни: "Помните осень 1941 года? Бомбежки? Как спокойно было тогда жить…"

В конце 1948 года был уволен из ТАСС фотокорреспондент Е. Халдей. Более года он не мог устроиться на работу и жаловался в ЦК партии: "В течение всех четырех лет войны я был непосредственным участником обороны и штурма Севастополя, Кавказа, штурма Новороссийска, десанта в г. Керчь. С передовыми частями советских войск я вступал в Бухарест, Софию, Будапешт, Белград, Вену и Берлин…" Снимки Халдея военных лет вошли в фотолетопись той войны; самый знаменитый из них стал символом победы – водружение красного флага над рейхстагом.

Халдею разъяснили в ЦК партии, что "ему никто не запрещал работать в печати", однако секретарю ЦК доложили иное: Халдей не может быть "использован в работе в печати, поскольку уволен по рекомендации органов безопасности".

***

В 1948 году евреи составляли среди лауреатов Сталинской премии в области литературы и искусства более 14%, в 1952 году – около 9%; в области науки в 1948 году более 15%, в 1952 году – около 6%. Общее количество евреев – лауреатов Сталинской премии понизилось за эти годы с 17% до 6,5%.

Из письма Сталину академика Н. Гамалея: "Я узнал, что арестованы близкие мои друзья, академики Лина Штерн и Якуб Парнас, а также… доктор Б. Шимелиович... Я никогда не поверю, что эти люди совершили тяжкое преступление, за которое их следует лишать свободы… Арест… является проявлением одной из форм того антисемитизма, который, как это ни странно, пышным цветом расцвел в последнее время в нашей стране…"

Биохимик Я. Парнас – польский еврей из Львова, в прошлом профессор Варшавского и Львовского университетов – был действительным членом Академии наук СССР и Академий разных стран, директором Института биологической и медицинской химии, лауреатом Сталинской премии. Его арестовали в январе 1949 года, и через несколько дней он умер в тюрьме.

***

В конце 1950 года Отдел пропагады и агитации ЦК партии доложил секретаю ЦК о готовящейся постановке оперы в Большом театре:

"Опера "Самсон и Далила" Сен-Санса посвящена известному библейскому эпизоду борьбы евреев с филистимлянами. В центре ее действия древнееврейский герой Самсон… В опере, безусловно, имеются мессианские, библейско-сионистские черты… Можно привести целый ряд примеров… Хор евреев "Настало наше время"… "Празднуй, Израиль, солнце вновь засияло. Пал извечный твой враг…" Заключительные реплики Самсона приобретают… многозначительное символическое значение: "Пришла, пришла пора отмщенья!.."

Постановка этой оперы, отдельные ее эпизоды могут сыграть отрицательную роль стимула для разжигания сионистских настроений среди еврейского населения… Просим ваших указаний".

Последовало соответствующее указание, и Большой театр прекратил работы по постановке оперы "Самсон и Далила".

***

Из воспоминаний (Витебск):

"В нашей семье была толстая книга на языке идиш – Шолом Алейхем, "Избранное". Папа хорошо читал на идиш и знал местечковый диалект. Когда он читал, мы умирали от смеха.

Однажды отец пришел с работь раньше времени, взял эту книгу и сказал, что ее надо срочно сжечь. Он сел на стульчик перед печкой, долго смотрел на книгу, а потом бросил ее в огонь. Я стояла сзади него и видела, как плечи его вздрагивают. Я заглянула в лицо – по щекам текли слезы.

Потом он сказал маме, что, возможно, к нам придут с обыском…"

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее