ОЧЕРК СОРОК ПЕРВЫЙ

Евреи в русско-японской войне. Погромы 1904-1905 гг. "Смутное" время. Октябрьские погромы 1905 г.

Практически после каждого разгрома еврейские общины взывали к милосердию: "Требуется безотлагательная помощь! Пожертвования просят направлять по адресу". А из Житомира сообщили на исходе 1904 года: "Сидим‚ ждем и трепещем..."

1

27 января 1904 года Николай II объявил в "Высочайшем Манифесте": "Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру‚ стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артура. По получении о сем донесения... Мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии..."

Так началась русско-японская война‚ по всей стране прошли патриотические манифестации в поддержку царя и русской армии. В еврейской газете написали на второй день войны: "Россия – наша родина‚ и все мы... до последнего‚ свято исполним свой долг перед родиной‚ с которой связали нас исторические судьбы... Постараемся‚ поскольку это в силах наших‚ забыть и недавнее изгнание из Порт-Артура‚ и кишиневский и гомельский погромы‚ и многое‚ многое другое..."

В синагогах служили торжественные молебны "о даровании доблестной победы русскому воинству"; по всем общинам собирали пожертвования "на военные нужды"‚ "на усиление отечественного флота"‚ "на нужды семейств убитых и изувеченных воинов"; одесский банкир З. Ашкенази на свои средства сформировал санитарный отряд; нищие местечки жертвовали крупные суммы из средств коробочного сбора‚ и местное начальство даже ограничивало их пыл‚ чтобы это не пошло в ущерб неотложным нуждам.

По всей стране шла мобилизация в армию‚ в которой некрещеные евреи не могли стать офицерами и даже унтер-офицерами. Их не допускали в юнкерские училища‚ не направляли в гвардию и во флот‚ в интендантство и крепостную артиллерию‚ в карантинную и пограничную службы. Для врачей-евреев существовала в армии пятипроцентная норма‚ но после начала войны их стали призывать без ограничения. С первой партией мобилизованных поехали из Петербурга 45 врачей-евреев‚ на прощание в синагоге города отслужили "напутственное молебствие при громадном стечении народа". В Одесском военном округе врачи-евреи составили половину от всех призванных – 75 человек‚ в Киеве – более 60%; всего в той войне участвовали 1200 врачей-евреев – треть от общего числа‚ а в осажденном Порт-Артуре они насчитывали 27%.

В русских частях на Дальнем Востоке было во время войны более 20 000 солдат-евреев; в одном только Брянском полку погибли и были ранены в боях 124 еврейских солдата. Корреспондент телеграфировал из района боевых действий: "По рассказам товарищей‚ по признанию многих офицеров они сражаются так же самоотверженно‚ как и православные русские". Офицер одного из полков рассказывал: "Мне приходилось иметь дело с солдатами-евреями‚ видел я их немало‚ знают о их храбрости и многие полковые командиры‚ знает также командующий армией... Они стреляют хорошо‚ приказания исполняют в точности‚ разумно‚ толково".

Даже в антисемитской газете "Новое время" признавали: "Каких только анекдотов не рассказывают о трусости евреев! Между тем‚ в настоящую войну немало из них показали себя прекрасными‚ храбрыми и распорядительными солдатами. Немало их награждено Георгиевскими крестами‚ есть некоторые‚ имеющие даже по два и три‚ и эти кресты давались не начальством‚ а присуждались самой ротой!"

В первых боях с японцами заслужили Георгиевские кресты Шмуэль Ривин‚ Гиршель Шеток и Мордух Ешин. Рядовой пехотного полка Дубовис получил Георгиевский крест за доставку воды раненым солдатам под сильным огнем противника. Врач Беньяш не ушел с покинутой войсками позиции и под непрекращающимся обстрелом перевязывал раненых‚ хотя ему трижды приказывали отступать. Ювелир Моисей Лейбошиц из Порт-Артура вступил добровольцем в санитарную команду города‚ "показал удивительное хладнокровие и неустрашимость"‚ получил посмертно Георгиевский крест за эвакуацию солдат из-под артиллерийского обстрела.

Раненый в ногу Фроим Черкасс спас тяжелораненого полкового священника‚ после перевязки вернулся в свою часть, заслужил в той войне два Георгиевских креста. Георгиевскими кавалерами стали солдаты Боришевский‚ Гензель‚ Гриншпун‚ Марголин‚ Островский‚ Прежеровский‚ Фридман‚ Чертков и другие. Георгиевский кавалер Герш Лейб Войсвол потерял обе руки и удостоился особой награды командующего армией; три Георгиевских креста заслужил Иосиф Губиш‚ четыре – Столберг из Киева‚ произведенный в офицеры за исключительную храбрость.

Рядовой пехотного полка Виктор Шварц был одиннадцать раз ранен в боях‚ получил три Георгиевских креста и медаль за спасение тонувшего офицера. В русской газете "Наша жизнь" сообщили: "Шварц награжден золотым Георгием за взрыв порохового склада японцев. Тяжелораненый во время мукденских боев в грудь навылет‚ Шварц сутки пролежал среди мертвых‚ а затем был подобран японцами и увезен в плен‚ откуда ему удалось бежать. В Москву Шварц приехал навестить своих родных‚ но положение его поистине критическое: полиция настаивает на немедленном его выселении‚ как не имеющего права жительства в Москве".

В московские госпитали привозили с фронта раненых и больных‚ но их жен и матерей – передавал корреспондент немецкой газеты – "не допускают к постелям раненых‚ так как им запрещен въезд в Москву. Да и самих солдат-евреев‚ лишь только они выйдут из госпиталя‚ хотя бы изувеченными‚ хилыми и неспособными к труду‚ тотчас же высылают из столицы".

Война продолжалась‚ и газеты печатали сообщения о новых героях. Бомбардир-наводчик Лазарь Лихтмахер потерял в бою руку‚ но снова вернулся на батарею и встал у своего орудия. Ефрейтор восточно-сибирского стрелкового полка Иосиф Трумпельдор‚ выйдя из госпиталя‚ написал ротному командиру: "У меня осталась одна рука‚ но эта одна – правая. А потому‚ желая по-прежнему делить с товарищами боевую жизнь‚ прошу ходатайства вашего благородия о выдаче мне шашки и револьвера". В приказе по полку отметили: "Эти слова следует вписать золотыми буквами в историю полка"‚ так как Трумпельдор не пожелал "обратиться в инвалида... и‚ презирая опасность‚ вновь предложил свою полуискалеченную жизнь на борьбу с врагом".

Трумпельдора произвели в младшие унтер-офицеры – "за его боевые заслуги и неустрашимость в бою", и он оставался среди защитников Порт-Артура до сдачи крепости.

2

После начала войны в правительственных кругах России преобладала уверенность в быстрой победе над японцами. Великий князь Сергей Александрович заявил: "Полудикое племя объявило нам войну…" Кишиневский губернатор вспоминал: "Во дворце смотрели на нападение японцев‚ как "на укус блохи"... "Сам Плеве"... с досадой спросил: "Неужели для вас не ясна следующая арифметическая задача: что больше – пятьдесят или полтораста миллионов?".."

Но вскоре оказалось‚ что война не получалась "короткой и победоносной". В первые ее месяцы японцы захватили порт Дальний‚ а затем осадили Порт-Артур‚ вывели из строя десятки кораблей российской тихоокеанской эскадры – крейсеры, броненосцы, канонерские лодки и миноносцы. С фронта приходили сообщения о неудачах русской армии и огромных потерях среди солдат и офицеров; в многодневном сражении на реке Шахе русские потеряли 40 222 убитых, раненых и попавших в плен‚ в боях под Мукденом – 89 423 человека. Японская армия тоже понесла большие потери, однако не это определяло отношение к той войне. Трудно было понять‚ почему огромная империя не может справиться с какими-то "макаками" (так в газетах пренебрежительно называли противника)‚ и по стране поползли слухи о "виновниках" поражений.

"Новое время" обвинило "всемирное еврейство"‚ будто бы подтолкнувшее Японию на эту войну; правые газеты наперебой писали о том‚ как евреи России помогают "родственным им по расе" японцам: вывозят золото из страны‚ закупают лошадей для врага‚ "молятся о японской победе над русскими". Эти сообщения всякий раз опровергались‚ редакторы газет приносили извинения за вымысел‚ но по России уже заговорили о том‚ что евреи отправляют вагоны с полушубками для японских солдат‚ посылают японскому микадо приветственные адреса с пожеланиями скорой победы‚ намереваются взрывать мосты в тылу, натравливают Англию и Америку на Россию.

Повсюду раздавали бесплатно петербургскую газету "Знамя" с подстрекательскими статьями П. Крушевана; в Одессе подозрительные личности разъясняли толпе: "Жиды в Америке собрали деньги‚ чтобы построить броненосец "Кишинев" и подарить его японцам. Этот броненосец – в отместку за Кишиневский погром – будет сражаться против русского флота". От слухов один шаг до погромов‚ и в Одессе уже появились печатные листки: "Православные люди! Приближается жидовская Пасха. Берегите ваших детей!" В городе заговорили открыто: "Есть приказ – бить жидов на Пасху"‚ и многие евреи поспешили уехать из города.

Затем слухи о погроме появились в Кишиневе‚ на базаре стали раздавать листки‚ разъяснявшие народу "предательство и тяжкие грехи жидов". Кишиневский полицмейстер был в явном смущении‚ не зная как поступить‚ чтобы не пойти наперекор воле начальства‚ – из Петербурга пришло указание о принятии немедленных строгих мер‚ и полицмейстер тут же пообещал губернатору: "Будьте спокойны‚ теперь беспорядков в Кишиневе не будет!" И вскоре в газетах отметили с облегчением: "Пасха везде прошла спокойно".

С. Витте писал в "Воспоминаниях": "Началось ужасное время. Несчастнейшая из несчастнейших войн... Было сразу видно‚ что война эта крайне непопулярна‚ что народ ее не желает‚ а большинство проклинает". По всей стране шел набор в армию для отправки на Дальний Восток. Новобранцы разбивали винные лавки‚ напивались и буйствовали; еврейские общины собирали деньги "для угощения"‚ чтобы задобрить и предотвратить беспорядки‚ но это не всегда помогало. К солдатам присоединялись мастеровые‚ приказчики‚ босяки‚ крестьяне из окрестных деревень‚ все вместе шли громить еврейские дома и лавки.

Волна погромов началась осенью 1904 года. В городе Александрия Херсонской губернии в Йом Кипур пьяная толпа избивала в синагоге молящихся, были убитые и раненые. "В эту ужасную минуту‚ – сообщали в газете‚ – явился на помощь евреям священник отец Алексей. Он вышел на площадь с хоругвями и начал служить молебен под открытым небом. Этим он приостановил на время погром. По окончании службы погром возобновился..." В Могилеве целый день громили еврейские дома‚ в которых ютились чернорабочие‚ калеки‚ вдовы с детьми‚ нищие‚ и среди погромщиков евреи узнавали своих соседей. "Целые сутки работали топоры и ломы‚ разбивая грязные деревянные лавки и разрывая вонючие тряпки... Сотни разоренных бедняков валяются в разбитых домах‚ без окон и дверей‚ дети простуживаются и мрут‚ как мухи..."

В Быхове толпа разграбила все еврейские лавки‚ а затем их сожгла. Буйства прошли в Смоленске‚ Минске‚ Мстиславле‚ во многих местечках по пути следования солдат. "Мобилизованные вместе с мужиками‚ которые везли их на подводах‚ разгромили всё местечко. Один пьяный мужик снял сапог с ноги и требовал‚ чтобы евреи целовали ему пятки; ослушников бил смертным боем..." Даже во время кратких стоянок поездов‚ за пять-десять минут солдаты успевали разгромить пару еврейских лавок: "Бейте жидов! – кричала толпа. – Их везде бьют!.."

Война пагубно повлияла на экономику страны‚ уменьшились торговые обороты‚ особенно пострадали промышленные города черты оседлости – Варшава‚ Лодзь‚ Белосток‚ Витебск‚ Минск‚ Вильно‚ Одесса‚ откуда прежде отправляли на Дальний Восток большие партии товаров. Многие фабрики сократили свои производства из-за отсутствия заказов; масса рабочих‚ ремесленников и приказчиков осталась без всякого заработка. "В Лодзи улицы переполнены нищими. Чуть ли не ежедневно отмечают случаи обмороков на улицах от истощения. Были даже самоубийства от голода. В Одессе толпы безработных стариков‚ женщин и молодежи вырывают друг у друга работу за двенадцать-двадцать копеек в день‚ но и такой работы очень мало... Заработков нет‚ впереди – страшный голод".

Семьи мобилизованных солдат теряли своих кормильцев и лишались средств к существованию, погромы в городах и местечках довершали разорение; практически после каждого разгрома еврейские общины взывали к милосердию: "Требуется безотлагательная помощь! Пожертвования просят направлять по адресу". А из Житомира сообщили на исходе 1904 года: "Сидим‚ ждем и трепещем..."

3

В июле 1904 года эсер Егор Созонов бросил бомбу на петербургской улице и убил министра внутренних дел В. Плеве. На Плеве покушались неоднократно: это он выступал против независимости Финляндии‚ руководил подавлением крестьянских волнений‚ преследовал студенчество и земские учреждения‚ – с его именем связывали и еврейские погромы. Убийство Плеве называли "одним из самых удачных актов революционной борьбы"‚ даже в консервативных кругах мало кто сожалел о его гибели. Новый министр внутренних дел провозгласил более либеральную политику "взаимного доверия" между правительством и обществом, пообещал руководствоваться справедливостью и "добротой" в еврейском вопросе.

В августе 1904 года – после рождения наследника Алексея – Николай II предоставил некоторые "милости" населению империи. Кое-какие льготы получили и евреи; в ответ на это еврейские общины России послали петицию на имя правительства: "Так дальше жить нельзя. Измученные всем пережитым‚ евреи ждут своего полного раскрепощения‚ решительной отмены всех ограничительных законов". На "облегчении участи инородцев" настаивал и председатель Комитета министров С. Витте‚ предсказывая в противном случае усиление "антиправительственной деятельности евреев": "Враждебное отношение евреев к правительству вызывается тяжелыми материальными условиями‚ в которых живет большинство русских евреев под гнетом ограничительных законов".

В воскресенье 9 января 1905 года 300 000 рабочих Петербурга пошли к Зимнему дворцу‚ чтобы подать жалобу Николаю II. "Мы‚ жители и рабочие Петербурга‚ просим у тебя‚ царь‚ защиты и справедливости. Мы – нищие и притесняемые! Обманывают нас‚ считают за рабов‚ а не за людей‚ душат нас и не дают вздохнуть свободно..." Одну из колонн возглавлял инициатор похода священник Георгий Гапон; рядом с ним шел эсер Петр (Пинхас) Рутенберг. Власти предупреждали Гапона‚ что не подпустят рабочих к царскому дворцу‚ поэтому демонстранты несли иконы и распятия‚ которые, как они верили, помешают войскам открыть огонь. На подходе к центру города солдаты начали стрелять по колоннам‚ казаки разгоняли их саблями и нагайками; по официальным данным погибли 130 человек, несколько сот были ранены.

Начальник Петербургского охранного отделения вспоминал через многие годы: "При первом сигнальном рожке горниста‚ перед первым ружейным залпом Рутенберг схватил Гапона за плечи и бросил его наземь: опытный революционер – он понимал значение сигнала. Благодаря этому Гапон избежал смертельной опасности, а священник‚ стоявший возле него‚ был убит… О священнике Гапоне ничего не было известно‚ затем он вынырнул за границей".

9 января 1905 года вошло в историю под названием "кровавое воскресенье". Через день после этого начались забастовки протеста по всей России; в них участвовали и еврейские рабочие Вильно‚ Варшавы‚ Лодзи и Ковно. В феврале 1905 года эсер Иван Каляев бросил бомбу в Кремле и убил московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Так начался 1905 год – с забастовками на заводах и железных дорогах‚ крестьянскими волнениями‚ студенческими митингами‚ террористическими актами‚ вооруженными восстаниями‚ поражениями русской армии на Дальнем Востоке и с жестокими еврейскими погромами‚ каких прежде не знала Россия.

Почти все слои русского общества призывали к проведению неотложных реформ и привлечению представителей народа к управлению страной. "Причина частых потрясений... – предупреждали в своей петиции российские инженеры‚ – лежит не в агитации так называемых революционеров и‚ конечно‚ не в иноземном воздействии‚ а в коренном... неустройстве нашей государственной жизни". В феврале 1905 года Николай II согласился на созыв собрания народных представителей с правом совещательного голоса. Царь позволил организациям и частным лицам вносить предложения‚ "касающиеся усовершенствования государственного благоустройства"‚ и отовсюду присылали петиции с призывами отменить самодержавие, ввести парламентское правление. В марте 1905 года образовался Союз для достижения полноправия еврейского народа в России и потребовал "широкой автономии общин‚ свободу языка и школьного обучения"‚ а также всеобщее избирательное право при выборах в парламент.

К лету 1905 года правительственная комиссия разработала устав будущей Государственной Думы‚ которой дозволялось лишь обсуждать проекты новых законов‚ задавать вопросы правительству и указывать на незаконные действия властей. По этому уставу евреи не могли принимать участия в народном представительстве; по мнению должностных лиц в этом была определенная логика: нелепо предоставлять право выбора в Думу той части населения‚ которая не имела многих гражданских прав, не допускалась даже к городскому самоуправлению. Еврейские общины посылали в Петербург протесты; депутация городов и земств на приеме у царя просила допустить евреев к участию в народном представительстве‚ "чтобы не было бесправных и обездоленных". После многих споров евреям позволили участвовать в будущей Думе на общих основаниях‚ и в газете прокомментировали это таким образом: "Теперь еврей имеет право быть народным представителем‚ но не имеет права жительства в месте нахождения Государственной Думы‚ в столице".

В ответ на требования либералов возросла активность сторонников неограниченной самодержавной власти. Они провозглашали в своих прокламациях: "Крики "Долой самодержавие!" – суть крики тех кровопийц‚ которые называются жидами‚ армянами‚ поляками... Долой изменников! Долой конституцию!" В Курске‚ Казани‚ Пскове‚ Москве‚ Тамбове избивали на улицах студентов и гимназистов. Снова заговорили о погромах‚ и обозреватель отметил с грустью в журнале "Восход": "Погром вошел в обычай... Создалось то чудовищное для здорового государственного порядка положение‚ при котором группе граждан ежедневно приходится ставить себе вопрос: не будут ли нас завтра резать наши сограждане?.."

К тому времени организации еврейской самообороны существовали практически во всех городах, во многих местечках черты оседлости. Молодые люди учились стрелять из револьверов‚ разрабатывали планы защиты еврейских улиц; евреи давали деньги на эти цели‚ уже не надеясь на солдат и полицию; поговаривали даже о создании единой всероссийской организации самообороны. В Вильно Михаил Гальперин заказывал у еврейских кузнецов сабли и пики‚ обучал молодых людей пользоваться оружием, расставлял их в уязвимых местах еврейского квартала‚ чтобы предотвратить погром. Перед христианской Пасхой участники самообороны Одессы распространяли прокламации "К русским людям": "Вражды мы, евреи, с вами не желаем‚ но бить себя не дадим. Если вы нас только тронете‚ вам это дорого обойдется... Проведите вашу Пасху чинно и мирно‚ как подобает верующим людям. Иначе вы превратите свой собственный праздник в страшную резню‚ в которой много погибнет и ваших".

Комитет самообороны Одессы обращался и к евреям: "Каждый из вас должен вооружиться. Если не хватит револьверов‚ приготовьте острые ножи‚ дубины... Женщины пусть заготовят кипяток или серную кислоту... За оружие‚ братья! За народную честь‚ за жизнь жен и детей!". Погромщики тоже готовились к беспорядкам‚ выпускали подстрекательские листки против "жидов‚ социалистов и интеллигентов". В Николаеве написали в прокламации: "Мы решили уничтожить всю эту дрянь. Считая вас не интеллигентом‚ предлагаем по первому нашему зову явиться в наше национальное общество‚ избрать оружие и с помощью полиции и казаков вступить в бой... В противном случае будем считать вас интеллигентом".

Подготовленная толпа ждала лишь сигнала‚ поводом для разбоя годился любой слух: в Симферополе – будто еврейский мальчик бросил икону в клозет‚ в Житомире – будто евреи упражнялись в стрельбе по портрету царя и запасались оружием‚ чтобы "перерезать христиан‚ забрать всю русскую землю и править ею". Правые газеты сообщали об очередных "преступлениях" еврейского народа и внушали населению‚ что "погром есть дело первейшей государственной необходимости". В еврейской газете сообщали: "В гимназиях и школах педагоги и даже законоучители открыто говорят с кафедр о том‚ что необходимо для блага отечества устроить погром".

С апреля началась первая полоса погромов 1905 года‚ но кое-где отряды самообороны предотвращали их или ослабляли разрушительное действие. В Симферополе вооруженная молодежь отстояла синагогу и еврейские улицы. В Мелитополе бойцы самообороны – совместно с христианской молодежью – рассеивали толпы громил, отбирали у них награбленное. В Николаеве самооборона подавила погром в первые же минуты; подобное могло произойти и в других городах‚ но солдаты с полицейскими разгоняли защитников‚ и погромы продолжались – часто при содействии властей.

В Белостоке во время праздника Песах казаки избивали молящихся в синагоге‚ больше всех пострадали старики: "Головы их изрезаны ударами нагайки‚ по всему телу ссадины..." В Минске солдаты били евреев‚ городовые стреляли в участников самообороны‚ казаки разгоняли их: "Большинство ранено пулями‚ многие пиками‚ некоторые шашками и нагайками..." В Екатеринославе солдаты и казаки стреляли в евреев на улицах‚ громили их дома и лавки: "Смятение и ужас в городе. Разгромленные дома‚ раненые‚ убитые‚ паника и отчаяние..." В Керчи градоначальник и полицмейстер города шли во главе патриотической демонстрации с портретами царя и пением гимна. Возбужденная толпа кинулась громить еврейские дома и расхищать имущество; даже цыгане приехали из табора "за добром"‚ а "полицейские‚ конные и пешие‚ стояли вплотную к толпе и курили папиросы..." Участники самообороны Керчи пытались защищаться‚ но солдаты стреляли в них; среди убитых оказался русский гимназист П. Кириченко‚ который "встал на защиту разоряемых".

На улицах Житомира проходили яростные сражения с погромщиками‚ были убитые и раненые с обеих сторон. "В Житомире происходит резня. Положение отчаянное. Нападают христиане‚ евреи обороняются. На улицах бой‚ стрельба..." Студент Николай Блинов пытался успокоить громил‚ но его забили насмерть на глазах у солдат. "Хошь ты и русский‚ – кричала толпа‚ – и сицилист‚ а хуже жидов!.." Четырнадцать еврейских юношей из местечка Чудново поспешили на помощь в Житомир‚ и Янкель Митновецкий свидетельствовал: "В Троянове нас окружили "кацапы"‚ стали обыскивать‚ всё забрали, начали бить топорами‚ дубинами... Я видел‚ как мои товарищи один за другим падают мертвыми… Кто лежал с отрубленной головой‚ у кого живот распоротый… отрезанные руки... Я впал в беспамятство и очнулся в больнице".

Еврейские газеты из номера в номер печатали списки пожертвований‚ добавляя названия городов и местечек после очередного буйства: "в пользу пострадавших от погрома в городе Могилеве"‚ "в пользу пострадавших от погрома в городе Симферополе"‚ "в пользу пострадавших Быхова... Мстиславля... Феодосии... Житомира... Мелитополя... Черкасс... Брест-Литовска... Керчи... в пользу семьи Н. Блинова..." В "Восходе" написали: "Не одни евреи – всё население России переживает дни страха и тревог. Категории погромов умножились, появились погромы армянские‚ избиения русской интеллигенции‚ учащейся молодежи и пр.‚ и пр. Какой-то вихрь насилий пронесся над страной".

Как бы в подтверждение этого‚ список пожертвований в еврейской газете пополнился еще одной рубрикой: "В пользу армян‚ пострадавших от беспорядков в Баку..."

4

Страна переживала неспокойное‚ "смутное" время. Все были возмущены неудачами на фронте‚ в вину правительству ставили падение Порт-Артура‚ разгром русского флота в Цусимском проливе‚ сокрушительное поражение под Мукденом. Год был неурожайный‚ по губерниям России прошли крестьянские волнения. Крестьяне жгли и разоряли помещичьи имения; войска жестоко подавляли беспорядки‚ а местные власти докладывали в Петербург в секретных отчетах: "Тяжелое положение крестьян видят солдаты‚ что производит на них дурное впечатление".

К лету 1905 года положение еще более обострилось. На улицах Лодзи войска стреляли в демонстрацию польских и еврейских рабочих‚ на похороны убитых вышли десятки тысяч жителей города. Четыре дня шли в Лодзи сражения на баррикадах: погибло 150 человек, многие были ранены. На Черноморском флоте началось восстание матросов броненосца "Потемкин"; были матросские волнения в Либаве‚ в войсковых частях Херсона и Варшавы. В июле 1905 года некий анархист бросил в Белостоке бомбу в военный патруль‚ в городе разразился жестокий погром. Солдаты стреляли на улицах по евреям‚ и в газете написали: "Весь день‚ до глубокой ночи‚ гремели выстрелы... Лужи крови‚ стоны раненых... В еврейской больнице – 32 трупа и 26 раненых..."

В сентябре 1905 года войска стреляли в забастовщиков на улицах Москвы; в октябре бастовали рабочие‚ телеграфисты и машинисты на железных дорогах; по всей стране не выходили газеты; повсюду громили оружейные магазины и забирали ружья с патронами; вооруженные столкновения случались почти ежедневно – со многими жертвами среди демонстрантов‚ солдат и полицейских. "Нужно только навалиться всей силой на колеблющееся самодержавие‚ – писали в левой газете‚ – и оно рухнет…" А священник Г. Гапон призывал из-за границы: "На войну идти отказывайтесь!.. По указанию боевого комитета восставайте!.. Водопроводы‚ газопроводы‚ телефоны‚ телеграф‚ освещение‚ конки‚ трамваи‚ железные дороги уничтожайте!.."

Такая напряженная обстановка могла парализовать страну‚ и 17 октября 1905 года Николай II подписал манифест. В стремлении "к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты" царь обещал "даровать населению незыблемые основы гражданской свободы": неприкосновенность личности‚ свободу совести‚ слова‚ собраний и союзов. Обещаны были выборы в Государственную Думу – уже не в совещательный‚ а в законодательный орган‚ без одобрения которого "никакой закон не мог восприять силу".

Веками российским императорам принадлежала в стране вся полнота законодательной и исполнительной власти‚ основной закон гласил: "Император есть монарх самодержавный и неограниченный". Манифест 17 октября означал отказ от единоличной власти‚ превращение Российской империи в конституционное государство‚ и Николай II назвал этот шаг "страшным решением"‚ которое он, "тем не менее, принял сознательно". "После такого дня голова сделалась тяжелой и мысли стали путаться‚ – записал он в дневнике. – Господи‚ помоги нам‚ спаси и усмири Россию". С. Дубнов вспоминал тот день в Вильно: "Был ясный полдень, совсем не осенний, когда я вышел на улицу… Встречались знакомые с радостными лицами и приветствиями". Но Дубнов не разделял общих восторгов и записал в дневнике: "Быть свободным – трудное искусство для воспитанных в школе рабства", и опасения не обманули его.

Долгожданный манифест встречали с ликованием‚ служили благодарственные молебны‚ на улицы городов выходили демонстранты с красными флагами. На многолюдных митингах ораторы благодарили царя за "дарование свободы"‚ рабочие братались с солдатами‚ оптимисты предсказывали наступление всеобщего единения в стране‚ измученной забастовками‚ террором и кровопролитиями. Тон в манифестациях задавали революционеры: они праздновали первую победу над царской властью‚ требовали окончательного свержения самодержавия‚ освобождения политических заключенных, рвали портреты Николая II. В ответ на это местные власти организовывали патриотические шествия с иконами‚ портретами царя‚ национальными флагами и пением гимна. Огромные толпы шли по улицам в сопровождении солдат и полицейских; к ним присоединялись уголовники‚ босяки‚ чернорабочие‚ подростки – все те‚ кого именовали тогда "черной сотней".

Столкновения были неминуемы‚ и по империи прокатилась волна насилия‚ которая оставила за собой тысячи убитых и тяжелораненых. В день опубликования манифеста солдаты стреляли в мирную манифестацию в Петербурге; в Саратове‚ Казани‚ Полтаве‚ Ярославле‚ практически повсюду "черные сотни" жестоко избивали гимназистов‚ студентов‚ интеллигентов. В Минске войска стреляли без предупреждения в многотысячную толпу‚ "место‚ где народ встретил манифест о даровании свободы‚ было покрыто грудами тел и лужами крови": погибло 50 человек‚ ранено – более ста. В Юзовке черносотенцы кидали в доменные печи участников демонстрации в честь "дарования свободы"; в Томске толпа подожгла здание городского театра‚ где собрались демонстранты с красными флагами; в Нежине крестьяне из окрестных деревень пригнали студентов и евреев к городскому собору‚ поставили на колени и под угрозой смерти заставили принести присягу – "не бунтовать‚ царя уважать".

Впоследствии стало известно‚ что в Петербурге‚ в подвале департамента полиции печатали тысячи погромных прокламаций‚ "различных по изложению и однородных по содержанию" – против "революционеров‚ поляков‚ армян и жидов". Командовал тайной типографией жандармский ротмистр М. Комиссаров‚ который говорил: "Погром можно устроить какой угодно: хотите на десять человек‚ хотите и на десять тысяч". Текст каждой прокламации получал одобрение директора департамента полиции; затем ее печатали, пачками отправляли в губернии‚ где прокламации распространяли местные чиновники‚ полицейские и жандармы.

В городе Александровске Екатеринославской губернии полиция наладила печать собственных воззваний "Ко всем истинно русским людям"‚ призывая население вооружаться вилами и косами, подниматься против "революционеров‚ социал-демократов и жидов". Эти воззвания распространяли среди крестьян‚ а потому их текст был прост‚ доходчив, содержал совсем уж невероятные сведения: "На этих днях изверги рода человеческого ранили царя-батюшку нашего‚ который от горя уже успел поседеть". Один из создателей прокламаций сообщал в департамент полиции: "Я убежден‚ что эти воззвания благотворно повлияют на крестьян, удержат их от насилий над помещиками".

Министры были, как правило, против погромов‚ однако в Петербурге нашлись влиятельные лица‚ которые подталкивали толпу на грабежи и убийства. В особой записке‚ составленной по поручению С. Витте‚ было сказано: "Создалось вполне твердое убеждение‚ что все эти погромы... провоцировались и направлялись одной и той же рукой‚ и притом рукой властной... чтобы не дать осуществиться обещаниям манифеста". Товарищ министра внутренних дел генерал Д. Трепов (тот самый‚ что издал приказ по армии: "Холостых залпов не давать и патронов не жалеть") располагал особыми полномочиями‚ миллионами рублей из секретного фонда‚ и многие были уверены‚ что именно он стоял за вдохновителями тех погромов.

"Трепов не был погромщиком по любви к сему искусству... – писал Витте в "Воспоминаниях". – С легким сердцем он относился только к погромам "жидов"; а разве он один так относился к сей кровавой политической забаве? А Плеве разве был против того‚ чтобы в Кишиневе‚ Гомеле и вообще хорошо проучили жидов? А графы Игнатьевы разве не питали те же чувства?.. Когда мне самому приходилось государю указывать на недопустимость подобных действий‚ государь или молчал, или говорил: "но ведь они‚ то есть жиды‚ сами виноваты"…"

5

Это были дни хаоса, дикого остервенения‚ практически повсюду беспорядки выливались в жесточайшие еврейские погромы. "Во главе "бунтовщиков"‚ – отметили в правительственном расследовании‚ – народ всегда видел евреев‚ которые благодаря своей исключительной впечатлительности‚ нервности‚ легкой возбудимости и страстности являлись наиболее видным элементом митингов‚ манифестаций и забастовок‚ хотя на самом деле‚ быть может‚ представляли меньшинство среди других участников сборищ и шествий". Погромы, как правило, начинались одинаково: по улицам проходили демонстрации в поддержку октябрьского манифеста, навстречу им шли колонны с царскими портретами и иконами; столкновения между ними перерастали в драку со стрельбой, а затем толпа кидалась на еврейские дома и магазины.

Первая телеграмма о погроме пришла на другой день после опубликования царского манифеста; каждый час телеграф приносил новые известия с мест событий. Нежин: "Всю ночь и день продолжается разгром еврейского имущества. Много раненых. Есть убитые..." Ростов-на-Дону: "Картина разрушения не поддается описанию... Много убитых‚ раненых‚ особенно евреев..." Саратов: "Сердце обливается кровью и руки цепенеют от ужаса... Число убитых и раненых пока не выяснено..." Золотоноша: "Город уничтожен и сожжен антиеврейским погромом‚ голодают пятьсот еврейских семейств‚ ради Бога – немедленную помощь!.." Тирасполь: "На глазах начальника станции‚ начальника патрульного отряда и массы публики... солдаты били евреев-пассажиров штыками и прикладами‚ а служащие станции – инструментами... Когда поезда ушли‚ оказалось десять убитых‚ в том числе трое детей..."

Поводом к погрому в Киеве послужили слухи‚ будто евреи подожгли монастырь, вырезали монахов, взорвали пороховые погреба возле города. В правительственном расследовании отметили "близкое к попустительству бездействие" войск и полиции. Полицмейстер Киева "спокойно и сочувственно смотрел на происходившее" и отвечал поклонами на приветствия погромщиков. Генерал-лейтенант Бессонов‚ ответственный за охрану Подола‚ населенного евреями‚ "стоял во главе громил и мирно беседовал с ними: "Громить можно‚ – говорил он‚ – но грабить не следует"…" Со слов свидетелей, Бессонов заявил: "если бы он захотел‚ погром закончился бы в полчаса‚ но евреи приняли слишком большое участие в революционном движении и потому должны поплатиться".

Разбой продолжался три дня‚ с утра до позднего вечера; к ночи погромщики расходились по домам‚ а наутро с новыми силами принимались за дело. Громили дома бедняков на окраине Киева, громили богатые еврейские магазины в центре города; подвергли разгрому особняки барона Гинцбурга, братьев Бродских и других; в еврейском училище разрушили всё, вплоть до мраморных лестниц и железных перил. Киевский еврей свидетельствовал: "Погромщики врывались в дома, вытаскивали оттуда не только имущество, но и избитых, окровавленных людей, от которых требовали прочесть молитву или показать царский портрет. В квартирах оставались трупы убитых... Наш дом был осажден толпой, но... живший в одной из квартир священник поклялся на кресте, что "жидов и бунтовщиков против царя в этом доме нет"..."

Солдаты были уверены‚ что погром разрешен властями‚ говорили с убеждением: "Мыслимо ли это без дозволения начальства?" Епископ Платон умолял толпу пощадить евреев‚ становился перед ней на колени‚ но ему с угрозой кричали: "И ты за жидов?!" Еврейская молодежь пыталась защищаться, и стреляла в погромщиков из окон домов, но в ответ солдаты давали залп по тем домам, а толпа громила квартиры. В дни погрома профессора Политехнического института послали в Петербург телеграмму: "Город залит кровью‚ войска неистовствуют... Именем общественного спасения просим вас о немедленном изъятии власти из рук военного начальства, всякий час промедления грозит величайшим кровопролитием".

Погром в Одессе продолжался четыре дня. В правительственном отчете отметили: "По силе и проявлению жестокости этот погром превзошел все ему предшествовавшие... Полицейские чины, считая евреев виновниками всяких политических смут, вполне сочувствовали совершавшемуся погрому еврейского населения, не считали даже нужным скрывать это". Полицейские "руководили действиями толпы"; переодетые полицейские стреляли в воздух и указывали затем на окна еврейских домов‚ из которых будто бы вели стрельбу; солдаты обстреливали эти дома‚ а толпа их громила. Отряды студенческой и еврейской самообороны пытались защищать еврейские кварталы‚ но против них применили винтовки и артиллерию; жители еврейских кварталов, вооружившись топорами с оглоблями, сумели отстоять несколько улиц.

Официальное расследование установило‚ что местные власти лишь наблюдали за погромщиками и не мешали им. Начальник кадетского корпуса говорил: "Вы идете громить евреев – благословляю вас!" Командующий войсками Одесского округа заявил на встрече с офицерами полиции: "Нужно признаться‚ что все мы в душе сочувствуем этому погрому". Одесский градоначальник раскланивался с толпой громил: "Спасибо‚ братцы!"‚ а когда избиваемые кинулись к нему за помощью‚ градоначальник сказал: "Я ничего не могу сделать. Вы хотели свободу – вот вам жидовская свобода".

Евреи убегали из города‚ но их убивали в поездах‚ сбрасывали с кораблей в море. Из Одессы сообщали в те дни: "Зверства разъяренной толпы неописуемы. Передают‚ что‚ убив грудных детей‚ разрывали их на части‚ взрослых сбрасывали с третьих и четвертых этажей... В еврейской больнице лежат раненые с отрезанными органами тела; есть случаи кастрации..." 50 000 человек оказались без крова‚ часть из них временно разместили во дворе еврейской больницы и в аудиториях университета; по окончании погрома похоронили в братской могиле 250 евреев‚ среди них 50 участников самообороны; самым молодым среди жертв оказался Исер Зельцер – полтора года, самым старым Шимон Цимельзон – 80 лет.

С 18 по 29 октября 1905 года‚ в течение двенадцати дней‚ прошло более 600 еврейских погромов в губернских и уездных городах‚ в деревнях и местечках. Большинство из них пришлось на южные и юго-западные губернии черты оседлости‚ в Литве и Белоруссии погромов было мало‚ в Польше – ни одного. Погромы прошли и вне черты оседлости – в Великих Луках‚ Вязьме‚ Орле‚ Брянске‚ Курске‚ Твери, Ростове-на-Дону‚ Воронеже‚ Рязани‚ Ярославле‚ Туле, Казани‚ Томске, Иркутске, Екатеринбурге, где заодно с евреями избивали на улицах студентов и интеллигентов.

В погромах принимали участие торговцы‚ ремесленники‚ железнодорожные и заводские рабочие‚ крестьяне‚ служащие и чиновники. Кое-где лавочники угощали босяков водкой‚ давали им по пятьдесят копеек и посылали громить лавки конкурентов-евреев. Бывало и так‚ что погромщик укрывал в своем доме соседей-евреев‚ а сам шел грабить на другие улицы. Правые газеты объяснили погромы "местью за революционную деятельность евреев"‚ однако от разбоя страдала та нищая еврейская масса‚ которая не имела никакого отношения к какой-либо общественной и политической жизни.

По официальной статистике за эти двенадцать дней были убиты 810 евреев‚ из них в Ростове-на-Дону – более ста пятидесяти‚ в Екатеринославе – 67‚ в Минске – 54‚ в Симферополе – свыше сорока‚ в Орше – более тридцати‚ в Кишиневе – 19. Ранено в октябрьских погромах примерно 2000 человек; некоторые сошли с ума от нервных потрясений‚ умерли от ран, изнасилованные женщины кончали жизнь самоубийством; от грабежей пострадали 200 000 человек. Адвокат А. Марголин говорил на суде от имени потерпевших: "Октябрьские погромы... это гнусная отдача бесправной части населения на поток и разграбление подонкам и жалким отбросам общества".

Октябрьские события 1905 года подтолкнули еврейскую молодежь на борьбу: одни шли в отряды самообороны‚ другие – в революционные партии‚ чтобы завоевать равноправие. С. Дубнов писал: "Как наиболее угнетаемые царским режимом‚ евреи не могли не броситься в освободительное движение‚ но за это черная Россия мстила им погромами‚ которые еще больше толкали их в ряды крайне левых партий... И снова сомкнулся заколдованный круг: бунтуют оттого‚ что бьют‚ и бьют за то‚ что бунтуют". А в еврейских газетах появился очередной список пожертвований: "В пользу пострадавших от октябрьских погромов..."

6

В "Недельной хроники Восхода" сообщили (1893 год): "Ново-Радомск. Здесь недавно умер Коган, портной местного полка‚ ста лет от роду… Во время пребывания в строевой службе его усилиями было приобретено несколько свитков Торы специально для солдат-евреев... Умирая‚ Коган завещал‚ чтобы свитки эти и впредь оставались "солдатскими"… По праздникам солдаты с разрешения командира переносят ковчег к себе в лагерь и в отдельной палатке совершают богослужения".

В один из дней стало известно, что командир полка в Одесском военном округе позволил еврейским солдатам собрать деньги для написания свитка Торы, а затем принять участие в переносе его в городскую синагогу. В шифрованной телеграмме в Петербург говорилось: "Свиток был торжественно перенесен из лагеря при участии офицеров и даже командира полка; говорят, что была и полковая музыка". Военный министр назвал это событие "крайне бестактным и заслуживающим серьезного порицания"; командира полка Макеева – с согласия Александра III – "отчислили от должности" и отправили в запас.

В 1896 году – в годы правления Николая II – раввин местечка в Царстве Польском пригласил полковника Корбута, командира драгунского полка, на торжество написания свитка Торы. Полковник докладывал в Петербург: "При входе нас (офицеров полка) встречали все старейшины с раввином во главе и проводили до почетных мест, особо приготовленных. Затем раввин произнес речь очень патриотического содержания… По окончании последней приступили к началу письма сказанной Торы, для чего раввин, подходя по очереди к каждому из нас, просил подержаться за перо, и затем на месте пергамента была написана буква".

Варшавская газета сообщила об этом: "Первые буквы Торы принадлежат командиру полка", и в Главный штаб поступила анонимная записка: "Неужели прилично и желательно подобное братание русских войск с жидами?.. Или и тут деньги?" Полковника Корбута ожидало наказание, однако его поддержал командующий войсками Варшавского округа: "Я считаю проявление таких отношений между войсками и жителями весьма желательным, заслуживающим полного внимания, в особенности как совершающиеся на почве любви к своему Государю".

В 1901 году газета в Могилеве сообщила об участии солдат-евреев в торжественном внесении в синагогу свитка Торы, и в Главный штаб пришло анонимное послание: "Кто разрешил приносить в полк Тору? Зачем им она? Где будет храниться? Среди солдат пошли толки, что ее будут носить со знаменем. Поистине наступило жидовское время, русские люди перевелись, что ли?" Провели расследование, и командира части полковника Туркова, "преступившего пределы веротерпимости", с согласия Николая II отчислили в запас.

Российских евреев постоянно обвиняли в "систематическом уклонении от воинской повинности"; количество евреев, не являвшихся на призывные пункты, превышало уклонявшихся от службы христиан. Не всякий желал отдавать несколько лет жизни, а то и саму жизнь, по призыву властей, которые не признавали его полноправным гражданином дома и в армии, а по окончании службы требовали, чтобы он вернулся в черту оседлости. К концу девятнадцатого века Военное министерство выпустило обширный список должностей в армии, куда не разрешали допускать евреев и поляков – это были писари, оружейники, чертежники, машинисты, фельдшеры, рядовые крепостных гарнизонов, работники инженерных войск.

Положение еврейских солдат было непростым‚ и командир Волынского полка признавал: "Представьте себе еврея из небогатой‚ старозаветной семьи‚ внезапно водворенного в нашу казарму. Его манеры‚ его жаргон‚ его растерянность вызывают насмешки; всё кругом для него чуждо‚ дико и страшно. Его стараются поскорее "обломать" и ввести в обычный круг солдатских занятий‚ но при этом невольно нарушают его привычный обиход и его религиозный обычай. Иногда‚ в первый же день своей солдатчины‚ он принужден хлебать щи со свининой, участвовать на учениях в субботу... Он заброшен и одинок‚ душевное состояние его подавлено..."

Во время войны с Японией Главный штаб русской армии выпустил приказ: "Вольноопределяющиеся евреи и последователи других вредных сект не допускаются к держанию экзамена на звание прапорщика запаса". По окончании войны вольноопределяющихся‚ участвовавших в боях‚ произвели в офицеры‚ всех – кроме евреев. "Во вверенном мне полку... – вспоминал один из командиров‚ – надели офицерские мундиры все вольноопределяющиеся‚ среди которых были люди с мизерным образованием‚ с невысоким нравственным и умственным уровнем‚ преданные пьянству; были даже не побывавшие ни в одном бою. А рядом с этими вновь произведенными офицерами остался в старой солдатской шинели вольноопределяющийся-еврей с высшим образованием‚ участвовавший во всех боях‚ раненый и возвратившийся по выздоровлении в строй".

После войны в армии усилилась антиеврейская агитация‚ среди солдат распространяли газеты и брошюры против "жидов" – врагов русского государства. Их печатали и в подвале департамента полиции‚ а из провинции просили присылать побольше – "ввиду успеха воззваний к солдатам". "В солдатской компании‚ – отмечал современник‚ – еврей всегда предмет дешевого остроумия и глупого зубоскальства. Над кем и потешаться‚ если не над "жидом". Это тем соблазнительнее‚ что само начальство часто не прочь от скуки заняться "жидотрепанием"..."

В. Жаботинский писал в своих воспоминаниях о И. Трумпельдоре:

"Японцы круто наступали; почти все соседние сопки уже были очищены‚ во взводе Трумпельдора все старшие чины перебиты... Солдаты начали ворчать‚ стали ползти к выходу из траншеи. Трумпельдор стал у выхода с винтовкой и объявил: "Кто тронется с места – застрелю". Так и остались они в окопе‚ пока не опустела и последняя из соседних русских сопок. Тогда он солдат послал в крепость‚ но сам остался и полез на разведку: осмотрел профиль той местности и пришел к убеждению‚ что японцев еще можно прогнать. В это время увидел он на равнине‚ в стороне от огня‚ офицера в капитанских погонах морского дивизиона‚ с подзорной трубкой в руках. Трумпельдор спустился к нему и объяснил: если вызвать свежую роту и поставить ее там‚ то можно еще отобрать позицию назад.

– Верно‚ – сказал капитан. – Сбегай‚ голубчик‚ вон за тот бугор – там засела моя команда; скажи старшему офицеру‚ чтобы шли сюда.

Трумпельдор добежал до пригорка‚ на который сыпались японские снаряды‚ вскарабкался на вершину – и увидел‚ что морская команда‚ не выдержав огня‚ отступила: "только пятки мелькали". Он вернулся к капитану и доложил. Тот глубоко огорчился, сорвал фуражку‚ ударил себя кулаком по седой голове и застонал:

– Осрамили! Удрали – как жиды!

Трумпельдор подтвердил мне потом этот анекдот‚ очень весело улыбаясь..."

Во время октябрьских погромов писатель В. Короленко изо дня в день ходил на рыночную площадь в Полтаве‚ уговаривал крестьян не громить евреев. Священник Г. Гапон писал из-за границы в "Послании к русскому крестьянскому и рабочему народу": "Отчего же ты‚ великий русский народ‚ народ христианский... распаляешься глухой ненавистью‚ лютой яростью против евреев‚ жидами тобою прозываемых? Отчего же в великие христианские праздники... недостойные дети твои беспощадно заливают еврейской детской кровью городские улицы‚ землю-матушку Божью‚ чуть не паперти церковные?.. Рассуди‚ крестьянский рабочий народ‚ и узнай‚ наконец‚ доподлинно – евреи ли твои враги лютые и будет ли конец твоей маяте каторжной‚ если бы они исчезли с русской земли до единого?.. Удержись‚ остановись же‚ русский народ‚ от погромов бедноты еврейской!"

После октябрьской амнистии 1905 года Гапон вернулся в Петербург‚ вступил в контакт с полицией‚ передавал сведения о революционерах‚ которые были ему знакомы. Эсеры не прощали предателям; П. Рутенберг заманил Гапона на пустую дачу возле финской границы‚ там ему устроили суд и повесили.

***

Голда Мейерсон (глава правительства Израиля Голда Меир) родилась в 1898 году в Киеве‚ в семье плотника Моше Ицхака Мабовича и его жены Блюмы. Она вспоминала: "Мне было тогда года три с половиной – четыре. Мы жили в Киеве, в маленьком доме на первом этаже. Ясно помню разговор о погроме, который вот-вот должен обрушиться на нас… Много раз в жизни мне пришлось испытать те ощущения: страх, чувство, что всё рушится, что я не такая, как другие. И – инстинктивная глубокая уверенность: если хочешь выжить, ты должен сам что-то предпринять. И еще я помню‚ слишком даже хорошо‚ как же мы бедствовали! Никогда у нас ничего не было вволю – ни еды‚ ни теплой одежды‚ ни дров. Я всегда немножко мерзла, всегда у меня в животе было пустовато".

***

Из еврейских газет и журналов.

"Крестьянский сход селения Новопетровска Херсонской губернии единогласно постановил исключить из общества и выслать в Сибирь четырнадцать крестьян‚ виновных в разгроме еврейских семей в октябрьские дни. Настойчивые просьбы земского начальника не изменили решение крестьян".

"В селе Архангельском Херсонского уезда шайка хулиганов... разбила окна в еврейских домах‚ испортила некоторые лавчонки‚ одних хозяев побила‚ других поранила... На другой день староста созвал полный сход... Крестьяне единогласно постановили потребовать хулиганов на сход и здесь же разделаться с ними по-свойски. Начался самосуд... "Уж так били‚ так били‚ – говорил после один из крестьян‚ – что десятому заказали больше не пакостить"…"

"В Луганске к местному еврею явился крестьянин и со слезами на глазах рассказал‚ что в погромные дни 1905 года он забрал у него швейную машину. С этого времени удачи будто бы совершенно оставили его‚ несчастье за несчастьем стало сваливаться на его голову. Наконец‚ от холеры умирают его жена и двое маленьких детей. Каждую ночь покойники приходят к нему и утверждают‚ что они умерли за его грехи. Крестьянин уверен‚ что если не отдаст швейную машину‚ он и сам умрет..."

назад ~ ОГЛАВЛЕНИЕ ~ далее