ОЧЕРК ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ

Жизненный уклад еврейских общин. Благотворительность. Хедеры‚ иешивы и синагоги. Раввины черты оседлости. Свадьба в местечке.

1

Первый президент государства Израиль Хаим Вейцман писал в своих воспоминаниях: "Городок‚ где я родился‚ Мотоль (или Мотеле‚ как его любовно называли евреи) стоял – да‚ возможно‚ еще и сейчас стоит – на берегу небольшой речки‚ в болотистой местности‚ занимавшей большую часть Минской и соседних белорусских губерний‚ на плоской‚ открытой равнине‚ угрюмой и однообразной... Весной и осенью всё вокруг превращалось в море грязи; зимой здесь царствовали лед и снег‚ летом неизменно висело облако пыли. И повсюду на этой равнине‚ в сотнях городков и местечек‚ жили евреи‚ жили уже давно – крохотные еврейские островки в чужом океане..."

Жизненный уклад еврейских общин черты оседлости мало менялся со временем. Отношения между членами семьи в повседневной жизни‚ отношения между человеком и общиной регулировались законами Талмуда‚ раввинскими постановлениями и вековыми обычаями. В этом закрытом мире царили нищета‚ скученность‚ постоянное беспокойство о завтрашнем дне и забота о пропитании семьи‚ но этот мир существовал по собственным законам и обычаям‚ которые не только накладывали отпечаток на облик российского еврея‚ но и позволяли ему жить полноценной духовной жизнью‚ познавать глубину и смысл существования. Современник вспоминал: "Начиная с пятилетнего возраста требовали от меня самого строгого исполнения всех сложных обязанностей благочестивого еврейского мальчика: утренняя‚ предвечерняя и вечерняя молитвы‚ обязательное благословение перед едой‚ перед питьем‚ молитва перед сном и еще одна утренняя молитва при умывании... Я верил‚ что во мне два духа – дух добра и дух зла; в борьбе между ними должен победить дух добра‚ и решить эту победу обязан я... Я отчетливо припоминаю‚ что на каждом шагу я предавался оценке‚ является ли данное мое желание результатом внушения духа добра или духа зла".

Еврейское население в массе своей строго соблюдало религиозные заповеди – к удивлению сторонних наблюдателей. Даже кухарки-христианки в зажиточных еврейских домах прекрасно знали‚ что следует вымачивать и солить мясо перед его приготовлением‚ чтобы в нем не осталось крови; они не смешивали молочную и мясную посуду и "не вводили хозяев в грех". Некий священник стыдил своих единоверцев на страницах газеты "Русь": "А какой еще невыносимой укоризной нам служат нехристиане‚ например‚ евреи... Посмотрите‚ настал шабат – суббота‚ праздник еврейский – и что же? Вы не увидите ни одного еврея за куплей или продажей‚ и всё еврейское сословие в этот день от мала и до велика спешит и бежит в молитвенные свои дома".

В некоторых местечках земские начальники даже переносили базарные дни с воскресных дней на будние‚ чтобы крестьяне из окрестных деревень не пьянствовали в свой праздничный день на глазах у евреев‚ которые строго соблюдали субботу. В городах и местечках с преимущественным еврейским населением торговля по субботам практически прекращалась‚ и христиане мирились с этим. "Если вы забыли купить что-либо в пятницу‚ а в субботу уже шабаш‚ у евреев ничего не достанете‚ – сообщал житель местечка. – Отправляетесь в польскую лавку‚ с вас спрашивают двойную цену за всё и откровенно говорят: "Всё равно сегодня у жидов ничего не купить".

По пятницам с самого утра начинались поспешные приготовления: все шли в баню‚ переодевались‚ затем торжественно отправлялись в синагогу для встречи "невесты-субботы". После молитвы дети и взрослые возвращались домой‚ где было празднично убрано‚ горели субботние свечи‚ на столе лежали под салфеткой свежеиспеченные булки-халы. Хозяйка дома подавала рыбу‚ суп‚ мясо и цимес‚ а в промежутках между блюдами вся семья пела в честь субботы: "Как красива и сладка любовь сердечная..." За небольшую плату – порой за рюмку водки или булку – христиане приходили вечерами по пятницам гасить лампы в еврейских домах‚ а зимой – топить печи по субботам. В молодости М. Горький работал поденно у земледельцев-евреев юга Украины: "Я часто бывал у них шабес-гой‚ то есть тушил лампы в пятницу вечером‚ носил вещи в субботу и т. д. Я никогда не забуду этой красивой естественной святости‚ присущей этой нации‚ видом которой я наслаждался. В особенности их светлой семейной домашней жизнью. Но теперь‚ как мне кажется‚ евреи удалились от этой простоты‚ и у них уже нельзя найти той поэзии жизни‚ которая меня‚ бывало‚ приводила в восторг".

В Люблине – рассказывал житель города – каждую пятницу под вечер ходил по улицам реб Герш Мехл из братства "Шомрей шабат" – "Охранители субботы" и "гнал перед собой‚ как куропаток‚ стаю лоточниц и торговок‚ засидевшихся в ущерб наступающей субботе: "Домой! Зажигать свечи! Бесстыжие!" Все убегали от него‚ а он с шумом захлопывал ставни и двери магазинов‚ еще открытых..." В том же Люблине "по субботам и праздникам тянулись длинные вереницы людей в большие синагоги‚ вмещавшие по нескольку тысяч человек. По обычаю‚ в первую после свадьбы субботу‚ окруженные женской свитой‚ шли разодетые молодые жены‚ которых торжественно "вводили" в синагогу. Согласно обычаю города Люблина по Еврейской улице обязательно провозили и всех покойников; на старых неказистых дрогах каждого мертвеца подвозили к большой синагоге – проститься с нею".

В семейных событиях участвовала вся община – на обрезании мальчика‚ его бармицве‚ а также на свадьбах и погребении умерших; самым распространенным пожеланием друг другу было: "дожить до того дня, чтобы повести детей под хупу" – свадебный балдахин. "Молодые новобрачные‚ – отмечал писатель А. Паперна‚ – не опошленные‚ не изжившиеся‚ не истратившие своих сил на стороне... легко привыкали‚ приноравливались‚ привязывались друг к другу; сильная вера в святость брачной жизни‚ естественный инстинкт‚ общность семейных и экономических интересов‚ – всё это создавало крепкую связь между молодыми супругами‚ делало их необходимыми дополнениями друг к другу‚ развивало в них родственную любовь‚ ту любовь‚ которая с годами не ослабевает‚ а крепнет".

Российские евреи отличались трезвостью‚ бережливостью‚ крепостью семейных связей и традиционной заботой о детях: по этой‚ видимо‚ причине смертность в детском возрасте была у них значительно ниже‚ чем у окружающего населения. Еврейские семьи были многодетными‚ и Хаим Вейцман вспоминал: "Мать... постоянно была либо беременна‚ либо кормила очередного младенца... Она родила отцу пятнадцать детей‚ из которых трое умерли в младенчестве‚ а остальные благополучно выросли. Она не воспринимала это как тяжкое бремя: ей хотелось иметь как можно больше детей‚ и рожала она их с большой радостью с семнадцати до сорока шести лет".

Евреи черты оседлости жили обособленно‚ замкнутыми общинами‚ говорили между собой на языке идиш и отличались от окружающего населения религией‚ обычаями и одеждой. Их окружал чуждый им мир‚ временами опасный и враждебный; они переносили насмешки‚ оскорбления и презрение окружающих‚ и если не часто решались отвечать оскорблением на оскорбление‚ то в запасе у них оставалось терпение‚ равнодушие‚ а то и ответное презрение. В их закрытом мире был свой отсчет ценностей‚ своя гордость‚ свои авторитеты‚ и какой-нибудь бедно одетый старик‚ вызывавший‚ в лучшем случае‚ снисходительное равнодушие посторонних наблюдателей‚ являлся в их глазах великим в Израиле‚ мудрецом и наставником‚ быть может‚ одним из тридцати шести тайных праведников‚ которым мир обязан своим существованием.

М. Бен-Ами писал в путевом очерке:

"На одной из станций‚ недалеко от Ковеля‚ я видел следующую сцену. Из вагона вылез толстый господин‚ наполовину богатый мужик‚ наполовину барин‚ весь бритый‚ лицо заплывшее жиром... Ему навстречу бросается еврей с кнутом в руках‚ сняв шапку еще издали и низко и подобострастно кланяясь. Еврей имеет растрепанный‚ непривлекательный вид. Лицо всё покрыто пылью‚ болезненные красные глаза ушли вглубь‚ борода и нестриженые волосы сильно всклокочены; изорванный картуз еле покрывает макушку. Длинный балахон из серой грубой парусины страшно грязен‚ весь в дегтярных пятнах‚ не застегнут и свободно развевается на ветру. На босые‚ ужасно грязные ноги одеты огромные грубые башмаки‚ или собственно сапоги с обрезанными голенищами. "Добре здоровье‚ паничку"‚ – говорит еврей и намеревается взять из рук пана саквояж. "Вон‚ жид смердючий!" – грозно отталкивает его тот‚ не глядя на него. "Пане‚ у меня‚ ей-Богу‚ отличная бричка и отличные кони – в два часа будем". – "Говорю тебе‚ от тебя смердит‚ жид ты поганый. Чего лезешь?" – довольно спокойным тоном‚ но очень громко говорит пан. "Ей-Богу‚ паничку‚ не смердит. Вот побачете‚ что не смердит..."

Боже‚ до какого падения мы дошли!.. Но не забудем‚ что этот несчастный‚ который нас так отталкивает‚ есть своего рода герой‚ что терпит он все муки и унижения ради своей семьи‚ чтобы доставить своим детям кусок хлеба‚ заплатить меламеду за их учение... Чего же можем мы требовать от этих беспомощных‚ тысячелетия унижаемых‚ вечно голодных людей? И вместо того чтобы помочь им‚ облегчить их горькую долю‚ мы указываем на их недостатки‚ на их неприличные приемы‚ неприличную наружность‚ неряшливость‚ раболепие‚ низкопоклонство‚ навязчивость... И скажите‚ пожалуйста‚ разве мы‚ именующие себя интеллигенцией‚ многим лучше ее‚ этой затоптанной в грязь массы? Разве мы не лезем с теми же настойчивыми уверениями и доказательствами‚ что "мы‚ ей-Богу‚ пане‚ не смердим"?.."

2

При Николае I был упразднен кагал – общинное автономное самоуправление‚ чтобы устранить "еврейскую обособленность". Теперь уже еврейские общины не могли без разрешения властей собирать деньги на собственные нужды‚ и средствами с коробочного сбора стала распоряжаться не община‚ как это бывало прежде‚ а местная администрация. Коробочный сбор – налог на продажу кашерного мяса – взимался лишь с евреев и шел прежде всего на покрытие еврейских недоимок. Его использовали также на содержание полиции и пожарного обоза‚ на установку фонарей и приобретение ассенизационного аппарата‚ на мощение улиц‚ борьбу с холерой‚ оспопрививание и прочие цели‚ – и лишь остатки от коробочного сбора поступали на содержание еврейских школ‚ синагог‚ больниц‚ домов для престарелых и инвалидов. Денег постоянно не хватало‚ но общинная жизнь продолжала существовать за счет частных пожертвований.

В каждой еврейской общине была "Хевра кадиша" – погребальное братство: оно ведало кладбищем и погребением мертвых‚ помогало больным и оплачивало аренду земель‚ на которых располагались синагоги и кладбища. Во многих общинах существовали общества "Бикур холим" – "Посещение больных": они содержали больницы и аптеки‚ нанимали врачей и медицинских сестер‚ раздавали бесплатные лекарства‚ ухаживали за больными и при необходимости отправляли их на лечение в другие города. Практически в каждом городе были общества воспитания сирот‚ помощи бедным невестам и роженицам‚ общества для предоставления приюта странникам‚ для содержания сиротских домов‚ домов для престарелых и инвалидов.

Еврейские благотворительные общества устраивали дешевые столовые‚ снабжали одеждой и топливом‚ оказывали поддержку пострадавшим от погромов‚ посылали еврейским солдатам мацу и кашерные продукты‚ выдавали беспроцентные ссуды и безвозвратные пособия‚ а нуждающимся – деньги для приготовления субботней трапезы. После больших пожаров общины принимали бездомных "для прокормления"‚ строили для них временные жилища‚ из разных концов черты оседлости отправляли погорельцам вагоны с одеждой и хлебом. В одном местечке евреи отказались от устройства субботних трапез в пользу погорельцев‚ и Шолом-Алейхем писал: "Это значит: все евреи местечка‚ сами нищие‚ всю неделю голодающие‚ чтобы сэкономить что-нибудь на субботу‚ отказались от субботней рыбы и прочих субботних яств‚ чтобы прийти на помощь несчастным погорельцам. Право‚ даже лучший из наших Ротшильдов не в состоянии сделать такого пожертвования!"

По пятницам вереницы нищих евреев шли по улицам городов за подаянием‚ и в богатых домах им давали грош или копейку‚ а в бедных домах – одну пятую или одну десятую копейки на каждого просителя. Таких монет в России не существовало‚ и потому в общинах изготавливали особые марки или маленькие жестяные пластинки стоимостью в какую-либо часть копейки. Обойдя многие дома‚ нищий шел затем в общинную кассу и обменивал собранные марки или пластинки на равнозначную им сумму денег‚ чтобы купить продукты для субботнего стола. В Белостоке решили упростить эту процедуру и создали Комитет попечения о бедных. В него вступили полторы тысячи горожан; они вносили ежемесячные пожертвования от двадцати копеек и выше‚ и за первые три года своего существования комитет выдал нищим по заранее составленным спискам‚ семьдесят пять тысяч рублей. В еврейской газете отметили: "Мы смело можем сказать про каждого еврея‚ не получающего милостыню‚ что он раздает ее. Всевышний – по мнению бедняков – доверил богатым ту часть благ‚ которая приходится на долю бедных‚ чтобы испытать честность и добросердечие богатых и чтобы облагородить их сердца. Всевышний только поручил богатым раздавать Свои милости‚ и потому бедный еврей требует милостыню и пользуется ею без того принижающего чувства‚ которое обыкновенно испытывают бедняки".

Чем крупнее был город‚ тем больше существовало в нем благотворительных учреждений. Еврейская община Одессы‚ к примеру‚ содержала бесплатную больницу для бедняков‚ куда принимали и христиан‚ сиротский дом на двести детей с начальной школой и музыкальными классами‚ родильный приют для бедных женщин‚ дневной приют со столовой для нуждающихся детей‚ дешевую кухню с выдачей бесплатных обедов‚ богадельню на двести пятьдесят стариков‚ летние загородные оздоровительные колонии для слабых‚ малокровных‚ предрасположенных к туберкулезу детей. В Киеве благотворительные еврейские организации содержали на пожертвования бесплатные больницы‚ амбулатории‚ хирургическую лечебницу‚ санаторий для чахоточных и санаторий для больных детей; они помогали бедным роженицам и больным на дому‚ раздавали топливо на зиму и бесплатные обеды‚ помогали потерявшим трудоспособность‚ содержали школу для бездомных детей и т.д.

По пятницам на рынке Вильно выкладывали на прилавок сотни ковриг хлеба‚ и покупатели – в основном бедные женщины – жертвовали по копейке‚ а то и по полкопейки‚ чтобы выкупить этот хлеб‚ который относили затем в иешивы. Жила в Вильно известная всему городу Двойра Эстер‚ разносившая на продажу хлеб и печенье. Однажды она собрала пожертвования у рыночных торговок‚ организовала благотворительный фонд и стала выдавать беднякам беспроцентные ссуды‚ которые они постепенно возвращали – по пятачку в неделю. Со временем в ее фонде набралось семнадцать тысяч рублей; до пятисот бедняков получали ссуды из этих денег‚ а сгорбленная уже старуха Двойра Эстер каждую пятницу‚ в любую погоду‚ сидела на табурете посреди рынка и принимала пятаки в погашение долга.

Ходил по улицам Вильно горбатый‚ одетый в лохмотья человек‚ у которого на боку висела кружка для пожертвований‚ а в руке он держал корзину. Это был знаменитый на весь город реб Берл: каждый день‚ с утра и до вечера‚ он ходил из дома в дом‚ из лавки в лавку и собирал пожертвования деньгами и вещами. В корзине у него можно было увидеть куски хлеба‚ обувь‚ холсты‚ даже живую курицу: всё это он продавал прохожим и обращал в деньги‚ чтобы удобнее было делить среди бедняков. "Купите! – кричал он. – Купите дешево‚ всего за копеечку!" – и у него охотно покупали многие‚ но не за копейку‚ а за действительную стоимость каждой вещи‚ так как знали‚ на что пойдут эти деньги. Реб Берл ходил по улицам в дождь и мороз‚ промокший и иззябший‚ а к вечеру приходил в синагогу и раздавал беднякам собранное за день. Из Вильно сообщили: "Он дожил до глубокой старости‚ ни на минуту не оставляя своего доброго дела‚ и умер на девяностом году‚ оплакиваемый всеми бедняками своего города".

В 1891 году во многих губерниях России был голод‚ от которого пострадали десятки тысяч человек. В еврейском журнале "Восход" писали тогда: "Над Россией стряслась беда... Любимы или нелюбимы мы в России; сытно или голодно кормит она нас – разве об этом вправе мы думать в теперешние тяжелые дни?.." Раввины обращались с посланиями к евреям‚ и раввин из Проскурова так закончил свое воззвание: "Братья-единоверцы!.. Мы должны немедленно приступить к изысканию средств‚ чтобы помочь крестьянам более или менее значительными суммами денег". Община Проскурова собрала в пользу голодающих христиан пять тысяч рублей‚ евреи Аккермана – две тысячи‚ в Ромнах собрали тысячу рублей‚ в Велиже – пятьсот‚ в местечке Новая Ушица – тоже пятьсот; в Пинске открыли бесплатную столовую на пятьсот человек‚ и даже нищее население Переяслава устроило общественную лавку‚ откуда христианам и евреям отпускали муку по удешевленной цене. Современник отмечал: "А ведь уже и теперь в большей части местечек Юго-Западного края наблюдаются проявления такой нужды‚ что даже чужие нашему народу люди испытывают щемящую боль. "Я не могу без содроганий вспомнить о том‚ что видел... – говорил офицер после маневров. – Даже в местечках‚ расположенных почти у самого Киева‚ кусок хлеба просто за редкость".

И тогда же в петербургском "Новом времени" написали: "Около голодного коренного русского населения наживается теперь всё племя иудейское‚ и каждый пуд хлеба‚ поступающий в земства нуждающихся губерний‚ служит наживой‚ по крайней мере‚ пяти евреям".

3

С середины девятнадцатого века правительство вело борьбу с традиционным еврейским образованием‚ чтобы заменить его системой гражданского просвещения "в духе русской государственности и христианской церкви". Выпускали многие постановления по этому поводу‚ предпринимали различные меры‚ вплоть до насильственных‚ однако хедеры – начальные религиозные школы – устояли в этой борьбе. В конце концов власти признали их право на существование‚ и закон 1893 года разрешил учителям-меламедам преподавать в хедерах еврейский язык и религиозную литературу.

Роль хедеров была огромной: они обучали детей еврейскому языку‚ молитвам и религиозным законам‚ знакомили их с национальными обычаями и традициями; благодаря хедерам евреи в массе своей были грамотными и передавали из поколения в поколение приверженность религии и заветам своих предков. В 1887 году выдающиеся раввины Российской империи подписали обращение в защиту хедеров и иешив: "Знайте‚ что система воспитания молодежи‚ унаследованная нами от предков‚ была для нас благодатью‚ ибо из среды тех‚ кто получил свое воспитание в хедерах у меламедов‚ вышли мудрецы и ученые в Израиле‚ великие гаоны‚ наставляющие нас на путь Торы и нравственного совершенствования‚ обучающие нас путям Господним и Его мудрости. И не будь хедеров‚ не было бы у нас ни Торы‚ ни заповедей‚ не было бы Израиля".

К концу девятнадцатого века – по примерным оценкам – было в Российской империи двадцать пять тысяч хедеров‚ в которых учились около трехсот пятидесяти тысяч учеников в возрасте от трех лет. В частных хедерах родители платили за обучение своих сыновей‚ а хедеры для самых бедных и сирот содержались за счет общин. Занятия обычно проходили в квартире меламеда‚ в маленькой комнате‚ порой в подвале‚ на кухне или на чердаке. Летом в комнате было душно‚ а то и сыро‚ зимой – холодно‚ и дети не снимали верхней одежды. Не все меламеды были хорошими учителями; занимались этим делом и случайные люди‚ которые не могли заработать иным способом: разорившиеся торговцы‚ извозчики‚ ремесленники‚ синагогальные служки‚ отставные солдаты. В некоторых хедерах обучали лишь чтению молитв и письму на иврите‚ но были и профессиональные преподаватели‚ которые основательно знакомили детей с языком‚ Пятикнижием‚ Талмудом и еврейской историей. Исследователь хедеров сообщал из Ковно: "В большинстве хедеров успехи учеников показались мне поразительными. Почти всюду мальчики восьми лет уже не только читали Библию и понимали ее текст‚ но также читали и понимали комментарий Раши‚ нелегко понимаемый и притом написанный совершенно другим шрифтом".

На первом этапе обучения дети учились читать и писать на иврите‚ изучали Пятикнижие и отрывки из книг пророков‚ получали первоначальные сведения о Талмуде. На этом многие оканчивали свое образование и шли учениками к ремесленникам или в торговлю. Более способные поступали в высший хедер – "геморе-хедер" и изучали там Талмуд‚ каждый день‚ с раннего утра и до вечера. "Почти без перерывов продолжалось сидение у стола на твердой скамье без спинки‚ за совместным учением... – рассказывал один из учеников. – И это изо дня в день... при большом напряжении детского ума".

Особо одаренные дети учились по индивидуальной программе‚ и Г. Слиозберг вспоминал: "Не успел я научиться читать по-еврейски‚ как меня перевели к изучению Пятикнижия; не успел я освоиться с библейским языком Пятикнижия‚ как меня‚ еще не достигшего семилетнего возраста‚ посадили за Талмуд... Когда мне пошел десятый год‚ вершители судеб моего обучения – отец и дед – признали‚ что для меня в Полтаве уже нет подходящего меламеда. Из местечка Мир... извлечен был глубокий знаток Талмуда – Янкель Нохим Чарный. Под его руководством я и еще три-четыре мальчика... посвящали долгие летние дни‚ а затем и длинные вечера зимою‚ при тусклом освещении сальных свечей‚ изучению... труднейших трактатов Талмуда... Затем отец решил‚ что учитель мне уже не нужен... и с десяти лет я учил Талмуд самостоятельно‚ в молитвенном доме. Один в пустом помещении‚ окруженный фолиантами‚ я углублялся в занятия‚ и гулко раздавался в пустом помещении мой детский напев‚ обычный при чтении Талмуда. Временами я испытывал минуты высокого подъема духа‚ доходящего до экстаза. И на всю мою жизнь незабвенными остались эти моменты высокого умственного напряжения и наслаждения‚ когда мысль ширится и ширится‚ мозг как бы разверзается и готов объять необъятное".

Многие занимались самостоятельно в синагогах‚ молитвенных домах и выбирали для себя программу занятий‚ чтобы читать и размышлять в одиночестве. С тринадцатилетнего возраста учился самостоятельно и будущий поэт Х. Н. Бялик: "Эти одинокие часы занятий в синагоге имели огромное влияние на мой характер и душевный мир. Наедине с моими давнишними и новыми мыслями‚ с моими сомнениями и интимными размышлениями‚ просиживал я целые дни напролет возле книжных шкафов; по временам я прерывал занятия и погружался в мир мечтаний и образов; я сводил тогда счеты с мирозданием и пытался обрести смысл существования для себя и для всего человечества".

По окончании хедера наиболее способные ученики шли в иешивы. Каждая крупная еврейская община содержала за свой счет иешиву‚ которой руководил местный раввин или ученый еврей‚ приглашенный со стороны. Бывало и так‚ что деньги на содержание иешив давали благотворительные общества и частные лица. Обучение в иешивах было бесплатным; обычно ученики ночевали в здании иешивы‚ в будние дни они ограничивались тарелкой супа или куском хлеба‚ а на субботние трапезы их приглашали по очереди местные жители. Среди учеников были не только уроженцы тех мест: существовало мнение‚ что учиться лучше всего на чужбине‚ среди посторонних людей‚ где меньше помех‚ и многие юноши‚ а порой и женатые мужчины‚ уходили за сотни верст в дальние иешивы.

"Самое интенсивное обучение шло, обыкновенно, зимой‚ – вспоминал один из учеников. – При летнем солнечном свете не так углубляешься в бездонные пропасти Талмуда‚ как при тусклой свечке‚ стоящей перед тобой задумчиво и уныло. Тридцать-сорок человек‚ тридцать-сорок свечек рассыпаны по просторному помещению‚ и каждый читает своим собственным мотивом и особой манерой..." Они занимались по шестнадцать-восемнадцать часов в день‚ раскачиваясь и напевая текст; наиболее старательные проводили ночи за книгами‚ а самые способные из них после женитьбы становились раввинами в местечках черты оседлости. Главы иешив и раввины получали крохотное жалованье от еврейских общин‚ и порой их основным доходом была выручка от продажи свечей‚ дрожжей и пасхального вина‚ на которую им предоставлялось исключительное право. Любой бедняк мог купить свечи и дрожжи подешевле‚ в соседней лавочке‚ но практически все покупали их у раввина‚ чтобы не лишить его заработка.

В иешиве маленького литовского местечка Эйшишки училось более ста человек. Бедные жители местечка по очереди приносили еду ученикам‚ снабжали их необходимыми книгами‚ заботились об освещении и отоплении здания‚ платили жалованье главе иешивы. "Наша иешива основана и содержится шапочниками‚ то есть бедными людьми‚ – сообщали из Минска. – Глава иешивы имеет мануфактурную лавку. Дело ведет его жена... Всю неделю он посвящает занятиям с учащимися иешивы‚ а по субботам преподает Тору шапочникам". В Вильно‚ в синагоге мясников и на их средства училось восемьдесят человек; в том же городе славилась иешива "Рамайлес"‚ основанная ремесленниками. Сохранилась память о некоем трубочисте по имени Шабси‚ который отдавал в эту иешиву все свои заработанные копейки‚ а его жена бесплатно стирала белье учащимся.

В черте оседлости существовали крупные иешивы – в Воложине‚ Мире‚ Слуцке‚ Слониме‚ Любавичах‚ в пригороде Ковно Слободке. Это были знаменитые центры еврейской учености‚ и туда отовсюду стекалась еврейская молодежь от тринадцати лет и старше. Воложинская иешива достигла наивысшего расцвета во второй половине девятнадцатого века‚ когда во главе ее стоял раввин Нафтали Цви Иегуда Берлин. Начальник жандармского управления характеризовал его таким образом: "Не только в пределах России, но и за границей он пользуется полнейшим уважением и почетом, к нему относятся с каким-то благоговением, он имеет громаднейшее влияние не только в религиозном отношении, но и в обыденной семейной жизни..."

В воложинской иешиве обучалось четыреста учеников не только из черты оседлости‚ но и из Англии‚ Германии‚ Австрии и Америки. Глава иешивы читал лекции три раза в неделю‚ а в остальные дни занимался с учащимися раввин Хаим Соловейчик‚ крупнейший талмудист того времени. Его лекции пользовались огромным успехом‚ и метод его преподавания был принят практически во всех литовских иешивах. В Воложинской иешиве учащихся приучали к самостоятельной работе‚ и успехи каждого ученика зависели‚ в первую очередь‚ от его способностей и прилежания. Чаще всего занимались по двое‚ и время от времени собирались группами‚ чтобы "обсуждать подлежащее изучению". Юноши из обеспеченных семей не нуждались в поддержке‚ но большинство получало скромное пособие. Снимали комнату на двух-трех человек, на завтрак и ужин ели хлеб и запивали его чаем; горячую пищу они получали к обеду‚ а мясное блюдо – по субботам. Сборщики пожертвований ездили по всему миру‚ и больше всего денег на содержание Воложинской иешивы они привозили из Америки.

"Нет почти города на Литве‚ – писал современник‚ – который бы не посылал в Воложин своих лучших и способнейших учеников‚ нет того выдающегося еврейского ученого на Литве и даже на юге‚ который не почерпал своих познаний... в этой высшей раввинской академии... Эта иешива была как бы продолжением знаменитых еврейских академий древности... Другой такой нет‚ и нет никакой надежды‚ что когда-либо будет".

В 1892 году иешиву закрыли за отказ ввести преподавание светских наук. Ее преподавателей и учащихся выслали из Воложина‚ и раввин Нафтали Цви Иегуда Берлин умер в изгнании. Это событие восприняли в черте оседлости как национальное бедствие‚ и очевидец описывал траурное богослужение в синагоге литовского местечка: "Когда проповедник воскликнул: "Нет более рабби Нафтали‚ нет больше Воложинской иешивы!"‚ – вся синагога огласилась рыданиями‚ которые уже не прекращались до конца и от которых у меня волосы поднимались... Надо быть в Литве‚ чтобы вполне понять‚ что закрытие Воложинской иешивы... – истинное народное несчастье".

4

В городах и местечках черты оседлости жили раввины – крупнейшие авторитеты того времени. Один из них‚ рабби Ицхак Эльханан Спектор‚ был сначала раввином в нищем местечке Гродненской губернии. Его семья постоянно голодала‚ и отец жены – такой же бедный‚ как и они – присылал им иногда хлеб и мясо к субботнему столу. Рабби Ицхак Эльханан изучал трактаты Талмуда по двадцать часов в день; слухи о молодом раввине распространились по окрестностям‚ и однажды евреи Несвижа похитили его зимней ночью и перевезли к себе. Со временем он стал раввином в Ковно. Это был человек огромного трудолюбия‚ его эрудиция поражала всех; его влияние на литовское еврейство было огромным. Шестьдесят лет подряд к нему обращались евреи из разных стран за разрешением сложных и спорных вопросов раввинской практики‚ и рабби Ицхак Эльханан дал на них десятки тысяч ответов – "респонсов". Он придерживался талмудического принципа "И живи по заповедям Торы‚ а не умри от них"‚ а потому в своих ответах толковал религиозные законы в облегчительном смысле. Во время неурожая в России он разрешил евреям – в нарушение старого обычая – есть на праздник Песах бобы и горох; это вызвало противодействие раввинов‚ однако его авторитет был настолько велик‚ что это решение приняло большинство еврейских общин.

"Простота‚ кротость и добросердечие его невольно подкупали всякого‚ кто вступал с ним в общение... – рассказывали очевидцы. – Народная масса несла к нему свое горе‚ уверенная в том‚ что рабби Ицхак поймет его‚ что у него она найдет облегчение и поддержку... Однажды‚ когда рабби Ицхак прибыл в Вильно‚ толпа выпрягла – несмотря на его протесты – лошадей из коляски и торжественно повезла его по улицам". Рабби Ицхак Эльханан хлопотал перед правительством об облегчении участи российских евреев, организовывал помощь пострадавшим от пожаров‚ голода и эпидемий‚ – он же собрал средства для голодающих евреев Персии. В годовщину его смерти в еврейской газете написали: "Его портрет можно встретить в любой избе местечка черты‚ в заброшенной заимке в глухой сибирской тайге‚ в квартирах Уайт-Чепеля и в одиноких фермах Техаса или Канады‚ в Петербурге‚ Марокко и Сиднее... Любовь и сострадание были альфа и омега жизни покойного‚ – вот почему почитатели его... решили открыть в Ковно сиротский дом его имени".

Жил в белорусском местечке Радунь крупнейший знаток Талмуда раввин Израиль Меир Каган‚ которого называли Хафец Хаим – "Жизнелюб"‚ по названию одной из его книг. Его семья жила с доходов от бакалейной лавочки‚ которую содержала жена; прославленный ученый по нескольку часов в день помогал ей торговать‚ а остальное время занимался благотворительными и общественными делами‚ писал сочинения на талмудические темы‚ преподавал в иешиве‚ которую назвали его именем "Хафец Хаим". Хафец Хаим вел скромную и благочестивую жизнь и пользовался огромным уважением в еврейской среде. Возникновение палестинофильства и заселение Эрец Исраэль он воспринял как наступление времен воссоединения рассеянного Израиля перед пришествием Мессии и восстановления Иерусалимского Храма‚ а потому начал заблаговременно разрабатывать предписания‚ имевшие отношение к Храму и к жертвоприношениям в нем.

В местечке Ляды Могилевской губернии жил цадик рабби Шолом Дов Бер Шнеерсон‚ потомок основателя "Хабада" рабби Шнеура Залмана. Раввином в Сохачеве и главой иешивы был хасидский цадик рабби Авраам Сохачевер‚ выдающийся ученый‚ обладавший огромным авторитетом среди евреев Царства Польского. Во главе гурских хасидов стоял рабби Иегуда Арье Лейб Алтер из города Гура-Кальварья неподалеку от Варшавы; этот город называли также Новы Ерузалем.

Сохранилось описание раввинов‚ которые в 1910 году приехали в Петербург на раввинский съезд: "Прежде всего рабби Шнеерсон‚ имевший огромное влияние на раввинов. Далеко не старый человек‚ он был немногословен‚ но в каждом его слове отражалась привычка властвовать над умами многочисленных масс. Тонкий политик‚ он был тверд как скала в области вопросов‚ имеющих отношение к религиозной жизни... Участвовал в съезде брест-литовский раввин Хаим Соловейчик‚ пользовавшийся огромной популярностью среди еврейского населения... В Брест-Литовске он был властителем душ‚ и не только еврейское население‚ но и польское... считало его святым человеком и обращалось к нему за разрешением споров... Особенную прелесть представляла фигура пружанского раввина Ильи Файнштейна. Красивый старик‚ с большой окладистой‚ белой‚ как лунь‚ бородой‚ с живыми‚ умными глазами‚ он производил впечатление патриарха‚ он мало говорил‚ но каждое слово было результатом глубокой думы и искреннего убеждения. Такие раввины внушают уважение к той внутренней духовной жизни‚ которой они озарены".

Во всех еврейских общинах сохранялся обычай писать для синагог свитки Торы. Это считалось особо благочестивым делом‚ и для этой цели учреждались братства по сбору средств. Свитки Торы писали и для состоятельных жителей; даже еврейские солдаты собирали с разрешения командиров деньги и заказывали свитки для солдатских синагог. Когда свиток был готов‚ его торжественно относили в синагогу‚ дописывали там последние строки и устраивали празднество. "Трудно найти дом‚ даже в какой-либо заброшенной деревушке‚ – сообщали из Литвы‚ – где не было бы шкафа с книгами‚ содержащего Талмуд‚ Мидрашим и т.д. О Библии уже и говорить нечего. Такого дома нет‚ где не было бы Библии с разными комментариями. Во многих частных домах есть даже свитки Торы‚ хранящиеся в особых киотах. Я видел раз таковой в заброшенной бедной корчме‚ недалеко от Стародуба".

В еврейских общинах существовали многочисленные братства по изучению Торы‚ Талмуда и книг по религиозной морали и этике. Члены этих братств собирались в синагогах‚ молитвенных домах и клаузах – помещениях для изучения и толкования Закона. В виленской синагоге чернорабочих учение проходило по сменам‚ в ночь с пятницы на субботу: одна группа занималась с девяти вечера до полуночи‚ другая – от полуночи до трех часов ночи. В субботу после обеда они опять занимались до самого вечера‚ и подобное происходило в синагогах и молитвенных домах портных, извозчиков, сапожников, водовозов. Каждый молитвенный дом содержал на собранные средства раввина и магида-проповедника‚ и не было ни одной‚ самой бедной синагоги‚ которая не имела бы своего учителя. "С зари до полночи‚ – свидетельствовал современник‚ – иногда и заполночь‚ сидели старики и отроки‚ богачи и нищие‚ раввины и лавочники‚ каждый пред своим фолиантом‚ и нараспев‚ покачиваясь‚ повторяли священные тексты‚ упивались мудрыми толкованиями‚ опьянялись высшим разгулом духа за счет хилого и презренного тела". Для стороннего наблюдателя эти люди не были интеллигентами в привычном понимании этого слова‚ и не случайно отмечено в воспоминаниях тех времен: "Интеллигент" – общепринятый термин для обозначения человека просвещенного в смысле общего‚ не специально-еврейского образования. Термин этот я предпочел бы выбросить из нашего обиходного языка. По истинной "интеллигентности" простой ортодоксальный еврей часто превосходит дипломированных евреев".

"Есть в Вильно особый класс чернорабочих‚ называемых "вашовниками"‚ – писал М. Бен-Ами в путевых очерках. – Прибывающие по реке плоты они разбивают в воде с помощью больших длинных топоров и потом огромными крючьями вытаскивают бревна на берег... "Вашовники" стоят в воде в сапогах‚ по пятнадцати часов в сутки. Сапоги от воды получают страшную тяжесть‚ ноги тоже вздуваются‚ а осенью и в начале весны совершенно коченеют‚ и несчастные еле двигаются... И вот эти люди, как только освобождаются от своей каторжной работы‚ спешат не водочки выпить или "побаловать себя чайком" в трактире при бравурных звуках "машины"‚ – нет‚ они спешат в свой клауз. Да‚ они имеют свой собственный клауз‚ который содержат на собственные средства. Помолившись‚ они часа полтора слушают лекцию по какому-нибудь отделу религиозной науки и только тогда отправляются домой. Некоторые еще занимаются потом самостоятельно час-другой‚ и таких немало. Между ними я часто встречал людей с большими познаниями в Талмуде и Библии".

И еще из путевых очерков М. Бен-Ами: "В синагоге ни одного свежего‚ здорового‚ выражавшего бы малейшее довольство‚ малейшее удовлетворение лица! Всё это сгорблено‚ скомкано‚ исковеркано‚ изборождено глубокими‚ черными морщинами‚ измучено заботами‚ истерзано горем‚ истомлено непосильным трудом... Неужели эти люди способны еще воспринимать что-нибудь?!.. Неужели все эти ужасающие оборванцы понимают Талмуд‚ Мидраш‚ пророков?! Да когда они этому успели научиться?! А если успели‚ как они не забыли до сих пор?.. Представьте себе французского или английского чернорабочего‚ ремесленника‚ мелкого торговца‚ читающего отцов церкви в греческом или латинском тексте. Ведь он прослыл бы истинным ученым. На него бегали бы смотреть..."

5

Для строительства синагог и открытия молитвенных домов в черте оседлости требовалось специальное разрешение губернатора‚ а вне черты – разрешение министра внутренних дел. По закону дозволялось устраивать синагоги и молитвенные дома на расстоянии не менее ста саженей от православных церквей. Время от времени полиция начинала проверять это расстояние‚ и если оно не соответствовало установленной норме‚ синагога подлежала закрытию. Иногда возникали споры из-за одного лишь метра; дело поступало в Сенат‚ и государственные мужи ломали головы над тем‚ как следует замерять – от здания церкви или от церковной ограды. Критик В. Стасов писал: "Прилично ли еще и в наше время толкать подальше от церквей христианских еврейскую синагогу‚ будто евреи – и в самом деле племя враждебное‚ гнусное‚ будто верование их – какое-нибудь верование непотребное‚ омерзительное? Пора уже забыть все эти старинные пошлости‚ пора уже нам и в этом отношении быть европейцами".

В 1869 году еврейская община Петербурга получила "Высочайшее разрешение" на строительство синагоги "исключительно для евреев‚ постоянно живущих в здешней столице‚ а также имеющих право... на временное в оной пребывание". В. Стасов предложил построить синагогу в арабо-мавританском стиле; был подготовлен проект здания‚ однако последовало указание‚ чтобы синагога не выделялась особой роскошью. Ее строили на пожертвования банкира Г. Гинцбурга‚ "железнодорожного короля" С. Полякова и других богатых петербургских евреев; строительство обошлось в пятьсот тысяч рублей‚ и синагогу в Петербурге торжественно открыли в 1893 году. Через неколько лет после этого правление синагоги попросило разрешение на жительство в столице будущему солисту синагогального хора, обладателю голоса редкого диапазона, однако резолюция властей была такова: "Оставить без удовлетворения, поскольку бас-октава для евреев – предмет непозволительной роскоши".

В Вильно было около ста синагог‚ молитвенных домов и клаузов, в Брест-Литовске – две синагоги и тридцать молитвенных домов, в Одессе – семь синагог и пятьдесят молитвенных домов. Евреи основывали синагоги, молитвенные дома и еврейские кладбища в Оренбурге‚ Челябинске‚ Орле‚ Омске‚ Томске и в других городах внутренних губерний. Стены‚ потолок и купол хоральной синагоги в Полтаве были разрисованы; висела огромная люстра, лестница с позолоченными резными перилами вела на возвышение перед хранилищем свитков Торы, занавес к нему был выткан золотом и серебром‚ а свитки Торы – с богатыми серебряными украшениями. Мужское отделение этой синагоги вмещало тысячу человек‚ и в синагоге пел – "изливал свою душу перед Богом" – кантор Иерухам-Гакатан‚ Иерухам Маленький‚ человек необычайно малого роста.

В 1891 году еврейская община Москвы закончила строительство синагоги в Спасо-Глинищевском переулке – в древнегреческом стиле‚ с громадным куполом и "щитом Давида" на нем. Проект синагоги был утвержден губернским правлением‚ однако власти потребовали снять купол‚ и его тут же разрушили. Евреи Москвы рассказывали друг другу‚ что московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович‚ проезжая мимо синагоги‚ будто бы принял ее за церковь и перекрестился‚ – после чего потребовал снять купол и устранить всякое сходство синагоги с церковью. Раввин С. Минор получил устное разрешение от обер-полицмейстера перенести в новое здание свитки Торы‚ и там начались ежедневные молитвы. Но недаром это было время массовых выселений московских евреев: власти придрались к тому‚ что не оказалось письменного разрешения на открытие синагоги‚ и ее закрыли. Это случилось двадцать третьего июня 1892 года: в синагоге должна была состояться свадьба‚ пришли уже приглашенные‚ но неожиданно явился полицейский пристав и опечатал здание.

Раввин С. Минор и староста синагоги Шнейдер послали прошение высшему начальству‚ чтобы позволили открыть синагогу‚ но в ответ на это "Государь Император Высочайше повелеть соизволил": за незаконное открытие синагоги раввина Минора отстранить от должности и выслать навсегда в черту оседлости; старосту Шнейдера выслать из Москвы на два года; здание синагоги "продать или обратить под благотворительное заведение; в противном случае здание будет продано с публичных торгов". Чтобы сохранить здание до лучших времен‚ еврейская община решила перевести туда ремесленное еврейское училище. Три года перестраивали синагогу‚ и когда выполнили все условия губернской комиссии и собрались переводить училище‚ получили новое распоряжение: "Еврейское ремесленное училище упразднить вообще". Снова перестроили здание синагоги под училище-приют для сирот и бедных детей‚ а когда закончили все работы‚ последовало распоряжение: "Еврейское училище-приют упразднить".

Кроме синагоги закрыли в Москве девять молелен‚ и у еврейской общины оставалось лишь пять небольших молелен‚ которые начальство не позволяло перевести в более просторные помещения. В них размещалось не более восьмисот человек‚ а на праздники туда приходили еще около тысячи еврейских солдат‚ которых отпускали из казарм на молитву. Одна из молелен принадлежала миллионеру Л. Полякову‚ но в ней разрешали молиться только его семье и ближайшим родственникам. Директор одного из московских банков‚ потомственный почетный гражданин‚ попросил разрешения обвенчать свою дочь в молельне Полякова‚ но его прошение признали "не подлежащим удовлетворению". Чтобы не мучиться в духоте тесных помещений‚ богатые евреи уезжали на праздники в другие города; многие устраивали нелегальные молельни на частных квартирах‚ напоминавшие собрания маранов‚ тайных евреев во времена испанской инквизиции‚ – крещеные московские евреи тоже приходили туда и там молились. Полиция устраивала набеги на эти недозволенные собрания‚ и результатом были штрафы‚ аресты‚ административные высылки. Так случилось и в Йом-Кипур‚ когда молящиеся были изнурены постом и продолжительной молитвой. Появилась полиция. Началась давка у входа. Женщины падали в обморок...

В дни коронации Николая II повсюду служили молебны‚ и евреи Москвы попросили у нового царя – "в виде особой милости" – позволить им отслужить торжественное богослужение в большом зале синагоги. Обер-полицмейстер города вызвал к себе представителей общины и отчитал за "неуместность" просьбы‚ которая является "дерзким нарушением Высочайшей воли". Здание синагоги собирались продать с торгов; московские евреи придумывали всевозможные благотворительные заведения и перестраивали под них внутренние помещения; в кассе общины не оставалось денег‚ раввинам задерживали жалованье‚ строительные подрядчики подавали в суд за неуплату‚ а губернское правление требовало так перестроить здание‚ чтобы уже никогда его нельзя было использовать под синагогу.

В апреле 1905 года появился указ о свободе вероисповеданий‚ и евреи Москвы снова обратились с просьбой к градоначальнику: "Вся Москва славит Бога в своих храмах и мечетях‚ каждая народность по-своему. Мы желали бы последовать примеру прочих‚ но нам негде это осуществить". В ответ им сообщили‚ что в новой синагоге нет необходимости‚ так как у евреев и без того достаточно мест в существовавших молельнях. И лишь в 1906 году синагогу в Москве вновь открыли‚ после перерыва в четырнадцать лет. Теперь это – хоральная синагога в Спасо-Глинищевском переулке.

6

В каждой синагоге у ее восточной стены размещались самые почтенные и уважаемые члены общины: раввины‚ знатоки Талмуда‚ богатые люди‚ прославившиеся щедрыми пожертвованиями на общие нужды. В синагогах часто выступали странствующие магиды-проповедники‚ и все сходились послушать заезжего гостя. "Неподдельный пафос захватывал слушателей‚ – рассказывал очевидец. – Тысячная аудитория замирала от восторга‚ а сам оратор‚ казалось‚ поднимался всё выше и выше и подпирал своей головой в бархатной плоской шапочке высокий купол синагоги‚ то самое место‚ на котором яркими красками изображены были херувимы с длинными трубами‚ возвещающими час избавления Израиля".

Странствовал по Литве и Белоруссии знаменитый проповедник – магид из Кельма Моше Ицхак‚ который пропагандировал идеи религиозного движения мусар. Его проповеди в синагогах сопровождались печальными еврейскими мелодиями; он говорил с невероятным воодушевлением‚ порой пел; его выступления производили на слушателей такое сильное впечатление‚ что многие рыдали. В своих речах магид из Кельма обличал уклонения от веры и традиций‚ притеснения бедняков‚ недостойное отношение друг к другу и обман в торговле‚ – бывало так‚ что после его проповеди торговцы бежали в свои лавки и уничтожали фальшивые гири. Проповеди магида Э. Гацеля тоже сопровождались вздохами и рыданием‚ и после его выступления мужчины начинали отращивать бороды‚ а женщины надевали парики‚ как требовало того строжайшее соблюдение еврейской традиции.

В синагогах многих городов пели прославленные хазаны-канторы‚ мастера вдохновенной импровизации. В Кишиневе пел знаменитый Нисан Спивак‚ в Риге – Барух Розовский‚ в Вильно – Гершон Сирота‚ во Львове – Барух Шор‚ в Пинске – Барух Карлинер. В Бродской синагоге Одессы пятьдесят пять лет подряд пел кантор Нисан Блюменталь‚ вызывая всеобщее восхищение. Он ввел там хоральное пение‚ и Бродская синагога стала первой хоральной синагогой в России. Нисан Блюменталь восстанавливал старинные синагогальные мотивы‚ создавал оригинальные мелодии‚ а также использовал фрагменты музыкальных тем Мендельсона и Бетховена. Вслед за ним кантором Бродской синагоги стал Пинхас Минковский; его композиции для субботних и праздничных молитв исполняли затем канторы во всем мире.

В синагогах черты оседлости пели также прославленные Эфраим Залман Разумный‚ Пици Абрас‚ Яков Бахман‚ Авраам Моше Бернштейн‚ молодой Иоселе Розенблат; новые хасидские мелодии сочинял кантор Йосеф Тальнер – при дворе цадика в местечке Тальное Киевской губернии. Особенно славился своими канторами Бердичев‚ и всякий заезжий еврей шел послушать Ниси Белцера или Зейделя Ровнера: их литургические композиции распевали многие украинские канторы. Когда Зейдель Ровнер – маленький невзрачный старичок с длинными пейсами – вместе со своим хором приезжал в какой-либо городок или местечко‚ собиралась толпа‚ взиравшая на него с величайшим благоговением. Очевидец рассказывал: "А он смотрел на них удивленный и озадаченный: чего‚ мол‚ они хотят? хазана не видели? Он не знал своего значения и веса‚ хотя и таил в себе гениальные музыкальные способности и огромные возможности в мире гармонии и звуков".

Имена многих канторов не сохранились в народной памяти‚ и до наших дней дошло лишь упоминание об одном из них‚ безымянном слепом юноше‚ который ездил по местечкам и пел в синагогах: "Сколько надломленных сердец он утешал и успокаивал своими напевами‚ сколько ярких надежд он зажигал в наших душах! Его напевы и песни долго-долго жили потом в закоптелых кузницах‚ в швейных и сапожных мастерских‚ в мирном убаюкивании беспокойных еврейских детей. И если без капли росы и без единого луча солнца они‚ эти гении‚ так пышно вырастали‚ то как и какими выросли бы они на другой почве и при других условиях?.."

В черте оседлости жили тысячи клейзмеров – еврейских музыкантов‚ которые играли на свадьбах‚ бармицвах‚ на праздничных гуляниях‚ ярмарках‚ а также на торжествах у христиан. Ведущим инструментом еврейского оркестра была‚ как правило‚ скрипка‚ а к ней добавлялись – в зависимости от возможностей – контрабас‚ кларнет‚ труба‚ флейта‚ цимбалы и барабан с тарелками. Оркестр клейзмеров часто состоял из членов одной семьи‚ и эта профессия переходила из поколения в поколение. В Полтаве было двадцать шесть семейств еврейских музыкантов‚ в Бердичеве – около пятидесяти‚ и они содержали собственную синагогу. При встрече и проводах гостей клейзмеры играли "Зайт гезунт" – "Будьте здоровы" и "Добранич" – "Доброй ночи"; на свадьбах "Мазл тов" – "Счастья вам"; во время свадебной трапезы "Тиш нигн" – "Застольный напев"; во время свадебного веселья они исполняли "Мехутоним танц" – "Танец сватов"‚ "Бройгез танц" – "Танец обиды"‚ "Шолем танц" – "Танец примирения"‚ а также знаменитый "Фрейлехс" – "Веселый танец".

Из воспоминаний М. Бен-Ами: "Музыканты идут. Уже настраивают инструменты. Вот громко заливается флейта бравурными трелями, желая как бы заглушить прорывающуюся тоску; но в этой самой браваде столько тоски, столько мук, столько отчаяния... И видя свое бессилие веселить, флейта начинает заливаться громкими рыданиями... И вздрогнула скрипка и застонала, и от этого стона задрожал контрабас, и послышались глухие рыдания... Рыдает невеста, рыдает мать, рыдают все, даже подростки..."

Самым известным из клейзмеров был скрипач-виртуоз‚ блистательный импровизатор Аарон Моше Холоденко из Бердичева‚ по прозвищу Педоцур: его называли "королем клейзмеров"‚ и самой большой похвалой для скрипача было – "он играет‚ как Педоцур". Выступал в местечках черты оседлости и Иосл Друкер из Бердичева по прозвищу Стемпеню; Шолом-Алейхем написал роман о еврейских музыкантах и назвал его "Стемпеню". Из семьи Друкеров вышло несколько поколений скрипачей‚ пианистов‚ виолончелистов‚ дирижеров; отец Стемпеню играл на кларнете‚ дед – на трубе‚ прадед был цимбалистом‚ прапрадед – флейтистом. Многие прославленные композиторы‚ музыканты и педагоги были потомками клейзмеров: И. Дунаевский‚ Я. Хейфец‚ П. Столярский и другие.

На еврейских свадьбах развлекали присутствующих рассказами‚ анекдотами и песнями профессиональные увеселители – бадханы. Среди них прославился виленский бадхан Шайке Файфер‚ но самым знаменитым из всех был Эльякум Цунзер, тоже из Вильно. Он пел на свадьбах песни собственного сочинения‚ и шестьдесят сборников его песен увидели свет в России и Америке. Эльякум Цунзер выступал только на богатых свадьбах и брал за это колоссальные гонорары от двадцати пяти до ста рублей. Толпы людей сходились на его выступления‚ и требовалось порой вмешательство полиции‚ чтобы удалить со свадьбы незваных гостей.

Бадханов побаивались‚ и далеко не каждый желал стать объектом их насмешек. Некий богач даже платил виленскому острослову Мотке Хабаду ежемесячное жалованье‚ чтобы тот не сочинял о нем анекдоты.

7

Среди евреев Киевской и Волынской губерний большим почетом и влиянием пользовался цадик ребе Яаков Ицхак Тверский. Его резиденция находилась в местечке Макаров‚ и на праздники съезжались к нему тысячи хасидов. В 1900 году макаровский цадик выдавал свою дочь за сына цадика из Польши. Об этом сохранились письменные воспоминания очевидца (И. Равребе)‚ и их стоит пересказать вкратце‚ сохраняя‚ по возможности‚ стиль автора.

Свадьба состоялась в июле‚ но приготовления в местечке начались сразу же после праздника Песах. Что нужно делать – никто не знал. Чувствовали только‚ что нужно что-то сделать; просто так сидеть нельзя; необходимо готовиться к такому великому событию‚ на которое съедутся‚ быть может‚ сотни цадиков и тысячи хасидов. Начали красить синагогу‚ дома‚ убирать мусор‚ чинить дорогу‚ строить шалаши для гостей. Предстоял большой спрос на продукты‚ и лавочники скупали повсюду необходимые товары‚ чтобы извлечь из этой свадьбы побольше выгоды для своих пустых карманов. Сапожники и портные были завалены работой. Даже старый раввин‚ обращавший на внешний шик не Бог весть сколько внимания‚ заказал себе новую капоту в честь великого события.

До свадьбы оставалось две недели‚ а в местечке – Содом и Гоморра: жизнь кипит‚ как в котле‚ все суетятся‚ бегают‚ распоряжаются и кричат до хрипоты. В центре всей этой сутолоки идет жаркая работа по устройству огромного шалаша для свадебного пиршества. В шалаше вокруг громадного стола амфитеатром высятся четыре ряда скамеек‚ один над другим‚ а на самой верхней скамейке – обширная ложа для оркестра и певцов. Неподалеку от шалаша происходят маневры "еврейских казаков": этот обычай соблюдался‚ кажется‚ на всех таких свадьбах. Выбирают двадцать-тридцать рослых и крепких евреев‚ умеющих ездить верхом‚ одевают их в казацкие мундиры‚ сшитые‚ по большей части‚ из голубого ситца‚ вооружают длинными навостренными деревянными шестами‚ головы им убирают красными ермолками‚ и эта дружина верхом на исхудалых лошадках должна следить за порядком во время хупы и свадебной трапезы.

К субботе перед самой свадьбой начался съезд гостей. В пятницу утром стали со всех сторон стягиваться в местечко сотни шарабанов‚ переполненных мужчинами‚ женщинами и подростками. Многие приходили пешком: из-за двадцати-тридцати верст не стоит иметь дело с балагулой‚ и вереницы евреев с талесами и тфилинами под мышкой пускались в дорогу. В воскресенье съезд гостей продолжался. Дома переполнены‚ синагоги кишат людьми. Можно‚ конечно‚ ночевать на улице; лето хорошее‚ жаркое‚ местечковое болото уже высохло: где хочешь – ложись и спи. Выстроили множество палаток‚ похожих на шалаши; в этих палатках не только спали‚ но и молились‚ устраивали веселые выпивки. Порой происходили и междоусобные драки между хасидскими лагерями‚ а затем веселые и шумные примирения.

На следующий день приступили к сооружению хупы: водрузили четыре столба на порядочном расстоянии друг от друга и над ними раскинули громадный балдахин из бархата и шелка. Работу эту произвели не обыкновенные плотники‚ не Андрей и Трохим‚ – эту работу сделали хасиды в длинных шелковых капотах и ермолках. Получилось‚ правда‚ не очень прочно‚ зато было выпито много водки, и много пожеланий‚ очень горячих и искренних‚ было высказано во время работы. Какой-то старец стоял всё время рядом и плакал и рыдал от радости: "Мы ставим хупу для ребе‚ для самого ребе!.."

Дни стояли светлые и жаркие‚ и хасиды расхаживали по улицам с взвитыми от ветра длинными лапсердаками. В роще за местечком они сидели в тени деревьев и вспоминали чудеса былых цадиков‚ передавали друг другу последние новости: сегодня приезжает чернобыльский ребе с хасидами‚ вчера молился в синагоге острожский ребе‚ поражающий всех своим молитвенным пафосом‚ а сегодня молится миропольский цадик: его дыхания не слышно во время молитвы‚ и этим он наводит благоговейный страх на своих хасидов. Местечковые старики‚ привыкшие к спокойствию и тишине‚ были даже раздражены столь необыкновенным скоплением неожиданностей: ни спать‚ ни есть нельзя‚ жаловались они‚ играют‚ кричат‚ поют‚ галдят‚ спорят; да еще толкотня в синагоге! – одна группа кончает молитву‚ другая начинает‚ и так без конца.

Настал день хупы. Утром ожидался приезд жениха со свитой польских хасидов; известно было‚ что вместе с женихом прибудут цадики‚ – и всё местечко вышло им навстречу. Среди толпы двигалась длинная вереница карет местных цадиков‚ окруженная цепью "казаков"; за ними тянулись простые деревенские телеги‚ битком набитые стариками-хасидами‚ которым тяжело было идти пешком; на самодельной платформе на колесах ехал оркестр со своими инструментами. У моста образовалась страшная давка – смесь карет‚ телег‚ мужчин‚ женщин и детей. Кучки хасидов на лугу угощали себя водкой и закусками в ожидании гостей. Сначала нерешительно‚ а потом всё смелее стали затягивать "нигуним" – хасидские мелодии. Какой-то хасид даже вошел в экстаз и ловко станцевал трепака. Все разговаривают‚ смеются‚ волнуются в ожидании‚ а макаровский цадик встал вдруг в карете‚ обвел взором пространство‚ кишевшее людьми‚ и сказал своим приближенным: "Знаете что! Когда придет Мессия‚ тоже будет такая радостная давка!.."

"Казак"‚ выехавший на разведку‚ затрубил издалека. Едут! Едут! – заволновалась толпа. Раздался бравый марш‚ и со стороны рощи выдвинулась длинная вереница запыленных карет. В первой из них сидел глубокий старик в собольей высокой шапке и возле него – худощавый юноша лет пятнадцати или шестнадцати. Значит‚ это и есть жених. Волынские цадики первыми вылезли из карет и пошли навстречу гостям; те также слезли‚ и обе группы обменялись молчаливым рукопожатием. Жених пересел в карету макаровского цадика‚ будущего тестя‚ все двинулись обратно‚ а впереди катилась платформа с играющими музыкантами. Приехав в местечко‚ процессия три раза объехала рыночную площадь‚ и гости отправились в предназначенные для них квартиры.

Под вечер состоялось венчание. На пути к синагоге стояли два ряда "казаков"‚ а между ними тянулось шествие цадиков и их близких во всем великолепии и роскоши. Радугой цветов и красок играл этот калейдоскоп бархата‚ шелка‚ серебряных и золотых узоров‚ бесчисленного множества свечей‚ величественных ликов цадиков. По окончании хупы всем стало легче и веселее‚ и обратное шествие уже не отличалось прежней торжественностью и великолепием. Толпа смешалась‚ "казаки" были смяты и оттиснуты на задний план‚ даже цадики стали как-то мягче и доступнее‚ и в их ряды вкрадывались группки смельчаков‚ чтобы поймать слово‚ шутку‚ намек из их уст. При входе на улицу‚ где жил макаровский ребе‚ водовозы местечка выстроили заграждение из наполненных бочек – символ полноты счастья – и перекрыли дорогу. Жених дал каждому водовозу по серебряному рублю; те расступились‚ и шествие двинулось дальше.

Началось свадебное пиршество. Вокруг громадного стола восседали польские и волынские цадики‚ а за их спинами на ярусах толпились массы хасидов‚ следивших за каждым их движением: как они едят‚ как пьют‚ что говорят‚ как они обращаются друг к другу. Все глаза были вперены в них‚ все руки тянулись к ним‚ все сердца бились в унисон с ними‚ свет и радость сверкали в глазах хасидов – до исступления‚ до сумасшествия. После "драши"‚ произнесенной женихом‚ из шалаша убрали столы и скамейки‚ и начался танец. Поверху вился вихрь радостных и необузданных аккордов; внизу тихо и в такт двигались и кружились величественные фигуры цадиков‚ а в центре круга стояла невеста с платочком в руке. Хасиды с пылающими глазами глядели на этот необыкновенный танец‚ громадными усилиями сдерживая желание сорваться с места и слиться с танцующими.

Но вот – толпа не выдержала. Вначале поодиночке‚ а затем целыми группами хасиды начали примыкать к танцующим; шалаш стал тесным‚ пришлось танцевать на месте; поток кружащихся в восторге людей вылился‚ наконец‚ на улицу‚ увлекая за собой и оркестр. Там‚ на улице‚ хасиды сгруппировались вокруг своих цадиков; танец продолжался‚ и через несколько минут всё местечко представляло собой танцующие хороводы‚ каждый из которых кружился и пел по-своему‚ не зная усталости и не делая перерыва. Сами цадики уже не танцевали‚ они только стояли неподвижно‚ каждый среди своих‚ пристально глядели на танцующих‚ и этот взор огненным током прорывался через сердца‚ ускорял движения и наполнял огнем бешеного экстаза. Звезды потускнели на небе; из деревни неслось пение петухов‚ а танец не прекращался. В некоторых группах уже устали петь и танцевали молча; небо‚ и заря‚ и настежь открытые дома смотрели удивленно на этот предутренний немой танец – танец без конца...

Семь дней продолжалась эта свадьба. Каждый день – новые события и новые впечатления. Тысячи "нигуним" – мелодий были созданы за это время‚ многие сказания и легенды давно минувших дней воскресли в устах хасидов. Старики вспоминали былые дни‚ когда всё было грандиознее и величественнее теперешнего‚ и с грустью говорили окружающим: "Вы меньше нас. И ваши ребе меньше наших. И ваше веселье мельче нашего..."

Во время переписи 1897 года 96‚9% российских евреев назвали своим родным языком идиш (в Литве – 99‚3%). Грузинские евреи говорили на грузинском языке‚ горские евреи – на татском языке‚ крымские евреи‚ крымчаки – на крымчакском диалекте крымско-татарского языка‚ бухарские евреи – на еврейско-таджикском диалекте. 67 000 евреев назвали родным языком русский‚ 47 000 назвали польский‚ 22 782 – немецкий: в основном это были жители крупных городов. На сто душ еврейского населения приходилось девять учеников в хедерах и школах‚ а в среднем по Российской империи‚ для всех национальностей – 3‚7 ученика на сто душ населения.

***

Еврейские газеты попадали в местечки очень редко и с большим опозданием. "Подписаться на газету не могла ни одна семья‚ – писал Хаим Вейцман‚ – это было слишком накладно‚ да и газета всё равно не приходила бы регулярно. Но‚ раз попав в городок‚ экземпляр газеты поочередно обходил все зажиточные семьи; в конце концов отдельные клочки попадали и к детям..." Книжных лавок в местечках не было‚ и несколько раз в год приезжал странствующий книгопродавец – "мойхер сфорим". Он останавливался на синагогальном дворе‚ выпрягал лошадь‚ раскладывал свой товар‚ и его повозку окружали со всех сторон – молодые и старые‚ ученые и простолюдины‚ мужчины и женщины.

Писатель А. Паперна вспоминал: "Трудно изобразить‚ какое впечатление произвел на нас первый еврейский роман‚ теперь почти забытый – "Агават Цион" ("Любовь в Сионе") А. Мапу. Из однообразно серой‚ копеечно меркантильной‚ мучительно гнетущей щепетильной копыльской атмосферы мы чародейскою рукою вдруг перенесены были в невиданно чудную землю – в Палестину времен пышного расцвета ее культуры и поэзии‚ в золотой век царя Иезекии и пророка Исайи. Перед глазами нашими раскрывались восхитительные картины. Поля с высокими и густыми колосьями пшеницы и ячменя чередуются с горами‚ покрытыми виноградными лозами‚ гранатовыми и фиговыми деревьями и оливковыми рощами... А на этих горах и холмах‚ долинах и лугах под палящими лучами солнца работает красивый‚ бодрый‚ жизнерадостный и свободный народ... орошающий каждый клочок земли своим потом и защищающий каждую ее пядь своей кровью... Что это: сонный бред‚ легенда‚ плод досужей фантазии? Откуда взялись эти чудные картины‚ эти яркие краски‚ эти могучие телом и душою люди‚ любящие жизнь и черпающие из нее полными горстями? Но нет же! Это не фантазия‚ не бред‚ – это всё реальные образы‚ знакомые пейзажи и родные люди‚ взятые целиком и живьем из Библии! Это подлинные евреи! Но если они евреи‚ то кто мы такие?.."

***

Из еврейских газет конца девятнадцатого века:

"В Гродиске недавно умер знаменитый цадик Элимелех Шапир‚ пользовавшийся глубоким уважением еврейского населения всего края. На его похороны направились со всех сторон тысячные толпы евреев. В день похорон из Варшавы отошли несколько переполненных экстренных и дополнительных поездов".

"На второй день еврейского Нового года местный раввин посетил тюрьму‚ чтобы помолиться с заключенными. Его провели в комнату‚ где были собраны шестьдесят евреев‚ – здесь были и те‚ кого присудили в Сибирь. После молитвы раввин сказал поучение на русском языке. Многие плакали. Заключенным оставили молитвенники‚ двести сорок булок‚ два пуда мяса‚ картофель и пр."

"Ново-Радомск. Здесь недавно умер портной местного полка‚ ста лет от роду‚ по фамилии Коган... Во время пребывания в строевой службе его усилиями было приобретено несколько свитков Торы специально для солдат-евреев... Умирая‚ Коган завещал‚ чтобы свитки эти и впредь оставались "солдатскими". Узнав об этом‚ командир полка поспешил исполнить волю завещателя‚ и свитки в присутствии войска и с музыкой были торжественно перенесены в местную синагогу и поставлены в особый‚ устроенный для этого ковчег. По праздникам солдаты с разрешения командира переносят этот ковчег к себе в лагерь и в отдельной палатке совершают богослужения".

"Станция Джанкой. Один из пассажиров штабс-ротмистр Брильянд запротестовал по поводу того‚ что находившиеся в зале пассажиры-евреи говорили между собой по-еврейски. На объяснение начальника станции‚ что на вокзалах железных дорог инородцам не запрещено говорить между собой на родном языке‚ Брильянд потребовал жалобную книгу‚ в которую внес запись: "Был разговор на жидовском языке" – и подписал свою фамилию и чин".

"В министерство путей сообщения нередко поступают жалобы на то‚ что проезжающие по железным дорогам евреи совершают в вагонах молитвенные пения и тем причиняют стеснение другим пассажирам. Принимая во внимание‚ что общественные молитвы и богослужения могут быть совершаемы только в особых зданиях‚ для этого определенных‚ а именно в синагогах‚ департамент железных дорог предложил иметь неослабное наблюдение за тем‚ чтобы евреи не совершали молитвенных пений в общих пассажирских помещениях – как на станциях‚ так и в поездах".

"Известный каинский купец Н.В.Ш. на обратном пути с нижегородской ярмарки внезапно заболел холерой. Несмотря на то‚ что Ш. и его жена далеко не дружелюбно‚ а даже очень враждебно относились к евреям‚ жена Ш. послала в еврейскую синагогу просить отслужить молебен о выздоровлении ее мужа. В синагоге собрали молящихся‚ была прочитана молитва‚ псалмы и всё прочее‚ что полагается в таких случаях. Господин Ш. теперь уже вполне здоров и‚ надо полагать‚ после случившегося изменит свое отношение к евреям".

"Государь-император за отличную усердную службу раввинов – С.-Петербургского Абрама Драбкина‚ Московского Якова Мазе и Варшавского Юделя Сегала – соизволил пожаловать им золотые медали с надписью "За усердие" для ношения на шее на ленте ордена Станислава".

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее