ОЧЕРК ТРИДЦАТЫЙ

Введение процентной нормы и выселения из деревень. Изгнание из Москвы в 1891-1892 гг. Новые ограничительные законы Александра III.

1

В дни коронации Александра III был опубликован царский манифест‚ который предоставлял льготы гражданам Российской империи. Евреи по этому манифесту не получили ничего; наоборот‚ политика правительства была определена на десятилетия вперед и ужесточалась от года к году. Еврейский обозреватель отмечал после завершения полосы погромов: "Как неизбалованы должны быть люди‚ столь искренне радующиеся своему небитию... По улицам уже не носится пух от разрываемых перин‚ не летят с треском стекла разбиваемых окон... но много ли‚ действительно‚ выиграли евреи от перемены незаконных преследований на законные?.."

В 1882 году военный министр распорядился‚ чтобы в русской армии было не более пяти процентов евреев-врачей и фельдшеров от общего медицинского персонала. Прежде они служили в полках и заведовали лазаретами‚ отличились в русско-турецкой войне и получали награды‚ но теперь "врачей Моисеева закона" увольняли из армии – "ввиду не вполне добросовестного исполнения ими обязанностей и вследствие их неблагоприятного влияния на санитарную службу в войсках". В знак протеста группа врачей-евреев подала в отставку‚ а военный врач и писатель С. Ярошевский написал в своем заявлении: "Так как обвинения‚ возводимые на врачей-евреев военным ведомством‚ до сих пор не подтверждены никакими фактическими доказательствами... то каждая лишняя минута‚ проведенная на службе в этом ведомстве‚ приносит им только лишний позор. Во имя своего человеческого достоинства они не должны оставаться там‚ где ими гнушаются..." Теперь уже в министерстве обиделись на столь резкое заявление‚ и военного врача С. Ярошевского решили отдать под суд.

При Александре III менялась политика и в области образования. Официальным лицам была известна пометка царя на одном из документов: "Это-то и ужасно: мужик‚ а тоже лезет в гимназию"‚ – и министры поступали в соответствии с духом времени‚ чтобы "обратить университеты из рассадников политической агитации в рассадники науки". Подготавливали меры для "детей прачек‚ мелких лавочников" и прочих неимущих из христианских семей‚ чтобы затруднить доступ в средние и высшие учебные заведения; повысили плату за обучение‚ – но самые крутые меры пришлись на долю еврейского населения. При Александре II поощряли поступление евреев в гимназии и университеты для постепенного их "слияния" с русским обществом‚ но при его преемнике всё изменилось. Обер-прокурор Святейшего Синода К. Победоносцев считал просвещение евреев опасным для трона и отечества; минский губернатор рекомендовал ввести для евреев процентную норму при поступлении в учебные заведения, "чтобы еврейский элемент не взял перевеса над остальным населением"; один из членов комиссии по народному образованию сказал на заседании: "С евреем-невеждой мы еще как-нибудь сладим‚ а с этими образованными уже ничего поделать невозможно".

В 1882 году ввели пятипроцентную норму при приеме евреев в Военно-медицинскую академию‚ а затем вообще их перестали туда принимать. На следующий год несколько десятков евреев приехали сдавать экзамены в петербургский Горный институт и выяснили к своему изумлению‚ что в этом институте для них введена процентная норма. Приняли только двоих‚ пять процентов от общего числа поступавших‚ а остальным полиция даже не позволила подать документы в другие институты и в день последнего экзамена выслала их из столицы. Затем "Высочайшим повелением" ввели для евреев десятипроцентную норму во вновь открытом Технологическом институте в Харькове и полностью закрыли доступ в харьковский Ветеринарный институт. Объяснение оказалось простым: "Город Харьков всегда был центром политической агитации‚ и пребывание в нем евреев в более или менее значительном числе представляется вообще нежелательным и даже опасным". И наконец в 1887 году ограничения ввели повсеместно: циркуляр министра народного просвещения установил для евреев "процентную норму". В университетах‚ институтах и гимназиях черты оседлости они могли составлять теперь не более десяти процентов от общего количества учащихся‚ вне черты – пять процентов‚ в Москве и Петербурге – три.

В селах и деревнях черты оседлости могло жить ограниченное количество евреев: лишь те‚ кто поселился там до введения "Временных правил" 1882 года. Но эти же правила – при их произвольном толковании – ввели легальные методы борьбы с "экономически вредным" населением‚ и местное начальство немедленно этим воспользовалось. Если еврей уезжал из деревни по делам‚ даже на короткий срок‚ его могли не пустить обратно‚ как "вновь поселяющегося". Если еврейская семья из села посещала в праздничные дни городскую синагогу‚ то через неделю ей могли преградить дорогу в собственный дом: это рассматривалось‚ как "новое водворение". Бывали случаи‚ когда отставного солдата не пускали домой к родителям после отбытия воинской повинности: его признавали "вновь поселившимся" и отправляли в город или в местечко. Далеко не всякий решался пожаловаться в Петербург на самоуправство местных властей‚ а когда это всё-таки случалось‚ "начинались их мытарства от низших властей вплоть до высшего в Империи учреждения‚ – писали в журнале тех лет. – И всюду серьезно и деловито начинались рассуждения о том‚ что это было – отлучка или оставление‚ и что это есть – возвращение из отлучки или новое поселение".

Жалобу пострадавшего рассматривал Сенат‚ а в спорных случаях она направлялась в то министерство‚ на которое подавалась жалоба‚ и задерживалась там надолго. Юрист Г. Слиозберг‚ ходатай по еврейским делам в Сенате‚ вспоминал: "Сначала готовил доклад помощник столоначальника; затем с ним знакомился столоначальник и делал свои замечания; доработанный доклад поступал к начальнику отделения‚ который тоже высказывал свои соображения; переделанный доклад поступал к вице-директору департамента‚ от него – с соответствующими изменениями – он шел к директору департамента‚ тот нёс его товарищу министра‚ а если дело было важным – то и к самому министру... Порой требовалось разъяснение какого-либо обстоятельства‚ и дело возвращалось обратно в губернию‚ обрастая по пути томами переписки‚ докладов‚ замечаний и резолюций". Сенат в Петербурге отменял нелепые постановления местного начальства‚ но это занимало три‚ пять‚ а то и десять лет‚ а изгнанные семьи мыкались пока что по чужим углам и разорялись. Как говорили тогда‚ "лекарство прибыло уже после смерти".

В селах и деревнях избавлялись от старожилов-евреев‚ пользуясь правом крестьянских общин изгонять "порочных членов общества". Если деревенский торговец или содержатель кабака желал избавиться от конкурента‚ достаточно было созвать сельский сход‚ хорошо угостить крестьян‚ и они подписывали приговор о выселении еврейской семьи. Этот приговор утверждал губернатор‚ и очередные жертвы уходили из тех мест‚ где их предки жили не одно поколение. Затем появился закон‚ который запрещал евреям черты оседлости переселяться из одной деревни в другую: это приравнивалось к "поселению вновь" и влекло за собой немедленное изгнание. Евреев изгоняли из деревень даже во время эпидемии оспы‚ и они уходили по этапу‚ заражая окрестное население. Из Слонимского уезда сообщали: "У нас выселяют из деревень не только вновь поселившихся‚ но и старожилов‚ которые прожили там тридцать-сорок лет... Крестьяне одной деревни не хотели исполнять приказания начальства‚ и для выселения несчастных были приглашены крестьяне из соседней деревни. По приказанию волостного начальства они выломали двери и печи‚ а потом на подводах вывезли весь еврейский скарб и бросили его в поле за деревней... В одном доме лежал опасно больной ребенок; вместе с домашней утварью его повалили на воз и выбросили потом за деревней".

"Временные правила" давали широкий простор для толкований при определении той черты‚ которая отделяла запретную сельскую местность. Многие строения‚ стоявшие в стороне от города или местечка‚ попадали в запретную зону‚ и их владельцы не могли ими пользоваться. Известен случай‚ когда одна половина дома‚ стоявшего на краю местечка‚ попала на разрешаемую для жительства территорию‚ а другая – на запрещаемую. "Следовало бы‚ конечно‚ по всей справедливости‚ – отметили в еврейском журнале‚ – разрешить хозяину право жительства в одной половине дома‚ а в другую предоставить ему право временного въезда с непродолжительными остановками‚ но Витебское губернское управление... постановило выселить его вообще из принадлежащего ему дома". Пострадавший пожаловался в Петербург‚ но Сенат был завален еврейскими делами‚ и лишь через пять лет владелец смог вернуться в собственный дом.

Губернские власти переименовывали местечки в деревни‚ чтобы они подпадали под действие "Временных правил"‚ и в Херсонской губернии единым махом переименовали в деревни шестьдесят три местечка‚ сократив доступную для евреев территорию. Давно были закрыты для свободного поселения Киев и Севастополь‚ а в 1887 году исключили из черты оседлости Таганрог и Ростов-на-Дону. Теснота в еврейских кварталах становилась ужасающей‚ но новые населенные пункты‚ возникавшие возле фабрик‚ заводов и вдоль линий железных дорог‚ не признавались по закону городами или местечками‚ и евреев туда не пускали.

На юге Украины во множестве строили гигантские чугуноплавильные заводы на десятки тысяч рабочих‚ но евреям и там не было места и работы. К тому времени Белая Церковь выросла в большое поселение‚ но продолжала числиться селом‚ и когда киевского генерал-губернатора попросили переименовать ее в город‚ он ответил ходатаям: "Скажите вашим евреям‚ что я скорее превращу Бердичев в деревню‚ чем Белую Церковь в местечко".

2

В городах внутренних губерний тоже не было покоя. Ремесленники-евреи могли там находиться лишь при условии‚ если они занимались разрешенным ремеслом и торговали изделиями собственного производства: в противном случае закон предусматривал "конфискацию их товаров и немедленную высылку из тех мест". Любой губернский чиновник или полицейский начальник мог поставить под сомнение их право на жительство‚ придравшись к пустячному поводу‚ и тут же возвратить в черту оседлости. Выслали из Самары и конфисковали имущество у золотых дел мастера‚ который продавал свои изделия совместно с цепочками чужого изготовления. Изгнали из Москвы знаменитого кондитера – за продажу кофе в дополнение к пирожным собственной выпечки. В Симбирске решили‚ что изготовление уксуса не принадлежит к числу цеховых ремесел‚ и выслали еврея‚ который занимался этим делом тридцать лет подряд. Ему долго пришлось доказывать‚ что уксусное ремесло признано Сенатом в одном из его разъяснений‚ но всю семью уже выслали из Симбирска и разорили. Многие жаловались в Сенат на незаконные выселения‚ и государственные сановники в высшем правительственном учреждении империи дотошно обсуждали вопрос‚ дает ли починка резиновых галош или настройка музыкальных инструментов право на повсеместное жительство‚ являются ли ремесленниками изготовители сургуча и чернил‚ ваксы и рогожи‚ лака и спичек.

Сыскное отделение петербургской полиции разыскивало не только воров и убийц‚ но и ремесленников-евреев‚ которые не занимались своим ремеслом или же занимались им не полный день. Достаточно было агенту донести‚ что он не застал ремесленника за работой‚ и этого еврея могли вызвать в полицию и поставить в паспорте красный штамп: это означало‚ что следует покинуть столицу в двадцать четыре часа и вернуться в черту оседлости. Попытались даже выслать ремесленника‚ который в свободное от работы время занимался музыкой и пением. Это определили как "оставление занятия ремеслом"‚ и Сенату пришлось разъяснять‚ что участие в свободное время в хоре пожарного общества не может служить основанием к выселению.

Чтобы вырваться из черты оседлости и получить право жительства во внутренних губерниях‚ некоторые фиктивно записывались подмастерьями к ремесленникам-евреям; другие разыскивали отставных солдат николаевской армии‚ и те усыновляли их за помесячную плату; третьи складывались по нескольку человек: один из них выплачивал налог купца первой гильдии‚ а остальные числились при нем приказчиками. Случалось и так‚ что регистрировались в полиции лакеями‚ потому что по закону еврей с высшим образованием имел право держать при себе двух "домашних служителей" из своих единоверцев. Поэт С. Фруг жил в Петербурге на правах лакея‚ "лакеями" были и другие еврейские писатели и журналисты; на таких же правах жили порой старики-родители у собственных детей: отец записывался лакеем у своего сына‚ а мать – кухаркой.

Полиция проводила облавы в Петербурге‚ Москве и в других запретных городах; в 1886 году выслали из Киева две тысячи семейств‚ и многие изгнанники поселились на Днепре‚ на плотах и баржах‚ воспользовавшись тем‚ что "Временные правила" не предусмотрели запрета на такой вид проживания. От выселения могла спасти лишь взятка: ограничительные законы разоряли евреев‚ а уклонение от них обогащало местные власти. В Москве и Петербурге полицейские участки различались по степени доходности; самыми выгодными были те‚ где концентрировалось еврейское население‚ и для приставов и их помощников отличием по службе считалось назначение в более доходный участок. При съёме квартиры в Киеве евреи заранее договаривались с домовладельцами‚ кто из них будет платить полицейскому чину: квартира нанималась "с околоточным" или "без околоточного".

Пока происходили эти события‚ в Петербурге работала "Высшая комиссия по пересмотру действующих законов о евреях". Ее председателем был бывший министр юстиции граф К. Пален‚ и потому комиссию называли "Паленской". В ее состав входили чиновники из разных министерств‚ а также приглашались на заседания "эксперты из евреев" – банкир Г. Гинцбург‚ промышленники С. Поляков и А. Варшавский‚ юрист Я. Гальперн‚ петербургский раввин А. Драбкин и другие. Писатель Н. Лесков составил для комиссии брошюру "Евреи в России"‚ в которой предлагал предоставить евреям "общечеловеческие права" – "имея в виду высшую выгоду‚ выгоду государства". Пять лет подряд комиссия изучала всевозможные материалы‚ и наконец большинство ее участников во главе с председателем осудили систему "репрессивных и исключительных мер". Они пришли к выводу‚ что ограничительные законы Российской империи заставляют девяносто процентов еврейского населения жить "в нищете‚ при самых тяжелых гигиенических и бытовых условиях"‚ под страхом погромов и насилия. Это "самый настоящий отчаянный пролетариат‚ какого нет нигде в других частях России... – признали они в своем отчете. – С государственной точки зрения еврей должен быть равноправен. Не давая ему одинаковых прав‚ нельзя‚ собственно‚ требовать и одинаковых государственных обязанностей".

Члены комиссии рекомендовали вводить "освободительные и уравнительные законы... с величайшей осторожностью и постепенностью"‚ но и такие скромные предложения оказались не ко времени. Комиссия Палена прекратила свое существование‚ и взамен нее создали в Петербурге особое совещание под председательством В. Плеве. Несколько лет подряд‚ в глубокой тайне‚ это совещание готовило "проект из сорока четырех пунктов" очередного антиеврейского закона. Этот проект предполагал отменить льготы на право жительства во внутренних губерниях‚ очистить деревни и села от евреев‚ ввести суровые уголовные наказания за нелегальное проживание в сельской местности и за незаконную аренду недвижимости‚ – новые ограничения собирались распространить и на евреев Царства Польского‚ положение которых было менее трагичным.

Проект закона под большим секретом разослали для отзыва во многие губернии; местное начальство уловило новые веяния из Петербурга‚ и в разных местах и практически одновременно губернаторы потребовали от полиции обратить внимание на "дерзкое поведение евреев"‚ которые не снимали шапки и не кланялись при встрече с чиновниками. В городе Мстиславле евреям пригрозили таким наказанием‚ которое "сопряжено с физической болью и публичным позором"‚ если они не проявят должного почтения к начальству; другими словами‚ как разъяснил прокурор‚ "попросту будем драть на площади".

Дальше всех по пути унижений и издевательств пошел петербургский градоначальник. Он повелел‚ чтобы на вывесках магазинов и мастерских евреи писали не только свои фамилии‚ но и имена по паспорту – "в видах устранения возникающих недоразумений". Еврейские имена часто перевирались в метрических книгах или записывались в уменьшительной форме‚ и после приказа градоначальника на вывесках появились "Ицка Срулевич"‚ "Шлиома Мовшович"‚ "Иоська Мордкович" и тому подобное. Теперь уже покупатель при желании мог обойти стороной еврейский магазин и посмеяться над непривычным для него именем. Евреи Петербурга начали записывать имена на вывесках мелкими буковками‚ порой в виде замысловатых виньеток‚ чтобы не очень бросалось в глаза‚ но градоначальник был неумолим и повелел обозначать имена "четко и на видном месте‚ согласно утвержденным рисункам".

Не обошлось и без анекдотических случаев. Некий отставной солдат‚ торговец табачными изделиями‚ добросовестно вывел на вывеске свое имя‚ отчество и фамилию в соответствии с метрикой – Исидор Нохимович Кобылянский. Но в Петербурге в то время был митрополит Исидор‚ и полицейский пристав запретил еврею именоваться так же‚ как и духовный владыка. Дело дошло до градоначальника‚ и тот приказал торговцу записать на вывеске лишь отчество и фамилию: так появилась надпись – "Нохимович Кобылянский‚ табачные изделия".

В другом случае у еврея-жестянщика оказалась такая крохотная мастерская‚ что на ее узкой двери не могла поместиться вывеска с обозначением крупными буквами его ремесла‚ имени‚ отчества и фамилии. Жестянщик должен был закрыть мастерскую либо найти выход из положения‚ и тогда он рассудил разумно: если властям необходимо‚ чтобы вывеска раскрывала его иудейское происхождение‚ то этого можно добиться иным способом. Полиция согласилась с его доводами‚ и на двери мастерской появилась надпись: "Жестяных дел мастер‚ еврей Димант".

3

В конце 1890 года в лондонской газете "Таймс" напечатали воззвание местного комитета в защиту российских евреев: "Может ли цивилизованная Европа‚ могут ли христиане Англии смотреть на эту медленную пытку‚ на это бескровное убийство – и молчать?" В ответ на призыв в Лондоне собрались на митинг более двух тысяч человек и послали петицию русскому царю: "Крики отчаяния доносятся до нас от тысяч евреев‚ страдающих в Вашей обширной империи... Пять миллионов подданных Вашего Величества стонут под игом исключительных и ограничительных законов. Остатки нации‚ откуда вышли религии – наша и ваша‚ и вообще всякая религия на земле‚ признающая единого Бога... подчинены в Вашей империи таким законам‚ при которых жить и преуспевать невозможно".

В России эту петицию не опубликовали‚ но косвенно ответили на нее в газете: "Никогда семитам не жилось так легко на Руси‚ как в настоящее время‚ а между тем никогда еще они так сильно не жаловались. Какая же тому причина? Это особенность семита: он никогда ничем не доволен. Чем больше ему дают‚ тем больше он требует". А в петербургском "Новом времени" обругали премьер-министра Великобритании У. Гладстона‚ "выжившего из ума старика": "Его необдуманные речи могут возбуждать у русских евреев такие мечтания и надежды‚ на которые они не имеют ни малейшего права". Ограничительная политика продолжалась без послаблений‚ и на очереди оказались московские евреи.

При Николае I еврейские купцы могли приезжать в Москву лишь по делам‚ на короткий срок‚ без жен и детей‚ и останавливаться в гетто – на Глебовском подворье в Зарядье. При Александре II гетто упразднили‚ и евреям позволили жить в любой части города. Богатые купцы‚ банкиры и адвокаты снимали большие‚ удобные квартиры в центре Москвы‚ нанимали гувернанток‚ учителей французского языка и репетиторов для своих детей‚ покупали товары в модных магазинах города‚ посещали театры и консерваторию‚ – а еврейская беднота‚ мелкие торговцы и ремесленники продолжали ютиться в Зарядье‚ в тесноте узких и грязных улочек‚ среди прочей московской бедноты.

Современник вспоминал: "К концу семидесятых годов в Зарядье было уже две синагоги‚ и вся торговля была в руках евреев... Торговки-еврейки с съестными припасами и разным мелким товаром располагались не только на тротуарах‚ но прямо на мостовой. По переулкам были еврейские мясные‚ колбасные лавочки и пекарни‚ в которых к еврейской Пасхе выпекалось огромное количество мацы... Много было в Зарядье и ремесленников-евреев; большей частью они занимались портновским‚ шапочным и скорняжным ремеслом. Интересную картину представляло Зарядье в один из еврейских праздников... С молитвенниками в руках‚ в длиннополых‚ чуть не до самых пят‚ сюртуках‚ в бархатных картузах... из-под которых выбивались длинные закрученные пейсы‚ евреи толпами шли посредине мостовой... С вечера пятницы шумное‚ суетливое Зарядье затихало – переулки были пустынны. В каждом доме приготовлялся ужин‚ за который усаживалась вся семья; на столах в подсвечниках горели свечи... Днем в субботу сидели дома‚ с утра читали священные книги‚ а к вечеру шли гулять. Излюбленным местом прогулок был Александровский сад".

В 1891 году на пост московского генерал-губернатора был назначен брат Александра III великий князь Сергей Александрович. Этому назначению придавали в обществе особый смысл, поговаривали даже‚ что столицу собираются переносить из Петербурга в Москву‚ а потому подошло время "очистить первопрестольную столицу от нежелательного элемента". Еврейская община Москвы насчитывала тогда двадцать пять – тридцать тысяч человек‚ что составляло около трех процентов от общего количества населения. Евреи жили в Зарядье и в московских пригородах – в Марьиной Роще‚ Черкизове‚ Всехсвятском: одни с разрешения властей‚ а другие нелегально. Выселение решили начать до торжественного въезда в Москву нового генерал-губернатора: возможно‚ для того‚ чтобы не связывать с именем царского брата такую принудительную акцию.

Двадцать восьмого марта 1891 года‚ в первый день праздника Песах‚ в газетах напечатали новый указ. Министр внутренних дел – "с Высочайшего соизволения" – отменил для Москвы и Московской губернии прежние привилегии для ремесленников‚ полученные при Александре II. Новый указ запретил "евреям-механикам‚ винокурам‚ пивоварам и вообще мастерам и ремесленникам" вновь поселяться в Москве и в Московской губернии‚ а находившиеся там должны были вернуться в черту оседлости. Первым делом взялись за тех‚ кто жил в Москве нелегально‚ и ночью – после опубликования указа – полицейские и пожарные появились в кварталах Зарядья, – руководил операцией обер-полицмейстер города. Они шли из квартиры в квартиру и уводили в участок полуодетых мужчин‚ женщин‚ детей. Там проверяли документы‚ а затем с одних брали подписку о немедленном выезде из города‚ а других отправляли по этапу‚ скованных попарно с осужденными за тяжкие преступления. В ту ночь московские евреи прятались на кладбищах целыми семьями‚ бродили по улицам‚ снимали дешевые номера в гостиницах‚ чтобы уберечь жен и детей от холода мартовской ночи. Но спастись от полиции было невозможно‚ и вскоре вокзалы оказались переполненными изгнанниками‚ которые в ожидании поездов сидели и лежали в залах и на платформах на грязном каменном полу. Облавы продолжались месяц‚ и к приезду нового генерал-губернатора Москву основательно очистили от "нежелательного элемента".

Следующими на очереди оказались механики‚ мастера и ремесленники‚ которым закон позволял до этого жить и работать в Москве. Каждый из них получил предписание покинуть город‚ а по окончании назначенного срока их немедленно арестовывали и сажали в тюрьму. Там их держали по нескольку недель‚ а затем по этапу отправляли на "родину"‚ которую многие никогда не видели. Люди прятались в морозы на кладбищах‚ чтобы избегнуть тюрьмы и этапа; больных привозили на вокзал в каретах и переносили в вагон на носилках; женщины рожали в пути. На четырнадцатое января 1892 года был назначен последний день высылки; на вокзалах скопились толпы изгнанников‚ и чтобы всех вывезти‚ пустили дополнительные поезда. В Москве стояли жестокие морозы‚ и были опасения‚ что люди могут замерзнуть в пути. Последовало распоряжение отложить выселение до первого потепления‚ но полицейские власти об этом умолчали – и изгнание завершили в срок. Всего выслали из Москвы не менее двадцати тысяч евреев‚ многие из которых прожили там тридцать‚ а то и сорок лет подряд.

Зарядье опустело. "Заброшенные квартиры с забитыми дверьми и окнами‚ – свидетельствовал очевидец‚ – запертые помещения торговых заведений с сохранившимися на них вывесками‚ уныло бродящие по улицам этих кварталов одинокие печальные фигуры евреев‚ евреек и детей‚ изможденных‚ с опухшими от слез глазами..." Выселили евреев и из Марьиной Рощи: "Мы застали там ряд совершенно пустых улиц. Было жутко видеть этот вымерший город". У многих не оказалось денег на проезд‚ и благотворительный еврейский комитет покупал им билеты на поезд до ближайшей станции в черте оседлости‚ чтобы несчастных не погнали пешком по этапу‚ за сотни километров‚ в обществе бродяг и преступников. Великий князь Сергей Александрович намеревался "оградить Москву от евреев"‚ и с конца 1892 года оттуда стали выселять отставных солдат‚ которые после окончания армейской службы поселились в Москве‚ обзавелись семьей и скромным достатком‚ а теперь должны были отправляться в неизвестные края. В самый разгар выселения проезжал через Москву Александр III со своей семьей‚ и некий отставной солдат подал ему прошение‚ умоляя не изгонять бывших солдат-евреев‚ – не зря им говорили в армии‚ что "за царем служба не пропадёт". Просителя тут же арестовали и по этапу отправили в черту оседлости.

Еще до начала изгнания цензура запретила журналистам касаться этой темы‚ но вскоре на Западе всё узнали; первыми заволновались финансисты на европейских биржах и объяснили это таким образом: "Еврейское население в России совершенно незаменимо в ее торговле‚ а потому выселение евреев крайне смущает тех владельцев русских ценностей‚ которые заинтересованы в экономическом преуспеянии России". Последствия выселения почувствовали и московские фабриканты: многие изгнанники переехали в Одессу‚ Варшаву и Лодзь‚ перенесли туда свои связи и знание русского рынка и стали успешно конкурировать с Москвой. В русской газете сообщили: "Никто не сослужил Лодзи такой службы и не оказал такой поддержки в ее тяжелой конкуренции с Москвой‚ как сама Москва‚ бросившая в объятья своего соперника предприимчивую‚ деятельную часть своего населения... Дела в Москве – в полном застое‚ а еврейская Лодзь кипит работой и операциями. Фабрики не поспевают удовлетворять требования купцов; на товар записываются вперед..." Это однако не помешало выселению из Москвы‚ и на очереди был Петербург.

Эти печальные события происходили на фоне общих экономических трудностей. В 1891-1892 годах был неурожай и голод в приволжских губерниях; сбыт товаров уменьшился‚ на что повлияло выселение из Москвы, курс рубля упал. Срочно потребовались иностранные кредиты‚ но узнав об изгнании евреев из Москвы‚ банкирский дом Ротшильдов отказался участвовать в займе. В правых газетах России вовсю ругали "жидовских банкиров"‚ однако правительство очевидно еще рассчитывало получить кредиты в Европе и потому смягчило свою позицию. Выселение из Петербурга отложили до лучших времен‚ а тайный проект нового ограничительного закона‚ "проект из сорока четырех пунктов" сдали в архив.

4

Александр III правил страной около четырнадцати лет‚ и за это время – отметили в еврейском журнале – "не многие вопросы государственной жизни выдвигались так часто и с такой настойчивостью‚ как именно еврейский". За годы его правления появились новые ограничительные постановления‚ которые – в нарушение общего правила – обычно не проводили через Государственный Совет или через Комитет министров, поточу что эти ограничения противоречили основным законам Российской империи и их трудно было бы провести официальным путем. Россия нуждалась в притоке иностранных капиталов‚ и к ограничительным постановлениям старались не привлекать особого внимания‚ так как мировые биржи чутко реагировали на притеснения евреев. Ограничения вводили при помощи малозаметных министерских циркуляров‚ распоряжений и разъяснений для внутреннего пользования‚ которые добавлялись к общему законодательству с непременного одобрения царя. Если же постановления публиковали в печати‚ то к ним обязательно добавляли фразу – "впредь до общего пересмотра законодательства о евреях": таким способом им придавали характер "временных правил"‚ или "временных мер"‚ но существовали они десятилетиями. Выселение евреев из Москвы тоже прошло без принятия закона‚ лишь "с Высочайшего соизволения"‚ да и процентная норма в гимназиях и университетах действовала как "временная мера"‚ хотя в Своде законов Российской империи еще с 1804 года было записано в категорической форме: "Дети евреев принимаются в общие учебные заведения безо всякого различия от других детей".

Кроме ограничительных законов‚ циркуляров и распоряжений существовали пометки царя на представленных ему документах и докладах. Эти пометки сообщались в Комитет министров "на предмет исполнения и осведомления": таким образом становилось известно мнение царя‚ его вкусы‚ пристрастия и антипатии. Всякая одобрительная пометка Александра III в отчете какого-либо губернатора считалась для него большим отличием и "вызывала у других губернаторов охоту привлечь и к себе высочайшее внимание‚ – писал Г. Слиозберг‚ хорошо знакомый с существовавшими порядками. – Этим объясняется то странное явление... что всякая антисемитская мысль во всеподданнейшем отчете одного губернатора находила на следующий же год подражание в отчете другого губернатора‚ причем автор нового отчета прибавлял кое-что и от себя. Царя‚ таким образом‚ питали мыслями‚ соответствовавшими его собственному вкусу".

Современник писал про правление Александра III: "Более тяжелого времени в истории русских евреев найти невозможно. Евреи вытеснялись из всех завоеванных позиций не только во внутренних губерниях‚ но и в черте оседлости". Был полностью закрыт прием евреев на государственную службу‚ и Александр III написал по этому поводу: "И дай Бог чтобы навсегда!" Евреев не принимали на работу на железные дороги – не только на государственные‚ но и на частные‚ даже на те‚ которые построили в свое время евреи Поляковы‚ Кроненберг‚ Варшавский. Академическая карьера тоже стала недоступной. Евреев не назначали преподавателями в средних учебных заведениях; в университетах почти невозможно было получить должность доцента; талантливым ученым откровенно предлагали "обзавестись свидетельством о каком-нибудь христианском исповедании‚ которое откроет двери для государственной службы‚ для профессуры‚ и обеспечит карьеру". Доктору-окулисту М. Мандельштаму не дали занять кафедру в Киевском университете‚ и в еврейской газете сообщили: "Когда почтенный доктор читал свою вступительную лекцию‚ то вся аудитория была в восторге. Раздались громкие‚ долго не умолкавшие аплодисменты‚ его товарищи по медицинскому факультету крепко жали ему руку‚ поздравляли с успехом‚ медицинский факультет почти единогласно признал его достойным кафедры‚ а общее собрание его забаллотировало. Один из голосовавших пренаивно признался: "Когда Мандельштама предложили в доценты‚ я подал голос за него как за достойного ученого. Но когда его баллотировали на общем собрании‚ я ему положил неизбирательный шар как еврею".

В 1890 году – "впредь до пересмотра действующих постановлений" – запретили евреям избирать и быть избранными в земские учреждения‚ в ведении которых было народное образование‚ медицинская и ветеринарная служба‚ прочие сферы деятельности местного самоуправления. Официальное объяснение оказалось простым: земскими делами могут заниматься лишь пригодные к этому и благонадежные слои населения‚ а потому участие евреев "в земском деле представляется в высшей степени нежелательным". Затем появилось "Городовое положение" 1892 года‚ которое лишило евреев права избирать и быть избранными в городские думы, а также заведовать отраслями городского хозяйства. Во многих городах черты оседлости еврейское население вносило более половины городских налогов‚ но теперь у него не оставалось никакого влияния на ведение дел в городе. Христианское меньшинство обкладывало еврейские дома повышенными налогами‚ заставляло жителей еврейских кварталов из собственных средств оплачивать уборку улиц‚ а на содержание остальных частей города брали деньги из общей кассы. Значительные суммы городского сбора назначались и для таких общественных учреждений‚ которыми евреи не пользовались: у них были собственные больницы‚ дома для престарелых‚ сиротские дома‚ школы‚ – но город не давал на это ни единой копейки. Евреи-купцы или промышленники‚ способные руководить сложным городским хозяйством‚ оказались не у дел‚ и в думы городов‚ переполненных евреями‚ избирались христиане – порой мелкие чиновники‚ отставные полицейские‚ учителя чистописания.

Новый закон "об именах" 1893 года установил уголовное наказание для каждого еврея‚ если он называл себя в документах не тем именем‚ под которым был записан в метрических книгах. Эти книги часто вели малограмотные писцы; они неимоверно перевирали еврейские имена‚ записывали их в искаженном виде‚ и там можно было встретить совсем уж невероятную запись: у такого-то еврея "родилась дочь и при обрезании наречена именем Рейзл". Новый закон категорически запретил поправлять имя‚ искаженное в метрике‚ и Сруль не мог теперь именоваться Израилем‚ Шмулька – Шмуэлем‚ Иоська – Иосифом‚ Иудка – Иегудой‚ Мошка – Моше. Властям было безразлично‚ как именуют себя буряты‚ киргизы‚ абхазцы и другие представители многочисленных народностей Российской империи‚ и лишь к евреям стали применять всякие строгости. Как объяснял один из министров: чтобы еврей не мог замаскироваться и "дабы христианин был осторожнее с ним в деловых отношениях". Теперь уже Гирш не имел права называть себя Григорием‚ Вольф – Владимиром‚ Пейсех Шлиомович – Пейсехом Соломоновичем.

В Астрахани осудили некую Хасю‚ которая посмела в газетной публикации именоваться Александрой; в Кишиневе суд потребовал от местного присяжного поверенного‚ чтобы он непременно назывался Маня взамен незаконного – Эммануил; в Киеве судили купца по имени Яаков‚ который в метрической книге именовался Янкелем. Эксперт разъяснил суду‚ что имя Янкель является искажением полного имени; в своих молитвах евреи взывают к Богу Яакова‚ а не Янкеля‚ и в синагогах‚ при провозглашении имен присутствующих‚ их называют Яаков‚ Иосиф‚ Элиэзер‚ а не Янкель‚ Иоська‚ Лейзер. Суд в Киеве вынес оправдательный приговор‚ но не всегда это заканчивалось так благополучно. Варшавский полицмейстер привлек к уголовной ответственности несколько евреев‚ которые не по правилам именовали себя на визитных карточках и на дверях квартир. В том же городе полицейские потребовали от владелицы магазина‚ чтобы она убрала с вывески христианское имя – Елена. Когда же она представила метрику с этим именем‚ начальство повелело поменять вывеску во избежание всяких недоразумений‚ и теперь на ней значилось: "Елена Рагозинская – еврейка".

В 1893 году Государственный Совет порекомендовал Александру III исключить крымский город Ялту из черты еврейской оседлости. Соображения выдвигались исключительные: каждое лето царская семья отдыхала возле Ялты‚ в Ливадии‚ а "умножение числа евреев в городе Ялте... грозит этому лечебному месту обратиться в чисто еврейский город". Александр III утвердил рекомендацию Государственного Совета‚ и из Ялты начали выселять ремесленников‚ которые по бедности не могли приобрести цеховой аттестат и потому не были приписаны к местному обществу. Таких насчитали около пятисот человек; последний срок для выселения назначили на двадцать девятое октября 1894 года‚ но за девять дней до этого в газетах появился манифест наследника престола: "Объявляем всем верным Нашим подданным..." Новый царь Николай II сообщал о смерти своего отца‚ который умер в Ливадии‚ около Ялты‚ в тот самый момент‚ когда оттуда уходили последние изгнанники.

Со сменой царя у российских либералов появились надежды на конституцию‚ на возвращение к реформам Александра II‚ но Николай II назвал эти надежды "бессмысленными мечтаниями". "Пусть все знают‚ – заявил он‚ – что я... буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно‚ как охранял его мой покойный незабвенный родитель". Российские евреи тоже надеялись на изменение политики‚ однако намерения нового царя прояснились и в этом вопросе. В 1895 году виленский губернатор порекомендовал правительству – для пользы христианского населения – расселить евреев по внутренним губерниям империи‚ и на его отчете Николай II написал собственноручно: "Я совсем не разделяю этого взгляда губернатора".

В 1883 году министерство внутренних дел запретило еврейским театрам играть пьесы на языке идиш‚ потому что эти представления – как докладывали из губерний – "имеют целью подъем национального духа" (за несколько лет до этого украинским театрам запретили играть на украинском языке). Теперь уже цензура не пропускала любые пьесы на идиш независимо от их содержания‚ а порой запрещала и пьесы‚ написанные по-русски‚ если в них попадались выражения на идиш. Чтобы обойти запрет‚ еврейские театры начали представлять в цензуру пьесы‚ написанные на немецком языке‚ а затем играли их на идиш‚ то есть на том языке‚ который был доступен их публике. Полиция следила за этими нарушениями и не давала разрешения на гастроли‚ а потому в польской газете появилось такое сообщение из местечка Сосновцы: "Недавно здесь обнаружен тайный еврейский театр. Два стражника‚ получив негласное сведение‚ отправились на квартиру Шмуля Шабаса‚ где застали около двухсот человек евреев‚ перед которыми около двадцати евреев разыгрывали какую-то пьесу на устроенной сцене. При появлении полиции игра на сцене моментально прекратилась‚ испуганные актеры-любители и еврейская публика начали разбегаться. Полиция задержала двух загримированных евреев‚ забрала несколько театральных сабель‚ ружье‚ бумажную корону и много декоративных украшений".

***

В 1884 году правая газета "Луч" выступила с предложением: "Наш закон о воинской повинности – лучшее средство к достижению намеченной цели: остановить размножение жидовства. Жиды созревают ранее славянских рас‚ а посему готовы к военной службе уже в восемнадцать лет... и их следует поголовно брать в солдаты на удвоенный срок службы... Возвратившись в отставку‚ жид будет иметь уже около тридцати лет. Тогда он может жениться‚ и если родятся у него дети – это уже будет неизбежное несчастье‚ которое нам придется терпеливо перенести. Но можно ручаться: при таком порядке быстрый рост еврейства приостановится. А это всё‚ чего и требовалось достигнуть".

Статистические исследования тех лет определили, что с евреев требовали ежегодно завышенное количество солдат. Мусульмане составляли около девяти процентов населения Российской империи, а призыву подлежали не более трех процентов юношей-мусульман от общего количества призывников; у евреев брали в армию почти пять процентов от общего количества новобранцев, а их доля в населении страны составляла менее четырех процентов (двадцать миллионов прочих "инородцев" империи были вообще освобождены от службы в армии). В те времена метрические книги велись небрежно; в списки призывников часто попадали давно умершие или эмигрировавшие из России, и это увеличивало количество еврейских юношей, не являвшихся на призывной пункт.

С 1886 года стали брать штраф в триста рублей с каждой еврейской семьи‚ родственник которой уклонялся от службы в армии. К взысканию штрафа приступали немедленно: отбирали паспорта‚ брали подписку о невыезде‚ имущество продавали с аукциона. Еврей-слесарь из Могилева должен был уплатить шестьсот рублей штрафа за двух братьев-эмигрантов‚ один из которых уже умер в Америке. В Одессе оштрафовали родителей‚ чей сын был убит во время погрома и не явился поэтому на призывной пункт. В Херсоне полиция взыскала с отца за уклонение от воинской повинности его сына Саши‚ и в газете написали: "Оказалось‚ что этот Саша не мужского рода‚ а женского. Факт этот подтверждается наличностью девицы Саши. Каким образом девица Саша попала в списки к отбыванию воинской повинности‚ понять трудно... а на скудное жалование отца этой девицы наложено взыскание – триста рублей".

В Полтавской губернии "за неявку Янкеля Шапиро к отбыванию воинской повинности" оштрафовали его брата Йомтова и выручили с проданного имущества шестнадцать копеек – за две женские кофточки‚ три рваных пиджака‚ пару штанов и три галоши.

***

Новый паспортный устав 1894 года повелел в паспортах у евреев описывать их наружные приметы; кроме евреев это делали лишь в паспортах у неграмотных или у состоявших под надзором полиции. В Петербурге этим не ограничились‚ и в еврейских паспортах стали обозначать красными чернилами: "вероисповедание – иудейское"‚ чтобы на цвет чернил непременно обратили внимание при регистрации или проверке. Петербургские евреи обжаловали эту практику‚ однако в Сенате решили‚ что градоначальник вправе применять красные чернила для определенной группы обывателей – в интересах охраны общественного порядка. После этого красными чернилами стали пользоваться и в других губерниях.

***

В 1890 году философ Владимир Соловьев составил протест против антисемитизма в русской печати и собрал в Москве и Петербурге более ста подписей ученых и писателей: среди них – В. Короленко‚ К. Тимирязев‚ Л. Толстой. В протесте было сказано: "Усиленное возбуждение племенной и религиозной вражды‚ столь противной духу христианства‚ подавляя чувство справедливости и человеколюбия‚ в корне развращает общество и может привести к нравственному одичанию‚ особенно при ныне уже заметном упадке гуманных идей и при слабости юридического начала нашей жизни. Вот почему уже из одного чувства национального самосохранения следует решительно осудить антисемитское движение не только как безнравственное по существу‚ но и как крайне опасное для будущности России".

Министр внутренних дел доложил царю о протесте Соловьева по поводу "мнимого угнетения евреев в России": "Подобная демонстрация может причинить только вред и послужить на пользу нашим недоброжелателям в Европе‚ старающимся искусственно возбуждать еврейский вопрос. Я распорядился‚ чтобы означенный документ не появился на страницах периодических изданий". На этом докладе Александр III пометил: "Очень хорошо"‚ а полиция пригрозила Соловьеву административными мерами. Протест опубликовали в лондонской газете "Tаймс"‚ а в России он был помещен в книге "Слово подсудимого", под видом "неизданной статьи Вл.Соловьева". Лишь только книга вышла из типографии‚ цензура ее конфисковала и приказала сжечь все экземпляры.

***

Из воспоминаний о еврейской жизни в московском Зарядье:

"Большая комната‚ в углу русская печь‚ за перегородкой спальня. В каждом из этих номеров жили так густо‚ так скученно‚ что каждый номер вмещал в себя не менее десяти–пятнадцати человек... Вот наступают сумерки‚ квартиранты понемногу возвращаются. Тряпичник тащит целый узел тряпья. Чего тут только нет: куски бархата‚ сукна‚ шерстяной материи‚ ситцу‚ шелку‚ кружев... Картузник‚ подобрав подходящие куски‚ начинает шить картузы; завтра он их сбудет тут же‚ в этом переулке. На другом конце стола портной из кусков создает брючки‚ чинит‚ зашивает старое‚ чистит и штопает. Работа кипит... Духота и вонь от спертого воздуха‚ от тряпья‚ дым от курения‚ теснота. Сидят на окнах‚ на кроватях‚ на узлах. Женщины вяжут чулки‚ нянчат ребят. Все тут серьезные‚ деловые‚ угрюмые... Вся эта неугомонная суета лезет‚ кричит‚ поет‚ смеется‚ стонет и плачет..." – "Главное занятие скорняков-евреев состояло в том‚ что они ходили по портновским мастерским и скупали... полоски меха‚ которые мастера выгадывали при шитье той или другой вещи... Скорняки-евреи сшивали полоски в целые пластинки и продавали их в меховые старьевские лавочки на Старой площади. Еще эти скорняки занимались тем‚ что в мездру польского дешевого бобра вставляли седые волосы енота или какого-нибудь другого зверька; от этого польский бобер принимал вид дорогого камчатского бобра..."

***

Очевидец писал об изгнании из Москвы:

"До первого часа ночи мы прогуливались по бульварам‚ сидели на скамьях‚ – словом, имели вид обыкновенных гуляющих обывателей... К первому часу ночи "настоящая" публика уходила‚ и тогда мы располагались на скамьях на ночевку. Не было удобства‚ но не было и одиночества: добрая половина скамей‚ в особенности Тверского‚ Зубовского и других бульваров‚ была усеяна телами нелегальных... Располагавшие некоторыми средствами могли устроиться более удобно и безопасно. В Москве было множество гостиниц‚ предназначенных не для жилья‚ а для ночных свиданий. Там‚ конечно‚ не спрашивали видов на жительство. Взяв с собой первую попавшуюся проститутку‚ еврей был уже обеспечен ночлегом... На главных улицах можно было наблюдать‚ как за бойко шествовавшей проституткой в нескольких шагах едва поспевал печальный и униженный почтенный еврей‚ который‚ конечно‚ очень далек был не только от покупной‚ но и вообще от всякой любви... Кое-кто прибегал к услугам железных дорог‚ иначе говоря‚ проводил ночь в вагоне: едет до Твери – спит четыре часа‚ оттуда обратным поездом в Москву – опять четыре часа спит. Некоторые жили таким образом месяцами: это‚ конечно‚ были более или менее крупные дельцы. Все кондукторские бригады знали их очень хорошо: они были своими людьми..." – "Некоторые приставы настолько вошли во вкус преследования евреев‚ что... решили устроить у себя "химически чистый" участок‚ в котором не было бы ни одного еврея‚ даже из тех категорий‚ которые не выселяли. Они приглашали к себе врачей‚ юристов и прочих евреев и предлагали им переехать в другой участок. Пристав Басманной части при этом цинично заявлял: "Я не имею права выселить вас из моего участка‚ но я отравлю вам жизнь; каждую ночь вас будут будить и проверять документы‚ и если что-нибудь окажется не в порядке‚ я буду неумолим". Во многих случаях это оказывало действие..."

***

Из еврейских газет:

"В Одесском окружном суде слушалось дело еврея Верника по обвинению в краже со взломом. Он сообщил судье‚ что решил добровольно попасть в тюрьму‚ а для этого подошел к первому попавшемуся дому‚ взломал дверь и похитил пару чулок. С этой добычей Верник отправился прямо в полицейский участок и попросил‚ чтобы его арестовали. Он был чрезвычайно доволен‚ когда его отправили в тюрьму‚ и на суде заявил: "Гораздо лучше перезимовать в тюрьме‚ чем умереть от холода и голода под открытым небом".

"По поводу открытия ботанического сада и начала гуляний варшавский обер-полицмейстер велит околоточным смотреть за тем‚ чтобы туда не впускали нищих‚ пьяных‚ бродяг‚ лиц неприлично одетых‚ евреев в длинных сюртуках и собак".

"В русской сатирической газете "Пчелка" напечатали пародию под названием "Вот что значит еврейская эксплуатация": "Один жид проходил по тротуару. Семилетняя девочка‚ желая его увидеть‚ высунулась из окна четвертого этажа и упала на улицу. Не запретят ли после такого вопиющего факта ходить жидам по тротуару?"

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее